Рецензии СМИ на книги автора Джулиан Барнс

Букеровская премия — своего рода пропуск в высшее общество: книги лауреатов поспешно экранизируют и переводят на разные языки, а сам автор может позволить себе вольности, например издать книгу в духе «мои любимые писатели». Барнс поступил именно так, его публицистическое «за окном» написано умно и тонко, исключительно для себя, а не чтобы угадать топ-10 любимых публикой авторов. Для русскоязычного читателя здесь и вовсе могут быть незнакомые имена: ту же обладательницу Пулитцеровской премии Эдит Уортон, что жила в эпоху до второй мировой войны, на русском стали издавать совсем недавно. Малоизвестен и Шамфор, которого боготворил Ницше и читал Пушкин, позволяя Евгению Онегину делать то же самое. Вообще неизвестна Пенелопа Фицджеральд, её единственное издание на русском в разряде букинистических редкостей. Так что нет, Барнс не применял маркетинговые приёмы для написания книги в угоду публике.

Однако есть и знакомые лица в этом сборнике писателя о писателях. Трудности перевода «Мадам Бовари», соперничество «Хижины дяди Тома» и произведений Вирджинии Вулф, литературная дерзость, а также Мишель Уэльбек с грехом отчаяния — вот темы, которые занимают Барнса. Его эссе выходят за пределы «мне понравилось, потому что...», он копает глубже каждый раз, когда речь идёт о золотоносной жиле, об одном из авторов, что его вдохновляют. Поэтому о Киплинге нам расскажут через Францию. Да, не самое очевидное сочетание. Киплинг и Индия — привычно. Киплинг и Англия, Киплинг и Британская империя, Киплинг и Южная Африка, Киплинг и Соединённые Штаты — понятно. Однако Франция, которую он изъездил вдоль и поперёк, о которой так много писал в не опубликованных ещё дневниках, Франция, где он и трёх дней не мог провести инкогнито, — это совсем другое дело. Усаживайтесь поудобнее, вам сейчас всё расскажут.

О Хемингуэе и Апдайке, о человеке, спасшем французскую старину, о Трафальгарском пудинге. Получилось сильнее, чем аналогичное у Бегбедера. Не так весело, как у Гениса, зато очень по-европейски. Взгляд знаменитого английского автора за окно собственного кабинета. Интересно ведь, кто из писателей высоко котируется на Британских островах.

«Из-за его славы было трудно сохранять анонимность поездок по Франции. Родные Киплинга рассказывали, что они не могли оставаться в одном месте больше трёх дней без того, чтобы личность писателя не оказалась раскрыта. То солдат пристанет к нему на улице и потащит в офицерскую столовую, то священник сделает из посещения им церкви целое событие, а на третий день разговор с мэром грозил городским приёмом; так что им всем приходилось бежать».

Ирина Распопина

Источник: vsp.ru

О чем: сборник эссе Джулиана Барнса о писателях. Среди героев Джордж Оруэлл, Эрнест Хемингуэй, Редьярд Киплинг, Форд Мэдокс Форд. У каждого эссе есть своя тема, например, в случае с Киплингом Барнс рассуждает о его взаимоотношениях с Францией, но практически все тексты имеют сквозную тему — как писатель сам формирует свой образ.

Автор: родился в 1946 году, окончил Оксфорд, работал критиком, с 1977 года пишет книги, в 2011 году получил Букеровскую премию.

Зачем читать: Барнс-прозаик в России известен хорошо. А вот его критические работы на русском языке были недоступны, при этом литературовед он, как выясняется, отличный.

Три факта, которые можно узнать из книги:

1. Одно из эссе посвящено работе Проспера Мериме на посту главного инспектора исторических памятников Франции. Барнс пишет, что больше всего Мериме выводила из себя неумелая реставрация: «Ни иконоборческая ярость протестантизма, ни глупый революционный вандализм не причинили такого ущерба, как безвкусица восемнадцатого и девятнадцатого веков, — утверждал Мериме. — Варвары оставляли хотя бы руины; так называемые специалисты по восстановлению оставили после себя лишь свои жалкие потуги».

2. Первый перевод на английский «Госпожи Бовари» был выполнен почти сразу же после выхода оригинала Джульет Герберт, гувернантки племянницы Флобера. Сам Флобер считал этот перевод идеальным, однако он не имел успеха.

