«Когда скорпион ползет по направлению к умывальнику, это не значит, что он хочет стать чище».

От критики Пелевина я отказалась уже давно. Не потому, что я с восторгом проглатываю каждое его слово. Напротив, автор частенько меня раздражает: «Ну что за привычка каждую дырку в сюжете конопатить древними богами? А манера детализировать всё и вся? А программные „Чапаев и Пустота“ — разве можно было написать более несуразную книгу?! Тоже мне, творческая находка — изложить основы буддизма блатной феней! Любой гоблин сделал бы то же самое и в сто раз круче!» И да, я знаю все претензии к писателю: что он похож на того и на этого, идеи украл, сюжеты не дотянул, атмосферу недопередал и т.д. Что с женщинами у него, дескать, странные отношения, ибо пароксизмы удовольствия его книжных героев вечно проистекают из гиперсучизма и гиподинамии героинь. Я не просто считаю эту критику обоснованной — я хочу ее считать таковой, потому что сарказм порождает уверенность в понимании происходящего.

Но рано или поздно я убеждаюсь в обратном: пониманием происходящего обладает именно Пелевин. Этот дар развит у него в большей степени, чем у любого из его критиков. Любого из тех, у кого он якобы что-то заимствует. И за самыми дикими деталями пелевинских сочинений, вроде «заставить подпрыгнуть два миллиона политзаключенных» («Омон Ра») или синих в звездах панталон Бамболео (S.N.U.F.F.) вдруг проступают российские реалии. И я соглашаюсь с тем, что да, именно Пелевин был и остается писателем, вернувшим российской литературе читателя (или одним из двух, вторая — Дарья Донцова, и, кстати, ее я тоже не критикую; но ее читательская аудитория — не подрастающие, а стареющие, уходящие, поэтому они не очень интересный объект для анализа). Соглашаюсь с тем, что Пелевина величают «пророком».

Ведь именно Пелевин породил несметное количество мемов (единиц культурного обмена), которыми мы охотно оперируем. И поскольку автор теории мемов, дарвинист Ричард Докинз предупреждает: «Всего через несколько поколений от ваших генов не останется и следа, зато созданные вами мемы просуществуют тысячелетия», видимо, Пелевин будет «жечь глаголом», даже когда исчезнут его читатели. Впрочем, не буду настаивать, поскольку люди редко меняют мнения, и оппонентов писателя мне не переубедить, а сторонников и убеждать не надо.

И, конечно, я соглашаюсь с тем, что «Чапаев и Пустота» — гениальная книга, поскольку она является аутентичным срезом... чего? Души, духовности, ментальности, духовных поисков среднестатистического россиянина 90-х годов ХХ столетия, этакого Франкентшейна, сшитого из Запада, Востока и ГУЛага. Картой маршрута человека от себя к чему-то большему. «Любовь к трем цукербринам» продолжает «ЧиП», как рентгеновский снимок человека сегодняшнего. Сменившего телевизор на компьютер, диагностику кармы на трансерфинг реальности; вернувшегося с улицы обратно в офисную благодать; открывшего щекотливую тайну, что Япония — это не только хокку, но и буккакэ, а бытовое насилие — удел избранных и прогрессивных.

Радость узнавания яви — вот что я испытала, читая последний роман Пелевина. Но эта явь амбивалентна.

Сюжет «ЛТЦ» выкроен по пелевинским меркам. Рассказчик получает в наследство квартиру в Москве и среди прочего хлама, оставленного предыдущим жильцом, обнаруживает «Коробку № 1» — тайное знание времен московской Олимпиады. Ящик, набитый разномастными эзотерическими опусами от переизданий Блаватской до медитативных практикумов сомнительного авторства. Решение квартирного вопроса благоприятно сказывается на духовном облике героя: он оставляет суетную работу и садится в позу лотоса в поисках просветления. Поиски увенчаются успехом, у рассказчика откроется третий глаз, а заодно третье ухо и второй рот. Вследствие чего он постигнет бескомпромиссность борьбы милой женщины из окна напротив с ее соседом, математиком-педофилом; узрит истинное содержание водопроводной воды и вообще научится видеть всякое.

