Писатель Елена Вернер в интервью сайту «Эксмо» рассказала о любимых книгах детства, о том, чем интересны 30-летние женщины, и почему западной аудитории нужно читать современную литературу о России.
Елена Вернер — сравнительно новое имя для современной литературы. Однако ее произведения, в которых есть интригующий сюжет, глубокое содержание и такие близкие многим читательницам героини, успели покорить многих. Первый роман Елены Вернер «Купальская ночь, или Куда приводят желания» был тепло встречен публикой, и ее новую книгу «Грустничное варенье» читатели ждали с большим нетерпением. В эксклюзивном интервью писатель ответила на вопросы нашего сайта.
— Какими книгами вы зачитывались в детстве?
— В детстве меня будоражили приключения. Жюль Верн, Стивенсон. И отдельной горячей любовью были мифы и сказки народов мира. Меня и по сей день они завораживают, в них собрана мудрость веков и чистота восприятия одновременно, это какая-то природная связь человека и мира, интуитивность, естественность. Ведь во все времена человечество больше всего любит слушать сказки. Помните Шахерезаду? Она же самая удивительная и загадочная героиня мировой литературы, приходит ночью и рассказывает до утра, зная, что от этого зависит ее жизнь... Вчера одна знакомая при мне посетовала, что, мол, Пушкин и Лермонтов умерли, а после них нет смысла заниматься литературой. А я говорю: что ты! Да, они были великими, и они умерли. Но сменились поколения, появились новые люди, и им нужны новые истории. Страсть человечества к историям неутолима, и хотя самих «базовых» сюжетных структур не так и много, тасовать их можно до бесконечности. У музыкантов вообще всего 7 нот — а справляются «на ура».
— Вы учились в сценарной мастерской Юрия Арабова и Татьяны Дубровиной. Насколько сильно их творческий метод повлиял на вас как на писателя?
— Я думаю, самое важное, что я получила в мастерской — это понимание того, чем драматургия отличается от прозы. Драматургия — это ведь прежде всего жесткая конструкция. Вероятно, во время учебы мне на подкорку оказались записанными эти «базовые структуры», и они мне теперь «оттуда» помогают. Я чувствую, где нужно добавить какого-то активного действия, а где можно сбавить напряжение — но при этом не особо над этим задумываюсь, само собой получается... Другое дело, что мастера — это не просто преподаватели, а, скорее, учителя жизни. Те моральные принципы творчества, которые они прививали, для меня важны и серьезны. Например, не писать что-то просто ради того, чтобы писать, развлекать: в произведении всегда должен быть смысл. Тот, кто твое произведение читает или смотрит, всегда должен задавать себе какой-то важный вопрос. И получать ответ на него со страниц книги или с экрана... Или что автору нужно быть ответственным за своих героев, как если бы ты был их родителем... В принципе, основной момент для автора — ответственность. Как и для любого взрослого человека, наверное.
— Ваши героини — молодые женщины в районе 30 лет, у которых уже есть жизненный опыт за плечами, совершенные ошибки. Почему вам интересен именно этот возраст?
— Вы правильно сказали, что у героинь — и героев — уже есть опыт и ошибки. К 30 годам чаще всего человек и начинает по-настоящему разбираться, что к чему в этом мире. Дров уже наломали, кашу уже заварили, теперь надо все это сжигать и расхлебывать. И делать выводы. Я недавно поняла, что во всех моих книгах так или иначе рассматривается такой жизненный момент, когда человек заходит в тупик и должен решить свой внутренний конфликт, разобраться в себе, чтобы либо идти дальше, либо погибнуть. Физически или морально.
— Для героини «Грустничного варенья» озеро Байкал становится особенно значимым местом. А что оно значит для вас?
— В этом мы с ней схожи. Байкал для меня, по Кастанеде, место силы. Я родилась там, я там росла и впитывала его волшебную атмосферу. Невероятно сильную энергетически, мистическую. Я была очень необщительным ребенком, и природа мне давала все нужное, чтобы развиваться духовно. Непременно я слышала какие-нибудь легенды о знакомых местах: Живое и Мертвое озеро, скала Шаманка, Сарминское ущелье...Байкальские сказки — вообще отдельная история, особенно меня завораживала сказка про омулевую бочку... Идея антропоморфных сил природы не нова, конечно, она фигурирует в мифологии любого народа, но я особенно любила истории про богатырей Култука и Баргузина — так называются ветры, которые дуют на Байкале. Оттуда, наверное, пошло мое трепетное личностное отношение ко всему вокруг: к деревьям, к городам, к рекам. Непременно болтаю со знакомыми черемухами или растениями в саду, ругаюсь с кактусом, приветствую море, прощаюсь с Москвой, когда уезжаю... Довольно эксцентрично, но что поделать. Я и не подумаю избавляться от ощущения, что мир чутко слушает каждого из нас и часто готов идти навстречу. А подтверждения этому нахожу буквально каждый день.