3. В 2000 году были обнаружены записные книжки Киплинга, которые тот вел во время путешествий по Франции. Киплинг дотошно фиксировал качество отелей, чистоту туалетов, цены в ресторанах. «Не стоит забывать, что этот ревизор туалетов и почтовых ящиков всего за четыре года до этого получил Нобелевскую премию по литературе. Однако это не усмирило его безжалостного бытового любопытства», — иронизирует Барнс.

Константин Мильчин

Источник: vedomosti.ru

«Шестеро североафриканцев играют в шары под статуей Флобера. Звонкие удары перекрывают глухой ропот уличной пробки. Коричневая рука посылает вперед серебряную сферу — прощальным, ироничным, ласкающим движением пальцев. Шар приземляется, тяжело подскакивает, прочерчивает борозду в медленно оседающей твердой пыли. Бросающий остается стоять изящной временной статуей: колени не до конца выпрямлены, правая ладонь самозабвенно раскрыта» — начинает Барнс свое повествование и са же себя обрывает: «Давайте начнем со статуи: той, что наверху, не временной, не изящной, с бронзовыми дорожками слез, с небрежно повязанным галстуком, в жилете и мешковатых брюках, с отвисшими усами; глядящей холодновато и недоверчиво. Взгляд писателя направлен на юг, от площади Кармелитов к собору, поверх презираемого им города, который был равнодушен к нему в ответ. Голова заносчиво поднята — только голуби могут увидеть его лысину в полном объеме».

Да, это о нем. О том, кто говорил: «Эмма Бовари — это я». Об этой фразе наслышаны в России многие, даже если они Флобера отродясь не читали. Барнса интересует все: как жил создатель великого романа, как в книгах отражалась его собственная жизнь. Почему именно попугай? Да потому. что Барнса заинтересовала птица, чучело которой якобы стояло на флоберовском столе. «Я начал с памятника, — пишет Барнс, — поскольку именно с него началось мое паломничество. Почему литература заставляет нас преследовать литератора? Почему мы не можем оставить его в покое? Разве книг недостаточно?»

Чтобы ответить на эти вопросы, каждый читатель мог бы написать свой собственный роман, но, к счастью, этого не требуется. Достаточно просто узнать, как на этот вопрос отвечает Барнс.

Елизавета Кривощекова

Источник: kvnews.ru

Эту книгу я взяла только потому, что это «интеллектуальный бестселлер» и роман — лауреат Букеровской премии 2011 года. Когда-то мне понравилась «Англия, Англия» Барнса. Я помню, у нас была учительница литературы в школе — Клавдия Ивановна. Она запрещала нам читать «Лолиту» Набокова, искренне считая ее порнографическим романом, и так же искренне ненавидела Игоря Северянина за ОБМАН. Дело было в том, что Клавдия Ивановна купила как-то банку консервированных ананасов и разорилась на шампанское марки «Советское». Дома, поскольку она была дамой безмужней и бездетной, Клавдия Ивановна насыпала в суповую тарелку ананасов из банки и залила их шампанским. Ей было невкусно. Гадость, а не ананасы. А еще и руку, пока открывала банку, порезала. Так вот, у Клавдии Ивановны была присказка: «Прочитал, поставь себе плюсик в тетрадь достижений». То есть когда не хочется читать, но зачем-то надо, то можно поставить себе плюсик. Так что я прочту и поставлю себе плюсик.

«Ниспровергатели времени говорят: сорок — это не возраст, пятьдесят — самый расцвет, шестьдесят — это новые сорок, и так далее».

А еще я хотела купить «Пятьдесят оттенков серого», эротический роман домохозяйки Эрики Леонард, которая по продажам обошла Джоан Роулинг и уже переведена на тридцать языков. Я взяла книгу с «кубика» в магазине и прочитала про его «жаркий язык, который коснулся моих жарких и мокрых бедер». В этот момент я почувствовала на себе взгляд.

— Ну как вам? — спросил меня мужчина с «жаркими» глазами и сальными длинными волосами, которые, в моем представлении, должны быть у сексуального маньяка.

— Не понравилось, — сказала я и бросила книгу назад.

— Полностью с вами согласен, — сказал маньяк. — Камасутра лучше, вы не находите?