«Даже паркет попытался вновь стать умирающим под пилами лесом — и рассказать про своих убийц. Я остановил его лишь огромным усилием воли».

В свете обретенных навыков рассказчик трудоустроится Киклопом, отвечающим за сохранение мирового баланса. Работенка окажется не из пыльных, главное — вовремя заметить связь между старым зонтиком и новым статусом Крыма. Хотя будет сопряжена с некоторым риском: сверхъестественные злые Птицы попытаются уничтожить Киклопа, пуляясь снарядами из живых людей. Не на каждого Киклопа, однако, находится свой хитроумный Одиссей, так что до поры до времени рассказчик избегает расправы.

В свободное от спасения мира и собственной шкуры время Киклоп развлекается путешествиями по чужим сознаниям. Особенно люб ему внутренний мир сисадмина Кеши — хипстера, тролля и любителя виртуальных японских школьниц. Изучив Кешино настоящее, Киклоп заглядывает в его будущие жизни и так знакомится с brave new world, осененным светом трех цукербринов. Временем, когда люди переселятся в капсулы, наденут пластиковые памперсы и навсегда погрузятся в виртуальную реальность, расшэривая свое небогатое ментальное содержание по вселенной с помощью вживленных в мозги фейстопов.

«Вот так сбылась древняя мечта всех бездельников — расслабиться и видеть сны всю жизнь, без вреда для здоровья».

В отличие от эпического Нео, Кешу апгрейд мира абсолютно устраивает, во всяком случае, пока в этом мире есть доступ к виртуальным школьницам. Великовозрастная компьютеризированная детина не подозревает, что его уютному бытию грозит большая опасность: женщина встретится со змеем, и дело запахнет яблоками. Вору вор! То есть war on war! В «Любви к трем цукербринам» читателей ждет много размышлений, черного юмора, непристойностей, научно-фантастических изысков и светлой грусти в выводах.

Повторюсь: узнаваемость — цимес романа. Лабиринт сознаний, в который попадает в начале книги Киклоп — легко опознаваемая социальная сеть, где клик за кликом ты продираешься через дебри чужого разума, ID и статусы. Или информационный портал с гиперссылками, образующий бесконечный поток данных. Геолокационные сервисы и приложения, снабжающие тебя информацией обо всех, кто находится в заданном тобою радиусе. «Возможно, вы знакомы...» (если нет, специальная программа определит степень совпадений ваших интересов). Контекстная реклама, кажущаяся людям старшего поколения чем-то инфернальным, хотя секрет ее прост:

«Мы все оставляем за собой пенный след метадаты...»

Любой опыт требует творческого осмысления. Тем более что хождение в социальные сети и чаты способно подарить сильнейшие ощущения. Но мне казалось, что создать единое повествование из разномастного и всклоченного нечто, сливаемого в общий доступ, невозможно. Файлы моей внутренней папки «Люди» копятся, но не смешиваются. Вот постучалась в друзья женщина. На ее стене сообщения о жизни и насильственной смерти волнистых попугайчиков. На аватарке — сама «попугайная дама». На уровне лба на фото надпись красным: «Я замужем!» В комментариях пользователь с ником «Мыло ручной работы» выражает по поводу сего факта горячее одобрение. А вот аватарка вполне приличного ученого-химика — труп с развороченными снарядом мозгами. Вот интеллигентный мужчина, требующий бомбить США, — привычный парадокс, когда у умного человека к чужестранному президенту претензий больше, чем к мэру родного города. Разгадка проста: пару лет назад он прочитал биографию Че Гевары, и с тех пор в тихого семьянина вселился дух мятежного Че. Спорить с революционером, казненным полвека назад, бесполезно. Вот другой интеллигентный мужчина, он всего лишь постит чужие фотки лошадок и закатов, выдавая их за свои, пока многочисленная армия «френдов» женского пола ставит ему «лайки» — процесс потрясает своей кипучестью и бесполезностью. А как «приятно» зайти в «Одноклассники», где тебя ждет сообщение от твоего френда Леонардо Дикаприо, предлагающего выгодный старт-ап! Знакомо?