— Истории, которые вы рассказываете, универсальны, они понятны и близки представителям любой культуры, но при этом в них прослеживаются традиции русской литературы. На ваш взгляд, может ли такое сочетание привлечь западного читателя?
— Насчет традиций русской литературы я не очень уверена... Мне кажется, что мои истории могут быть близки любому человеку вне зависимости от места обитания. Другое дело, что не все можно, к примеру, перевести на иностранный язык. Тот же суржик, южнорусский и малороссийкий говор, который меня так очаровал, что появился потом в романе «Купальская ночь, или Куда приводят желания» — как его перевести? Такие смешные трогательные словечки, певучие и образные... Впрочем, не я первая, не я последняя, кто пользуется местными диалектами, и до сих пор все было прекрасно. Другое дело, может ли привлечь российская действительность западного читателя. Я думаю, что да, причем теперь, в нынешней политической и социальной ситуации — даже больше, чем прежде! Мы ведь «terra incognita» до сих пор для всего мира, сколько лет прошло после падения «железного занавеса», а изменилось мало что, в сознании европейцев по поводу нас по-прежнему одни домыслы и легенды. Так что я мечтаю печататься и на Западе, чтобы европейские люди тоже познакомились с нашей действительностью через мои книги. А человеческие-то порывы и терзания у нас у всех схожи...
— Сейчас продолжается бум Young Adult Fiction. Если бы взялись писать для совсем молодой аудитории от 18 до 25 лет, о чем была бы ваша книга? Вообще насколько интересен был бы этот опыт для вас?
— Во-первых, я не считаю людей 18-25 лет «совсем молодой аудиторией», я считаю их взрослыми людьми... У меня есть друг, которому сейчас 22 года, он заработал на квартиру в Москве сам. А также похоронил отца и дважды съездил на Донбасс. У него жизненного опыта на несколько жизней вперед хватит. Люди возраста 18 плюс — совершенно взрослые, они не нуждаются, на мой взгляд, в какой-то особенной, на них ориентированной литературе. Они, как и все остальные, испытывают потребность просто в хорошей литературе, в богатом языке, в сложных, неоднозначных переживаниях и ситуациях. Да и вообще я не думаю, что литература может быть ориентирована на кого-то особо. Она есть — и все тут. Кому-то нравится, кому-то не нравится. И тот, кому не нравится, ее и с полки не берет. Не думаю, что я стала бы как-то сужать свой взгляд, чтобы обратиться направленно к определенной возрастной категории читателей. Сама не любила читать книги, которые мне так или иначе навязывали, всегда хватала с полок взрослую литературу самых разных жанров и авторов, и спасибо родителям, что не особо следили за тем, что я читаю.
— Расскажите о творческих планах. Планируете ли вы пробовать силы в других жанрах?
— Когда я пишу, я вообще не думаю о жанрах, это условность всего-навсего. Пишу то, что бы мне самой было интересно прочесть — оттого и все мои истории я горячо люблю прежде всего сама. Но планов в моей голове роится видимо-невидимо. Прежде всего, сейчас собираюсь переводить на английский язык один свой рассказ, или скорее, маленькую повесть. Интересно попробовать силы и за пределами нашей страны. При этом, конечно, я знаю, какой роман буду писать следующим, сейчас как раз набираю материал — и набираюсь сил, аккумулирую их в себе. А еще у меня есть пара замыслов, которые довольно сильно отличаются от того, что я пишу сейчас. Один с социальной подоплекой, один — практически с фэнтезийной, точнее, историко-мистической. Но об этом пока рано говорить. Давно заметила, чем больше рассказываешь о грядущих планах и задумках, тем сложнее их впоследствии реализовать. Это как напор в садовом шланге: будет слабее, если где-то есть течь.