Маша ТРАУБ

Источник: novayagazeta.ru

Барнс — самый свежий Букеровский лауреат, и в целом шаг в полгода от «Букера» до перевода для книжки — это тьфу. Карманный формат и чуть больше 200 страниц с примечаниями соответствуют герметичности повествования: герой-рассказчик упирается, как в тупик, в полузабытый случай из своей юности. Что с того, что после он прожил целую биографию — с книгами, профессией, женщиной, детьми, встречами и прощаньями. Полноценным миром она так и не стала, эврик с эвридиками в ней не нашлось. Так, конечно, случается только с самоупоенными ослами, да еще у психотерапевта. Но кто решил, что самоупоенные ослы не могут быть персонажами хороших книг? Даже если в реальности пережитый опыт вряд ли сводится к одной пусть и душераздирающей истории, Барнс ведь все равно пишет не про то, как бывает в жизни, а про то, как рождается текст, — с соблюдением почти детективной интриги, из самообмана, ускользающих от внимания деталей. Книга завершает удачный издательский триплет: сначала порция веселья смертного в эссе «Нечего бояться», затем отличный роман о любви «Пульс», прикинувшийся сборником рассказов. И теперь вот эта книжка, которую хочется назвать игрушкой вовсе не из-за ее миниатюрности. В ней, как в палиндроме, заложен неотразимый для букеровского комитета аттракцион. Текст работает, накручивает лейтмотивами фабульную шаверму — школьные друзья, университет, подружка, секс, мелкие подлости, разрыв, самоубийство, — а дойдя до середины, вдруг срывается в обратном направлении, то ли как не вытерпевшая сжатия пружина, то ли как жизнь под гору.

Тихон Пашков

Источник: odnako.org

Поначалу, т. е. примерно девять десятых пути по роману Джулиана Барнса, тебя сокрушают вопросы: почему так долго все про одно и то же? Чем это кружение на одном месте, в рамках одной истории, вокруг тех же тем так потрясло прошлогоднее букеровское жюри, наградившее Барнса самой престижной британской премией? Конечно, свою роль сыграли и предыдущие заслуги Барнса, одного из самых известных британских авторов, и все же чем-то жюри задел именно этот его роман. Но чем?

Примерно шестидесятилетний герой Тони Уэбстер пытается разобраться в собственном прошлом. И режет на кадры житейскую партию, разыгранную на досках его судьбы много лет назад. Тони и трое его друзей учились в элитарной британской школе, вели обычную для начитанных старшеклассников жизнь — спорили, слушали музыку, считали себя круче всех, носили часы циферблатом вниз, на внутренней стороне запястья, чтобы отличаться от других, а может быть, чтобы сделать время «тайной собственностью». И тут в класс к ним пришел новенький — блистательный Адриан Финн, поклонник Камю и Ницше, ставящий в тупик даже лучших учителей и спокойно объясняющий им, какова роль Эроса и Танатоса в розданном всем для разбора стихотворении про сову.

После окончания школы Тони и «лучший из его друзей», Адриан, стали соперниками. Странная девушка Вероника, о которой мы знаем только то, что с Тони они расстались по обоюдному согласию, хотя и при несколько необычных обстоятельствах («После того как мы расстались, она со мной переспала»), ушла к Адриану, тот был как будто счастлив, но вскоре покончил с собой. А еще 30 лет спустя Тони получил странное наследство — 500 фунтов и дневник Адриана, из которого ему, впрочем, досталась только страничка. Но хотя и труп, и вещдоки, и неразгаданная тайна на месте, перед нами меньше всего психологический детектив — скорее философская драма.

Тони всеми силами пытается разгадать загадку, уловить логику поступков участников, ищет и даже находит Веронику. Мысли о ней, Адриане, их отношениях текут рядом с размышлениями о времени (это, пожалуй, самое употребляемое в романе слово), истории, личной ответственности и человеческой памяти. «Но время... Сначала оно преподает нам урок, а после скручивает в бараний рог. Мы считали, что проявляем зрелость, а на самом деле — всего лишь осторожничали. Воображали, что связаны ответственностью, а на самом деле трусили».

