Делимся цитатами из первых отзывов литературного сообщества
Новая книга Виктора Пелевина «Круть» появится в продаже 3 октября в 20:24. Но уже сейчас можно познакомиться с отзывами литературных критиков, которые в числе первых прочитали роман.
Авторы рецензий раскрывают подробности сюжета, ищут любопытные отсылки и делятся впечатлениями о прочитанном. Выдержки из них — в нашем материале.
Как именно случится возрождение ада, неясно, но известно место, в котором зло собирается войти в мир: Ветроколония номер семьдесят два где‑то в Сибири. Там люди в пестрых ватниках крутят педали, приводя в движение огромные ветряки, — все это связано с «Крутью», национальной идеей климатолога Дугина... простите, Лукина.
Ну и так далее: читателей ждут погружение в блатной мир, где петухи враждуют с курами-заточницами, монологи о схожести космической инфляции с центробанковой, превращение в динозавра, триумфальное возвращение медузоподобной рыбы-литературоведки, и непременная вставная новелла на полсотни страниц, слепленная из Лимонова, Прилепина, Сорокина и черт знает кого еще. А, и вдобавок ко всему Пелевин, кажется, тоже наконец прочитал Янагихару и делится впечатлениями.
Пелевину очень уютно и удобно в придуманном им мире: он постепенно перекидывает в него героев всех своих предыдущих книг, в том числе и ранних, конструируя своеобразную метавселенную. Например, мы узнали, что случилось с Минотавром из «Шлема ужаса» — последствия этих событий существенно влияют на завязку «Крути».
Но этот писатель занимает одну очень важную для современной литературы позицию — он выступает своеобразным пересмешником, мудрым и язвительным шутом в дворце современной русской прозы.
И Пелевин предстает перед нами эдаким литературным Дон Кихотом: за ним интересно наблюдать, его интересно читать, но почему-то всерьез его предупреждения никто не воспринимает. Хотя в своих умозаключениях Виктор Олегович, похоже, еще ни разу не ошибся.
Справедливости ради стоит отметить, что и самоиронии Виктору Олеговичу не занимать. Он посмеялся и над собственной закрытостью («куро-труп, баночник пятого таера, трубку не берет, но сам позвонить может»), и над гипотезами, что за Пелевина пишет искусственный интеллект/литературные негры, и вывел своего альтер эго в довольно провокативном приапическом образе. А также продемонстрировал некоторую литературоведческую рефлексию, побратавшись с Уэльбеком и продемонстрировав знание Янагихары — если не ее текстов, то по меньшей мере имени.
«Куда больше автора «Крути» занимают изменения, произошедшие в воровской иерархии: почти поголовное чипирование и коррекция «токсичной маскулинности» привели к тому, что в уголовной среде сработал закон «инверсного возвышения»: вчерашние авторитеты оказались внизу, а парии заняли их место. Но это не значит, что новая криминальная элита может спать спокойно: кроме других авторитетов «петухам» приходится бояться «кур» — авторитетов женских колоний. <...> При чтении этих занимающих немалую часть «Крути» фрагментов возникает ощущение, что Пелевину наконец-то становится снова интересно писать. Воровской тезаурус уже не раз был им приставлен к делу, прелести мезозоя смотрятся как-то немного вымученно, изгнание духа предстает в «Крути» делом хотя и опасным, но довольно-таки рутинным. А вот возможность опять передать привет новому поколению и милым дамам — да, это по-прежнему трогает ожесточившееся с годами писательское сердце.
Нельзя не отметить и любопытное. Шаг за шагом Пелевин движется к боевой фантастике, явно вдохновляясь популярными нынче компьютерными играми: как и в «Путешествии в Элевсин» и «КГБТ+», в «Крути» немало места отводится сражениям, смене ракурсов и героев, прыжкам из одного времени в другое.
Писатель пробует создать книжный экшен и жанровую поделку, но знание мировой литературы нависает над ним дамокловым мечом. Только он наращивает динамику и подключается к новому герою (и читателю), как сам же прибивает его каким-нибудь Проппом или Батаем. Или андалузской девой, как реверансом любимому сюрреализму, Луису Бунюэлю и Сальвадору Дали.
Удивительный роман. Читаешь — ну какая чушь, совсем дед поехал. Спустя три дня бесконечного поиска дополнительных бессмысленных смыслов думаешь — ну как же глубоко!