Каждый пользователь интернета может составить свою летопись ежедневного человеческого безумия. Но Пелевин в который раз поймал в фокус то, что является еще более разномастным и всклоченным, чем сознание общества — он зафиксировал актуальный этап духовных поисков среднестатистического Франкенштейна наших дней. Включая всех вышеперечисленных эксцентриков и меня саму.

«У нас много всяких функций в мире. Одна из них — быть наблюдательной площадкой для высших существ. Мы бессознательно призываем их, когда чувствуем, что происходящее того стоит. А когда нам кажется, что наша жизнь зашла в тупик и нам не хватает нового и яркого, каких-то путешествий, приключений и так далее — это просто указание, что из нас открывается не особо интересный вид и нужно улучшать сервис».

Книга презентуется рассказчиком, как три повести, соединенные его, Киклопа, комментариями. На самом деле «Любовь к трем цукербринам» монолитна. Пелевин создал насыщенный ссылками постмодернисткий гипертекст, и дробление повествования — это еще один способ расширить содержание за счет аллюзий и ассоциаций. Небрежно-академический стиль комментариев Киклопа типичен для блогов; введение прямо соответствует «верхнему», разъяснительному post’у публичного дневника. В псевдо-блоге Киклоп описывает актуальную картину мира актуальным языком — и это порождает иллюзию абсолютного тождества автора и героя. Многие читатели записок Киклопа даже упрекнули Пелевина, дескать, неужто разучился писать? Что стало с его языком? А ничего! Просто Киклоп является не Пелевиным Виктором Олеговичем, а персонажем, проросшим сквозь творческое «Я» писателя.

Более того, сколько бы ни было на текущий момент в Киклопе реального ПВО, в истории литературы он все равно останется выходцем из массовой духовности, как и другие действующие лица романа. Забавно, что в своих рассуждениях Киклоп ссылается на Бунюэля и путает фильм «Скромное обаяние буржуазии» с «Призраком свободы». Ошибка — порождение спонтанности, а спонтанность — мать искренности. Ошибка говорит в пользу версии, что Киклоп = Пелевин. Однако по совету цукербринов другой персонаж романа, Кеша, смиряется с наличием в своей душе «легальных теней», поскольку именно несовершенства придают герою реальность. Так что придется теперь читателям гадать, допущена ли ошибка от лица Киклопа сознательно или случайно.

«Почему маркетинг в современном мире почти всегда рассчитан на дебилов? Неужели у них так много денег?»

Свойственная всем постмодернистским текстам цитатность в отдельных эпизодах «Любви» балансирует на грани центона. «Матрица» и sharenomics, тотальная LUCIDизация (или культ «осознанных сновидений») и Angry Birds как символ борьбы творения с Творцом, рассуждения о мультиверсе и солипсизме, вокруг которых полупрозрачной бабочкой порхает Алекс Рон Гонсалес, приснившийся безымянному мудрецу. Сам Пелевин с дьявольской хитростью прячется в деталях.

В «Чапаеве и Пустоте» писатель развлекался тем, что перекладывал древние истины на быдло-речитатив. В «Любви к трем цукербринам» он сиюминутную ментальную труху излагает в категориях и терминах священной древности. Это книга, в которой действуют анти-Чапаев и анти-Пустота. За какие заслуги ясновидец Киклоп выделяет из толпы сисадмина Кешу? Учитывая скудность дарований последнего, думаю, не ошибусь, предположив: Киклопу нравится Кеша, потому что Кеша — интернет-тролль. Отсюда следующий вывод: троллинг, завуалированная провокация выступают смысловым ядром всего романа.