Все догадки Тони внезапно опрокидывает финал романа — стремительный, обрушивающий на читателя и героя поток нежданных разгадок, наполняющий размышления Тони совершенно другим, острым, болезненным смыслом. Так что по-хорошему роман Барнса надо читать дважды: второй раз — уже умея оценить, как умно и мастеровито он выстроил эту историю, рассыпав на каждом углу подсказки. Оценить и понять, что рассказал-то нам Барнс об охватившей мир энтропии, которая настигает без всякого исключения всех.

В мире Барнса нет победителей и побежденных, каждый — расточитель и банкрот. Нет ничего хорошего в том, чтобы согласиться на роль посредственности, как это делает Тони Уэбстер и большинство живущих на земле, плывя по течению, не ведая «ни побед, ни поражений», о «вдохновении и отчаянии» зная лишь по романам. Но участь тех, кто сопротивляется рутине и готов на нестандартные решения, ничуть не отличается: их точно так же подстерегает Эрос, а затем Танатос и хаос. «Великий хаос» — это последние слова романа, действительно сильного, очень современного, но — не ждите — не оставляющего на помилование никаких надежд.

Майя Кучерская

Источник: vedomosti.ru

О чем: пенсионер Энтони Уэбстер получает весточку из прошлого. Мама Вероники, за которой Энтони когда-то неудачно ухаживал, оставляет ему в наследство небольшую сумму денег и дневник старого друга Энтони. Этот друг много лет назад встречался с той же Вероникой, а потом неожиданно перерезал себе вены. Странная ситуация, которая усугубляется тем, что Вероника еще до смерти матери успела забрать дневник себе и не хочет его отдавать Энтони. Пенсионер начинает копаться в своем и чужом прошлом, что предсказуемо ничем хорошим не кончается.

Автор: известный английский писатель, трижды выдвигавшийся на Букеровскую премию и наконец получивший ее в прошлом году именно за этот роман.

Зачем читать: Это даже не роман, а повесть. Книжечка в 230 страниц, которую можно прочитать за один перелет в самолете. С огромным удовольствем. Здесь нет ничего лишнего — ни одной детали, ни одного героя или суждения. Драма разыгрывается в абсолютно голых декорациях, зато страсти накалены до предела. Некоторые сюжетные ходы просчитываются, но это лишь хитрая ловушка, в которую Барнс заманивает читателя, чтобы нанести ему сокрушительный удар очередным сюжетным поворотом.

Цитата: «Часто ли нам доводится рассказывать историю собственной жизни? Часто ли приходится ее корректировать, приукрашивать, ловко подравнивать? И чем дальше, тем меньше остается вокруг людей, которые могли бы оспорить нашу версию, напомнить, что наша жизнь — вовсе даже не жизнь, а просто история для других, но в первую очередь для себя».

Константин Мильчин

Источник: friday.vedomosti.ru

Одна из лучших книг уходящего года, выдерживающая попытку перечитать ее, состоит из девяти рассказов, одной повести и четырех интермедий, которые, несмотря на формальности, складываются в единый роман. Хрупкость и нитевидность «Пульса» таковы, что сюжет его несказуем, но таково уж свойство и самого его предмета. «Пульс» посвящен тому, что существует лишь как частный случай, не может послужить опытом для другого, не просчитывается рационально и не служит статистике. Это близость, резонанс, соучастие, симпатия, ставшие возможными благодаря неповторимому, безотчетному, так уж совпавшему сочетанию обстоятельств души и физики, личной истории и житейских происшествий, трагического и комического — перед лицом любви и смерти. Каждый, с кем такое случилось, и способный распутать рисунок этих совпадений и обстоятельств потенциально — автор выдающейся книги. Потому что рисунок неуловим и всегда уникален. Барнс сумел, не повредив, не огрубив, не пережав эклектизмом, перенести его на страницы, что-то с себя, что-то с давно ушедшей натуры, что-то — с интуиции.

