Рейтинги
— Это роман, внешне похожий на пьесу. Но лучше всего, если абстрагироваться, к нему подходит подназвание: «Сцены из жизни
— Почему именно Кандинский?
— Мог быть Малевич или, скажем, Рерих, но Кандинский более классичен — при этом более открыт и более бессюжетен. И более отстоит от нашей въедливой литературоцентричности. И говорить о нем можно проще, к примеру— «он включил фонарик, и луч уперся в краски Кандинского».
— Некоторые критики называют «Двух сестер и Кандинского» своеобразным ответом «Зеленому шатру» Людмилы Улицкой. Как Вам кажется, уместно ил такое сравнение и что Вы думаете о книге Улицкой?
— Ответа «Зеленому шатру» в моем случае нет, и его просто не могло быть, — наши с Улицкой книги вышли по времени слишком близко одна к другой. Я не мог успеть прочитать ее книгу, я писал свою, а Людмила тоже свою еще только дописывала. Читаю Улицкую с самых ранних ее книг, и каждый раз с интересом.
— С какой проблемы, вопроса, начался для Вас этот роман?
— С вопроса — «что есть стукач?» и как именно в этом случае обнимутся «палач и жертва»?
— В романе прямо и косвенно поднимается тема художественного андеграунда. Как Вам видится, каков он сегодня, какими идеями кормится, каков их потенциал?
— Мне уже приходилось отвечать, что андеграунд — это «включенное» подсознание общества; и одновременно самая благородная и самая высокая его мысль.
Андеграунд — это тотальное и честное отрицание художественными средствами окружающей действительности. Он возникает на время. Он был. Сейчас он кончился. Сейчас такого нет. Нынешние фигуранты лишь изображают самих себя, доигрывая уже неживые роли.
Уже при первых шагах перестройки русский андеграунд распался на две волны. Одна из волн оформилась как либеральная оппозиция. Она всплеснулась, быстро поднялась по социальной лестнице наверх и стала истеблишментом. Вторая волна осталась внизу — и там задохнулась.
— Что же все-таки случилось с современными мужчинами и где гарантия, что следующее поколение оправдает надежды сестер Ольги и Инны?
Всем хорошо известен случай с насильственной селекцией зерновых. Если срезать высокие колоски регулярно, пшеница сама усреднится, сама станет невысокой.
Гарантий нет. Но логично думать, что если селекцию прекратить, время само выбросит вверх высоко индивидуальные колосья.
— Как Вам кажется, начнется ли у сестер новая, настоящая жизнь? Или этому вопросу суждено остаться без ответа, как и в случае с чеховскими «Тремя сестрами»?
— Был бы ответ, незачем быть роману.
— «Самодонос — болезнь нашей интеллигенции», — говорит один из героев романа. Где же лекарство, как Вы думаете?
— В случае России это слишком сложный, обширный для нашего интервью вопрос.
— Судя по тексту книги, политики и рок-музыканты для Вас по сути одно и то же?
— Это не так. Никогда не сравню рок-музыканта и политика!
В очерченности романа музыканты (и соответственно их музыка) занимают как раз нейтральную нишу. Они образуют неполитизированное пространство текста. Они дают роману подышать свободой. Они безалаберны. Но они отлично демонстрируют, как изрядное множество людей может сосуществовать с проблемой, не вмешиваясь в нее — и даже (к несчастью или по счастью) ее не замечая.
— Верите ли Вы в существование высшей справедливости?
— Конечно.