Действительно, «Любовь к трем цукербринам» — пародия в том смысле, в каком пародией были «Священная книга оборотня» («названием будет магическое заклинание-пентаграмматон, уничтожающее все препятствия»), «Generation П» и другие романы Пелевина. И качество «ЛТЦ» напрямую зависит от содержания пародируемого явления. Сегодня каждый человек является средством массовой информации, а значит, потенциальным духовным лидером. Любительство и полифония порождают смысловую дисгармонию, заметную и в отражении. А духовное лидерство в итоге оказывается мнимым.

«Ведь какие идиоты вокруг. Они полагают, что система — это Путин. Или Обама. А если очень умные, уверены, будто система — это ФРС и Йеллен-шмеллен. А система — это светящийся экран на расстоянии шестидесяти сантиметров от глаз. С которым мы трахаемся, советуемся и интересуемся, какие для нас сегодня будут новости. Путин, Обама, Йеллен — это на нем просто разные картинки. А экран один и тот же... Мы думаем, что экраном управляем наполовину мы, а на другую половину спецслужбы, но на самом деле сам экран уже давно управляет и нами, и спецслужбами. Вот что такое система. И как, спрашивается, с ней бороться, если про борьбу с ней мы читаем на том же экране?»

Вспоминается шутка конспирологов: «Кладешь на телефон через терминал оплаты 500 рублей, а на счет поступает только 475. Куда пропали 25 рублей? Это терминалы копят деньги на восстание машин!» И, конечно, как минимум в одной из версий грядущего они победят. Правда, пелевинский мир будущего в «ЛТЦ» никакое не будущее, а самое что ни на есть настоящее. Писатель использует традиционный для себя прием проецирования. Так мастера стимпанка создают экстракт актуального явления, перенося его основные компоненты на архаичное общество. В «Любви к трем цукербринам» Пелевин делает то же самое, но на примере «завтра», в котором все такое же, как сегодня, только нелепее.

Оно и вестимо: какое утро — такие и тапки!

Lena Sergieva

Источник: libs.ru

Хипстер-кластер, голем, свин из «Аngry Birds», фейстоп, президиум с тремя седыми лесбиянками, виртуальные оргазмы, жидкий металл и ангел Сперо... Романов Пелевина ждут по привычке. Хотя к объяснимому любопытству теперь примешивается робкое сомнение: а не исписался ли главный мистификатор современной литературы? Зерно сомнений посеял он сам. Точнее, его «Бэтман Аполло». Появившаяся в розничной сети в марте прошлого года пространная сага о вампирах-масонах вызвала недоумение. Фантазия — фантазией, но сосущая «баблос» отрезанная женская голова, вкупе с жаждущим страсти обезглавленным телом, валяющимся на дне моря, пожалуй, чересчур. Даже для креаклов.

К чести новой книги, надо сказать, что столь смачных чудищ в ней нет. Есть скромный молодой человек по имени Кеша. Высокий лысеющий блондин числится в малобюджетном интернет-ресурсе «Контра» кем-то вроде сисадмина и подрабатывает журналистикой. Опасности от него решительно никакой, да и от проекта, с которым он сотрудничает, тоже. «Контра» все время на грани закрытия.

«Он был худ, курнос и имел уникальную смешную особенность — на лбу темнела немного похожая на звездочку родинка, из-за которой ему то и дело советовали пойти служить (можно сэкономить на кокарде). Но он не обижался. <...> Какая-нибудь девушка вполне могла бы его полюбить. Однако в личной жизни он оставался очень неустроенным молодым человеком. <...> Чаще всего, у него не имелось подруги и он грешил в одиночестве перед монитором (в чем был не одинок — в сегодняшнем мире это скорее правило, чем исключение)».