Тихон Пашков

Источник: odnako.org

Всего Барнса — как раз к «Букеру» — очень удобно переиздали в наилучшем виде, а заодно перевели на русский и сборник рассказов «Пульс», вышедший в Англии меньше года назад. Сборник посвящается Пат — Пат Кавана, жене Барнса и его литературному агенту, умершей от рака в 2008 году. Это неизменно остроумные и иногда меланхоличные наблюдения за живой природой, общей темой которых становится близость неизбежного финала. Это очень барнсовское чувство, совсем не новое для него, вспомнить только ранний роман «Глядя на солнце» со всей его апокалиптикой и финальным самолетом, летящем навстречу скорой гибели. Только в «Пульсе» стремительный полет превращается в томительное умирание: отношения, которые никуда не ведут, бездетная семья в борьбе за огород, одинокие вдовцы и веселые старушки-писательницы, хихикающие в поезде, предаваясь воспоминаниям о прошедшей сексуальной жизни. Перебивками — приятельские диалоги за вином «У Фила и Джоанны», с шутками про Обаму, доггинг, «что пошли за времена, если домработницы не курят травку» и неизменными разговорами про рак. В общем, как в первой, «современной», так и во второй, «исторической» части сборника, где Барнс знакомо превращается в энциклопедию, лучшее начинается, когда его герои просто говорят, перебивая авторское брюзжание.

Лиза Биргер

Источник: kommersant.ru

Знаменитый роман «Метроленд» английского писателя, недавно получившего Букеровскую премию, вышел в серии «Интеллектуальный бестселлер», выпускаемой совместно издательствами «Эксмо» и «Домино». Серия посвящена переводной прозе — произведениям всемирно известных культовых авторов. Примером могут служить «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи, заново переписанные Джоном Стейнбеком легенды о короле Артуре, «голливудские» романы Рэя Брэдбери... Некоторые из этих книг уже известны российскому читателю, другие публикуются на русском языке впервые.

Джулиан Барнс известен как один из основоположников постмодернизма в литературе, отдающий предпочтение многообразию версий и субъективному восприятию, а не однозначно принятому факту или объяснению событий. Поэтому он описывает библейский всемирный потоп с точки зрения личинки жука-древоточца («История мира в 10 1/2 главах»), а в биографии Флобера («Попугай Флобера») предоставляет читателю самому выбирать между несколькими толкованиями тех или иных обстоятельств.

Прежде чем получить Букера за роман «Ощущение конца», Барнс был награжден премиями Сомерсета Моэма и Медичи, а также французским Орденом искусств и литературы.

А первую из наград ему принес как раз роман «Метроленд», опубликованный в 1980 году и посвященный истории взросления двух юношей, вокруг которых бушуют события мятежных 1960-х годов.

«Наш блистательный идеализм вполне естественно проявлялся в форме воинствующего цинизма, — пишет Барнс в этой книге от лица одного из своих героев. — Мы с Тони откровенно издевались над окружающими, причем из самых чистых — я бы даже сказал, искупительных, — побуждений».

Ольга Шатохина

Источник: rg.ru

Бояться нечего — не в смысле вообще нечего, а — смерти. В момент публика­ции Барнсу было чуть за 60, лет за десять до того умерли его родители, детьми он так и не обзавелся — так что у него были поводы задуматься, есть чего — или нет. Книга — огромное, на 400 почти страниц, эссе о смерти, куда инкорпориро­ваны анекдоты из барнсовской жизни, байки о его родителях, истории из жизни французских писателей и русских композиторов, воображаемые диалоги с читателями и критиками; много цитат из Флобера и Жюля Ренара (французская литературно-философская тра­диция всегда была для Барнса удобным интерфейсом, позволяющим размышлять о чем-либо с большей степенью абстрактности, чем обычно принято у англичан). Теоретически «Нечего бояться» можно назвать автобиографией — здесь много очень личной информации об авторе, но, парадоксальным образом, неавторизованной; сам Барнс, во всяком случае, прямо заявля­ет, что нет, это не автобиография (и не история о попытках установить контакт с умершими родителями, если уж на то пошло). Барнс все время так или иначе крутится вокруг темы смерти — но не претендует на то, чтобы закрыть тему; это не окончательная-правда-о-смерти или там пособие-по-искусству-умирать-достойно; что Барнса на самом деле интересует, так это характеры людей, как они раскрываются перед лицом смерти; а еще — Бог, правда, память, воображение, лицемерие, искусство. В любом случае Барнс не скрывает, кто он: не просто частное лицо, но писатель, который всю жизнь выдумывал неправду для того, чтобы высказать какую-то Правду. В финале Барнс сетует (ну то есть тоже иронически, конечно) на то, что и у него когда-нибудь появится последний читатель — тот самый, который не порекомендует своему знакомому прочесть его, барнсовскую, книгу. Часто упоминающийся здесь барнсовский брат характе­ризует как чересчур жеманную первую фразу «Нечего бояться»: «Я не верю в Бога, но мне его не хватает»; однако если Барнс где-то и жеманен, то как раз не в начале, а в конце; ну что такое должно случиться, чтобы у этого писателя мог появиться «последний читатель». Химически чистое удовольствие от текста, которое доставляют все его книги, никогда не иссякнет, так что вот уж кому не грозит забвение, вот уж кому бояться нечего.

