Отзывы на книги автора Жукова Алена Григорьевна

Перед нами текст удивительный и удивляющий.
Текст, насыщенный и моментами перенасыщенный, до густой концентрации, тремя составляющими: плотным психологизмом, поднимающимся до истинно драматических высот; любовным прописыванием всех подробностей жизни, всех мельчайших, и драгоценных и преходящих, ее деталей; ясно звучащей нотой (ну да, звучащей, ведь роман – о музыкантах!) неизбывного трагизма, через который счастье прорывается – пробивается, как трава через асфальт – вопреки всему.
А может, и благодаря всему происходящему в книге, кто знает.

Юная ученица и зрелый учитель, девочка-возлюбленная и взрослый мужчина – дуэт, время от времени появляющийся в мировой литературе, как некий музыкальный мотив, как лейтмотив большой и странной, почти запретной любви: от ставших классическими, прошедших путь от обвинения в воспевании порока до литературных восторгов, отношений Гумберта Гумберта и Лолиты до героев “Ста лет одиночества” Маркеса, от цветаевских Казановы и Генриетты до “Сентябрьского утра” Дианы Палмер – “32 вариации” необычной любви прослеживаются тонкой, но красной нитью.
Нитью живой крови.
И роман Алены Жуковой весь, до слова, до дыхания, до малейшего интонационного поворота – ЖИВОЙ.
Это одно из его главных достоинств: живорожденность, а не сконструированность.
Свободное плавание в живых звуках и смыслах - при всей плотности и выверенности жесткой композиции, странно (и прекрасно) укладывающейся в гибкую пластичность сюжета и его положений – и таинственно растворяющейся в ней.
В этой возможности “растворения” архитектоники в живой плоти и крови текста видна не только рука художника: проявлена его душа.
И это тоже редкость – на фоне изобилия текстовой сентиментальности и еще большего множества гипертрофированного конструктивизма, игры в форму и формой.

Лиза Целякович и Павел Сергеевич Хлебников, при всем неоспоримом накале любовных страстей, - наверное, самая целомудренная любовная пара русской литературы последних лет. Чистота страсти не поддается убийству грязью: ни житейской, ни внутренней, безнравственной и пошлой. Страсть всегда сродни музыке. И здесь Алена Жукова не грешит ни одной неверно взятой нотой. Не фальшивит.
“Как странно устроен человек, – подумал Павел Сергеевич Хлебников, – какие-то блины, ужин, теща. Никогда в жизни ты не был так счастлив, никогда тебе не было так хорошо, так страшно, так громадно, велико, сладко, больно, так мучительно, нежно, тонко и внезапно, а ты лежишь в дерьме и думаешь про то же дерьмо. Но ты не во сне, не в своих фантазиях ласкал ее тельце, прижимался к ней, вдыхал ее. Как такое стало возможным? Что случилось?”  

С читателем романа Алены Жуковой тоже – точно – что-то случится. То, что зовется катарсисом, очищением. Автор заставляет свою героиню пройти через страдания болезни, пожалуй, самой опасной для человека: психическое заболевание бездонно, из бездны этих мучений человеческой душе можно и не вынырнуть... Но автор, как некий Вергилий, выводит свою девочку-”Данте” за руку из ада.

Сама стилистика книги – это тема для отдельного большого разговора. Тут предъявлен полный диапазон изобразительных средств: и разговорный “простой” язык, и бытовые переругивания и причитанья, и энергичная, динамичная подача мизансцен, и задыхания широкого спектра эмоций, и описания интима, балансирующие на тонкой грани доступного и запретного, и предельно точные, беспристрастные наблюдения художника, бросающего на холст абсолютно верные, выверенные до неизменяемости, до единственной фиксации мазки:
“Жаркое лето остывало, но море, прогревшись до дна на мелководье, булькало, как закипающий суп, заправленный для красоты светящимся в темноте планктоном.
Лиза вошла в воду, и волоски на руках и ногах, как иголочки на елке, засветились фосфоресцирующим зеленоватым огнем. Она оттолкнулась от илистого дна и поплыла. Еще в ушах молоточками стучал рояль, а сердце подпрыгивало от возбуждения, но было ясно, что волшебство сегодняшнего вечера уже позади. Через час они сядут с учителем в машину и уедут. И останется тут, на берегу, этот праздник, восторг, испуг и радость, ее трусость и потрясение. Лиза плыла навстречу кривой луне, и лицо ее тоже кривилось от смеха и слез”.

Живописность не заслоняет развития чувства, а чувство не довлеет над плотно задуманной концепцией и всей романной архитектурой. Книга компактна ровно настолько, чтобы “не заблудиться” в ней: целиком, вкупе, она производит впечатление порыва осеннего ветра, сначала сметающего все на своем пути, а потом возвращающего опустошенной душе ощущение утраченной радости мира.
И, главное, что удалось сделать автору, - это неведомым, странным образом ТАК соотнести образную нагруженность самого текста и его концепцию, где рассказано о любви двух музыкантов, что сама романная ткань становится МУЗЫКОЙ: полифонией, симфонией, ожившей партитурой. Текст ЗВУЧИТ. Музыка языка ложится на музыку смыслов. Музыкальная форма переплетается с литературной. Может быть, это есть задуманный, а может, интуитивно нащупанный автором синтез музыки и литературы?

Даже сама тема сумасшествия, психической болезни музыканта – тема, ярко вспыхнувшая когда-то в “Докторе Фаустусе” Томаса Манна, - просвечивает в безумии Лизы еще одной музыкальной вариацией общего, неизбывного трагизма жизни. “Что такое жизнь? Трагедия. Ура!” - записал однажды в разговорных тетрадях Людвиг ван Бетховен, а потом – у Ромена Роллана – повторил Жан-Кристоф. И это вечное, бетховенское: “Durch Leiden Freude”, “Через страдания к радости” - есть скрытый лейтмотив всего романа Алены Жуковой: любовь всегда радость, даже в трагедии, в страдании; музыка всегда счастье, даже если музыкант играет безумие, тоску и боль. Под пальцами рождается и гибнет чувство, вселенная, целый мир.
Гибнет, но остается: на долгие века.

Искренность, подлинность ЧУВСТВА – вот что отличает “Дуэт для одиночества”. И не только это. Для того, чтобы произведение стало искусством, его должен сработать мастер. Подтверждение этому мы находим на любой странице с виду безыскусного, а на самом деле столь утонченного текста. К сонму мировых книг о любви добавлена еще одна. И яркость, драматичность музыки, которой она отмечена извне (выбранной темой) и изнутри (верно взятым дыханием), не даст ей пройти незамеченной мимо взыскательного, ищущего настоящего художества читателя.


X Елена Крюкова