Скудным радостям «закатанных в бетон» людей посвящены еще многие страницы, и книга вполне бы потянула на старый добрый неореализм, если бы автор не отправил Кешу по пути избранности и наделения сверхсилами. И вот уже тихий потребитель анимешной японской эротики — не просто «офисный планктон», а мейстер Ке, способный перепрыгивать из одного подъезда судьбы в другой и видящий скрытую истину в групповых сновидениях.

В чем истина? Хотя бы в том, что миром правит закулиса. За всеми следят в интернете. Где-то водятся трехглавые собаки (они еще и качаются на качелях). Любви нет, есть матримониальный соцпроект. Зато переселение душ — доказанный факт. Кем? Конечно же, физикой, квантовой механикой и бабочкой, которая может «махнуть крылом в одном полушарии, а вызвать ураган в другом». Вывод, впрочем, неутешителен. «Большинство бабочек, да и людей тоже, значит на мировых весах не больше, чем неприличное слово, нацарапанное в тамбуре поезда в таком месте, где его никто никогда не увидит», — грустит писатель.

Нельзя сказать, что на этот раз все пелевинские философствования настолько непритязательны. Но сам сюжетный ряд — закулиса, квантовые бабочки, зомбирующий интернет — напомнили некоторым критикам о случаях внезапных откровений подвыпивших сантехников и словоохотливых таксистов. Да и голем бы с ними, с критиками. Они, верно, хипстеры. Или креаклы. Последним, кстати, досталось сполна. По сложившейся уже традиции — в «Бэтмене» писатель этот народ тоже отчитывал.

«Средний российский хипстер — это бесхозный блютусно-вайфайный голем с очень ограниченным умственным ресурсом. <...> Управляют хипстером главным образом информационные запахи и ветры. Голем разворачивается туда, откуда прилетает самый соблазнительный запах. <...> Источник энергии русского хипстера — непримиримый конфликт между «hip» и «гоп», в которых он не может распознать полюса одной и той же вставленной в него батарейки. У русского полюса этой батарейки знак «минус».

Впрочем, и это опять же к чести Пелевина, лупить несчастных тапкой он не призывает. Скорее, предлагает пожалеть: «Это сборщик хлопка, из последних сил делающий вид, что он анфан террибль золотого миллиарда. <...> Но никто не станет ломать ради него свежую корку над магмой. Непуганых строителей коммунизма давно съели, и все оставшееся от них железо уже записано на живущих в магме чертей. Хипстеру будет трудно убедить их поделиться — черти не боятся фотожаб».

Душеспасительная оплеуха досталась не только креаклу, но еще и «ватнику», «математику—педофилу, прикованному к России-матушке ненавистью такой силы, что соседи содрогаются от издаваемых им за стеной звуков», «затаившемуся за другой стеной некрофилу, который все еще думает, будто его спасает тишина».

Мрачноватая едкость, если не сказать брюзжание, обилие антигероев, щедрая россыпь отталкивающих образов-метафор — все это, похоже, становится фирменным знаком автора, его творческим почерком и модус вивенди в литературе.

«Каждая новая книга Виктора Пелевина — приговор, откровение и прозрение одновременно» — объясняет сложившееся положение вещей издательство, не забывая напомнить, что «Пелевин — писатель, связывающий четыре генерации: программистов-игроманов конца восьмидесятых, бойцов-пассионариев девяностых, менеджеров-карьеристов двухтысячных, креаклов-хипстеров десятых».

Не берясь судить, хороша или нет «беспощадность к своим героям, которые одновременно являются и читателями», предположу лишь, что этого едва ли достаточно, чтобы «занять место главной иконы в красном углу продвинутого любителя литературы». Представления, будто бы читатель только и ждет смачного пинка, так же наивны, как те, что скучающий, объевшийся попкорном зритель жаждет экранной крови. Помимо прочего, за бесконечным обличительным пафосом теряются вполне себе симпатичные зарисовки, вроде обнаруженной лирическим героем картонной коробки, в которой его покойный дядька хранил винил, сочинения Шмакова и Блаватской и прочие облигации и ваучеры духа. Меркнет и феерия фантастических миров и антимиров, в своей достоверности, невероятности и простоте достойных соперничать с вселенными Урсулы Ле Гуин и Рэя Брэдбери.