Лев Данилкин

Источник: Журнал «Афиша»

В Англии книга Джулиана Барнса 2008 года, написанная вскоре после смерти обоих родителей, поначалу преподносилась как мемуар, жанр, в котором англичане добились такого совершенства, что не нужно даже быть постмодернистским классиком, чтобы написать скромный томик несомненно приятных для чтения воспоминаний. Но это оказалась совсем другая книга. Барнс, как многие его собратья по литературному направлению, начисто лишен двух необходимых для мемуариста качеств: сентиментальности и чувства юмора. Он, в общем, никогда и не был особенно смешным, скорее умным, чем остроумным, если не считать юмора, который мы из уважения к британской нации в его книги вчитывали сами. Что получается, когда памяти родителей посвящает книгу сентиментальный и остроумный автор, можно прочитать в написанном год спустя очерке американца Кристофера Бакли «Прощайте, мама и папа». В нем любящий сын описывает родителей со всеми их недостатками, умудряясь даже недостатки превратить в повод для восхищения. Такого почета маме и папе Барнс не оказывает: старение и смерть вызывают у него такую панику, что над свежей могилой он разражается речью о страхе смерти. Сыплет именами (среди его персонажей — Монтень, Стравинский, Флобер, Моэм), обращается к брату-философу за консультациями, ни единой секунды не старается быть увлекательным и на протяжении без малого четырехсот страниц льет из пустого в порожнее. А что, если есть Бог? а что, если нет Бога? а что страшнее — сама смерть или умирание? а что по этому поводу думает весь остальной мир?.. «Это, кстати, не моя автобиография,— предупреждает он читателя.— По большей части я пытаюсь определить, насколько мертвы мои родители». Та же барнсовская пытливость, что была свойственна лучшим его романам, написанным в жанре интеллектуального расследования, впервые кажется скорее недостатком, чем достоинством.

Тут есть еще и своя дань странным семейным отношениям — родители писателя набивали своими любовными письмами пуфик для сидения, а дедушка, когда бабушку тошнило на корабле, собирал стаканчики с рвотой и выставлял их на палубе на всеобщее обозрение, «как будто специально хотел унизить бабушку».

Дело не в том, что Барнсу нечего существенного сказать о родителях, а в том, что сказать он ничего не может. Одно дело сочинять истории, а другое — пытаться описать реальность. Всякая попытка мемуариста спотыкается о неспособность памяти сохранять реальность: даже история со стаканчиками — и та выглядит совсем по-разному в воспоминаниях самого писателя и его брата. И вот еще: «Мальчишка плюхается на прохудившийся пуф, и сквозь порванные швы летят обрывки любовных писем его родителей. Но никогда ему не удастся сложить воедино картину их вызывающей трепет и полной тайн или тривиальной и ничем не примечательной любви».

Книга о том, о чем нельзя написать книгу: воспоминания, которые так легко даются большинству из нас, для Барнса мучительно невозможны. Довериться памяти он не может, а выстроить семейный склеп из историй и фантазий справедливо не хочет. Единственная имеющаяся в его распоряжении достоверность — собственный страх смерти. Вот он и выжимает из него все, что может, превращая рассказ в эссе. В этом жанре жизненные факты за недостаточностью подменяются культурными.

В год после публикации книги умерла жена Барнса Пэт Кавана — поздно диагностированная опухоль мозга. В 2011 году Барнс закончил свой первый за 6 лет роман. Книга «Ощущение конца», которая поступит в книжные магазины в августе этого года, рассказывает о человеке, который, тихо дожив до среднего возраста, обнаруживает, что его идиллические воспоминания о школьном детстве не вполне соответствуют действительности. Несовершенство памяти становится поводом для романа, и это, кажется, гораздо честнее и правильнее, чем плакать в не по-барнсовски затянутом эссе.

Автор Лиза Биргер

Материал с сайта «Коммерсант-Weekend»