Интервью с Александром Городницким

Бард, поэт, российский и советский ученый-геофизик, принимавший участие в поисках легендарной Атлантиды и не раз погружавшийся ради этого на дно мирового океана, 78-летний Александр Городницкий выпустил книгу мемуаров, состоящую из двух томов: «Атланты держат небо... Воспоминания старого островитянина» и «У Геркулесовых столбов... Моя кругосветная жизнь». В интервью газете ВЗГЛЯД мемуарист рассказал о своих отношениях с советской властью, о том, что до сих пор не знает нотной грамоты, и кому адресует свои воспоминания.

ВЗГЛЯД: Александр Моисеевич, ваш мемуарный двухтомник адресован людям, любящим ваше творчество, или всем, в том числе и тем, кто не знает ваших песен?

Александр Городницкий: Он, конечно, адресован всем. В предисловии к первому изданию книги моих воспоминаний «И вблизи, и вдали», которая вышла в далеком 1989 году, я цитирую Александра Ивановича Герцена — на вопрос о том, всякий ли человек достоин того, чтобы написать воспоминания, он отвечает: всякий, поскольку их никто не обязан читать. Мои воспоминания рассчитаны на любого человека, которому они могут быть интересны. Я прожил достаточно долгую жизнь и пишу не о себе любимом, а об эпохе, которую я застал, о людях, которых сейчас уже нет на этом свете и которые интересны не только мне: о Евгении Клячкине, о Высоцком... И о многих, многих других.

ВЗГЛЯД: Возможно, кому-то в вашей книге будет не хватать историй о протестной или подпольной деятельности, о неподцензурном творчестве. Учитывая время, к которому относятся многие эпизоды, кто-то может ожидать воспоминаний о диссидентах, а ему вместо этого предлагаются рассказы о путешествиях.

А. Г.: Это уже проблемы читателя, а не мои. Я пишу о своей жизни. Я никогда не был диссидентом. Да, меня запрещали, в 1968 году в Ленинграде на меня писали доносы точно так же, как на Бродского и Сережу Довлатова, я попадал в черные списки. Но это не мы воевали с властью, это власть воевала с нами. Каждый читатель волен выбирать то, что ему нужно. Пусть тот, кто интересуется диссидентством, читает другие книги.

ВЗГЛЯД: Описанное в двухтомнике — очевидно, лишь малая толика того, что пережито. Каким образом вы отбирали темы и эпизоды?

А. Г.: Никак не отбирал — просто писал, как Бог на душу положит. Конечно, я не стал писать о каких-то глубоко личных вещах, которые не считаю нужным выносить на всеобщее обозрение.

ВЗГЛЯД: Многим было бы любопытно прочесть о том, как вы нашли свой собственный путь в песенном жанре, не пользуясь никакими инструментами, как осознали себя в качестве барда и начали работать с аккомпаниаторами. В общем, о том, как сформировалась ваша музыкальная органика.

А. Г.: Моя музыкальная органика связана с тем, что в свое время у меня не было возможности получить музыкальное образование. В 1940 году, когда у меня обнаружили абсолютный слух, мои родители стали откладывать деньги на покупку пианино, чтобы затем начать учить меня музыке. Даже положили эти деньги на книжку. Потом были война и блокада, и в 1943-м, уже в Омске, когда появилась возможность снять деньги, матери хватило отложенной суммы ровно на то, чтобы купить на базаре десяток яиц. Поэтому я не могу сказать, что мое музыкальное образование не стоило выеденного яйца. А если серьезно, то я всегда любил симфоническую музыку, регулярно ходил на концерты в Ленинградскую филармонию. Я не знаю сольфеджио, но являюсь автором примерно 200 мелодий, оригинальность которых подтверждена экспертной комиссией РАО. Издательство «Композитор» выпустило собрание моих песен, но прочитать нотную запись я не могу, потому что неграмотен.

ВЗГЛЯД: Как вы придумываете мелодии?

А. Г.: О том, как я придумал первую мелодию, написано в книге воспоминаний. Если сочинение стихов всегда было связано для меня с какими-то трудностями, требовалась работа над строкой, то с мелодиями у меня никогда трудностей не было — я их придумывал моментально. Они либо придумывались, либо нет. Мелодии идут из подкорки, как это устроено, непонятно. Иногда тебе кажется, что ты придумал, а на самом деле ты вспомнил. Вот, например, начало куплета в моей песне «На материк» — это, как оказалось, аллегретто из 17-й сонаты Бетховена. Есть, наверное, и другие примеры.

ВЗГЛЯД: Так сложилось, что бардов у нас не называют композиторами, что, по крайней мере в некоторых случаях, несправедливо.

А. Г.: Среди удивительных мелодистов можно упомянуть не только Булата Окуджаву и Новеллу Матвееву, но также, например, моего друга Виктора Семеновича Берковского — он был профессиональным композитором, хотя тоже не знал музыкальной грамоты. Наконец, можно вспомнить Женю Клячкина, которого Шнитке назвал самым интересным мелодистом в авторской песне XX века.

ВЗГЛЯД: Собираетесь ли вы продолжить вашу мемуарную серию?

А. Г.: Да, если Бог даст пожить, хочу написать еще, потому что в эти книги многое не вошло.

Источник: vz.ru