Дарья Ефремова

Источник: portal-kultura.ru

В названии нового и долгожданного романа Виктора Пелевина слились имена Цукерберга и Сергея Брина, основателей Фейсбука и Гугла, опера Прокофьева и комедия Гоцци, а также три вождя, да плюс к ним еще и хунвейбины — молодцы, сражавшиеся с противниками Мао Дзедуна во времена китайской культурной революции. И если столько всего утрамбовано в названии, то можно себе представить все богатство собственно содержания. Можно констатировать факт — Пелевин вернулся к себе самому периода «Поколения П» и «Чапаева им Пустоты». У пелевинской новинки имеются черты и философского трактата, и пародии, но иглоукалывания последних книг он сменил на бомбомет, лупя им по самым чувствительным и болезненным точкам представителя эры потребления. Оно и правильно. Деликатность — не его метод. Так что будем читать и зло похохатывать над собой и своей жизнью. Книга написана от лица юноши-ясновидца по имени Кеша, сисадмина-хипстера из либерального издания «Контра.ру», а весь мир его (да и нашего!) обитания произошел от компьютерной игрушки Angry birds.

Анна Балуева

Источник: kp.ru

Некоторые книги хорошо брать в руки с оттяжкой, пробираясь к тексту сквозь информационный шум и ворох критических отзывов разной степени осмысленности. Новый роман Пелевина, который злые умы уже окрестили авторской пародией на собственное творчество, как раз из их числа. Будучи не подготовлен, читатель со своими непременными в отношении писателя такого калибра ожиданиями обязательно заподозрит, что Виктор Олегович над ним издевается, отчего-то вздумав поиграть в куличики-банальности. В «Любви к трем цукербринам» можно увидеть и намеренную тягу к упрощению и ясности, и надорванный масскультурной штангой пупок; поэтому лучше не ожидать от чтения вообще ничего — и тогда точно не столкнешься с ощущением, что тебя надули.

В кои-то веки виртуоза Пелевина не особо заботила форма, в которую он облекает свое высказывание; более того, структура романа неказиста настолько, что автор сам за неё извиняется от лица вымышленного героя. Придумано даже трогательное, в силу его наивности, оправдание: мол, герой этот на самом деле писатель-дилетант, презентующий публике труд целой жизни во всей его клочковатой домотканности. Большое философско-мистическое эссе от первого лица включает в себя две вставные новеллы, одна из которых посвящена не слишком оригинальной футуристической антиутопии, а вторая уводит в эдемские кущи; завязано все это на жесткий мессианский узел с обязательным Чжуан Цзы и его бабочкой. Язык романа прост до такой степени, что вновь начинаешь оглядываться в тщетных поисках свидетельств авторского сарказма, ибо вся символика разжевывается до состояния трухи; здесь не чураются старых анекдотов, цитат из Пушкина и Пастернака, а также абзацев, начинающихся с фразы «общий посыл ясен».

Рядовой житель столицы путем медитации открывает в себе третий глаз и становится Киклопом — сверхъестественным ясновидцем, путешествующим по человеческим душам и корректирующим историю мира в соответствии с изначальным планом Творца. Ему противостоят некие зловещие Птицы, которые из своего далекого далёка видят Киклопа обрюзглым зеленым свином, некстати упорядочивающим мирозданием; Птицы ведут с пророком и метафизическую, и натуральную борьбу, изобретательно швыряясь в того попавшимися под лапу человеками. Аллюзию на Angry Birds как борьбу добра и зла наравне с «краудфандинга не хватало даже на дауншифтинг» и «средний хипстер — это бесхозный блютусно-вайфайный голем с очень ограниченным умственным ресурсом» стоит признать выдающимися рейдами на передовой вечной войны Пелевина с консюмеризмом.

Правда, в романе покушаются и на святая святых — сетевую порнографию. Интернет разоблачается как «пульсирующий черный полип под кремниевой инфраструктурой», натуральный паразит, который прокачивает через себя терабайты японских школьниц и тем провоцирует людей делиться с ним сексуальной энергией, которую жадно поглощает. В будущем люди отдали себя во власть построенной и выкормленной ими же самими компьютерной цивилизации. Будучи распиханы по прозрачным коконам в антигравитационном пространстве над замусоренной землей, они живут исключительно виртуальной реальностью, где правят огни всемогущих и мудрейших цукербринов (Цукерберг + Брин, смертельная ловушка между Фейсбуком и Гуглом). Даже думать не требуется, поскольку готовые мысли текут в мозги вместе с воображаемым шампанским; разумеется, за всем этим стоят Птицы, таким образом заставившие людей позабыть бога.

Антиутопия намеренно лишена свежести и глубоко вторична не только с позиции деталей, но и по отношении к основному роману; это как бы еще одно разъяснение, экранизация немудреных, но очень правильных мыслей, которые излагаются Киклопом: избавьте сознание от информационного мусора, живите не по лжи, не крадите и не убивайте, выберите между фейсбуком и велосипедом, и тогда всем воздастся по их вере — даже террорист-фанатик попадет в придуманный рай (правда, в обличье змеи и совсем ненадолго). Автор (настоящий и вымышленный) вышелушивает либеральную журналистику, полемизирует с Эдуардом Лимоновым и по-детсадовски потешается над Дмитрием Быковым, но острые социальные наблюдения тоже подаются как шелуха от семечек — отчего-то мы её подбираем, хотя должны бы пропускать мимо сознания. Кое-кто (и таких будет много) решит, что Пелевин попросту в очередной раз не совладал с сюжетом (предыдущие, не то чтобы удачные в этом отношении «Бэтмен Аполло» и «S.N.U.F.F.» говорят как раз в пользу такой точки зрения) — после чего дорабатывал материал на остаточных парах воображения. Наверное, только так и можно разговаривать с отупевшим от украинских событий и онлайн-игрушек читателем, возразят другие. Впрочем, поверить в искренность автора и предложенное им «dum spew, spiro» все-таки очень хочется — куда приятнее ощущать себя просветленным, нежели думать, что тебя жестоко надули.

Евгений Мельников

Источник: newslab.ru

Роман вряд ли станет новой вехой в творчестве писателя. Пелевин в нем все тот же, но реальность вокруг очень изменилась. Начать с того, что книга подпадает под действие закона о ненормативной лексике. Такая лексика в романе есть, но заменена отточиями и украшена издевательскими примечаниями. Возрастная маркировка и целлофановое покрытие тоже имеются — издатели постарались. Ощущение фатальной перестраховки остается и от самого романа. Как будто автора попросили быть попонятнее, разъяснять по ходу каламбуры и вообще быть «подальше от Оруэлла, поближе к Бернару Верберу и Паоло Коэльо». Автор так и сделал, но перед читателями ему неловко.

В игровом предисловии содержатся извинения за то, что роман не выглядит цельным. Швы между тремя его частями, посвященными сисадмину Кеше, уборщице Наде и фантастическому Киклопу, смотрителю российской жизни, — не заросли. Там же говорится, что «в книге почти нет связи с актуальной действительностью». Но это как раз совсем не так. Подобно одному из героев, «сетевому хомячку» Кеше, автор выходит в пространство рунета как на работу и не возвращается без улова. «Краудфандинга не хватало даже на дауншифтинг», «культуррейдер» — находок не так много, но они есть. Пелевин размышляет о случайностях, которые движут историей, например украинской. Критикует сложившийся «Оппа-Зишн Стайл», замечая, что настоящих подпольщиков по-прежнему мало. Наконец, писатель принимает вызов Эдуарда Лимонова: полемика с коллегой-антиподом вылилась в довольно специфичную аллегорию о богоборчестве. Попытки победить Создателя, чтобы завладеть его знанием, предпринимают не люди, а злые птицы, герои компьютерной игры «Энгри Бердз».

Люди же уткнулись в экраны смартфонов. Погружаясь в виртуальную реальность, они вызывают к жизни то зло, которого сами боятся. Конечно, этот образ Пелевин раскрывает не на примере скучной политической полемики. Его Кеша тратит время на сетевое порно. И, «выпуская джинна из бутылки», способствует созданию виртуальной империи «цукербринов». Антиутопия случается уже на соседней странице.

Москва будущего предстает огромной свалкой. Не так давно в романе S.N.U.F.F. писатель обустроил небесный «офшар» для высших слоев общества. Теперь же он отправляет наверх рядовых «кряклов». Зажатые между «Фейсбуком» и «Гуглом», они навсегда переместились в вымышленную реальность, где вездесущая Система читает их мысли и больно наказывает.

Не жалует персонажей и сам автор. Кеша успевает прожить в романе две жизни, но так и остается персоной пониженной важности. Положительная уборщица, устоявшая перед соблазнами социальных сетей, оказывается нужна только для того, чтобы суровый автор все же напрягся и выговорил такое трудное слово «надежда». Читателю остается только поймать его на этом слове.

Лиза Новикова

Источник: vedomosti.ru

В романе «Любовь к трем цукербринам» писатель затрагивает темы социальных сетей, информационного рабства, интернет-зависимости, культа потребления и терроризма.

«Мы думаем, что экраном управляем наполовину мы, а на другую половину — спецслужбы, но на самом деле сам экран уже давно управляет и нами, и спецслужбами», — пишет Пелевин.

Новая книга не будет знаковой для Пелевина, ее стоит прочитать тем, кто охладел к бумажным книгам в пользу интернета, уверена литературный критик Елизавета Новикова. Она уже успела ознакомиться с произведением.

«Во всяком случае, для нас этот роман будет интересен тем, что в нем мы неожиданно сможем найти ответы на те вопросы, которые нас терзают именно сегодня, когда реальные трагические события находятся в каком-то очень странном соотношении с той виртуальной реальностью, в которую погружаются многие люди», — уверена Новикова.

«Любовь к трем цукербринам» — уже 12-й роман Виктора Пелевина. Почти все эти произведения писателя были отмечены престижными литературными премиями. Самый успешный роман — «Generation «П». Сейчас в мире продано более 3,5 млн экземпляров.

Книга получила ряд наград, в том числе немецкую литературную премию имени Рихарда Шенфельда. В 2011 году режиссер Виктор Гинзбург экранизировал роман. В фильме снялись Владимир Епифанцев, Михаил Ефремов, Иван Охлобыстин, Александр Гордон. В российском прокате картина заработала $4,5 млн.

Издатели нового романа Пелевина сообщили, что, скорее всего, не ограничатся тиражом 70 тыс. экземпляров. Произведения писателя пользуются одинаковым успехом вне зависимости от содержания, отметил директор редакции художественной литературы издательства «Эксмо» Сергей Рубис.

«Конечно, популярны в большей степени либо какие-то классические произведения, либо последние. «Generation „П“, „Жизнь насекомых“, „Чапаев и пустота“ и так далее. Три-пять тысяч где-то за шесть-восемь месяцев продается», — отметил Рубис.

Критики, опрошенные «Коммерсантъ FM», отметили, что роман «Любовь к трем цукербринам» рассчитан на более широкую аудиторию, чем ранние произведения. Кроме того, в отличие от других романов писателя, книга не содержит ненормативной лексики.

Новый роман Виктора Пелевина «Любовь к трем цукербринам» выйдет и в аудиоформате. Текст произведения озвучил актер Сергей Чонишвили.

Источник: kommersant.ru