В юности мне нравилось повторять: «Мыслю — значит, существую». Теперь я могла бы сказать: «Страдаю — значит, жива»
Евгения Гинзбург — советская писательница, журналистка и историк. Она была современницей войн и революций начала XX века, но главной трагедией ее жизни стали сталинские репрессии.
В 1937 году Гинзбург арестовали по сфабрикованному обвинению в «участии в троцкистской террористической организации» и приговорили к 10 годам тюремного заключения с конфискацией имущества и поражением в правах. Через несколько лет срок продлили, и Евгению Соломоновну этапировали в исправительно-трудовой лагерь на Колыму. Реабилитировали ее уже после смерти «отца народов».
Вернувшись из Магадана, она приступила к работе над книгой воспоминаний, в которой решила описать все увиденное и пережитое ею за эти годы. Ее мемуары, получившие название «Крутой маршрут», вышли в 1967 году в Милане без ведома автора. В СССР их официально опубликовали лишь в конце Перестройки (до этого книга распространялась в самиздате).
| В юности мне нравилось повторять: «Мыслю — значит, существую». Теперь я могла бы сказать: «Страдаю — значит, жива». |
| Как условна грань между высокой принципиальностью и узколобой нетерпимостью. |
| Лето 41-го... — Слыхали? Колыму продают Америке! — С людьми или без людей? — Хорошо бы с людьми! — Бросьте чушь молоть! И уже готов страстный спор между теми, кто мечтает о спасении любой ценой, и теми, кто, черт с ним, хоть подохнуть, да дома... |
| Колымской шутки — «Трудно только первые десять лет» — мы ещё тогда не слыхали. |
| Я часто думала о трагедии людей, руками которых осуществлялась акция тридцать седьмого года. Каково им было! Ведь не все они были садистами. И только единицы нашли в себе мужество покончить самоубийством. |
| В этом театре ужасов одним актерам отданы роли жертв, а другим — палачей. Последним еще хуже. |
| Прыгать в пропасть лучше с разбега, не останавливаясь на ее краю и не оглядываясь на прекрасный мир, оставляемый навсегда. |
| Нет, не только чужой, но даже и свой собственный опыт ничему не учит. Мы по-прежнему пытались прогнозировать свое и общее будущее исходя из разумных посылок. Ничему мы не научились за двенадцать лет. Все так же недоступна была нам логика, вернее, алогизм злодейства. |
| Нет более горячей дружбы, чем та, что создается тюрьмой. |
| Я внутренне давно поняла, что в нашем мире обычные связи причин и следствий разорваны. Ни Кафку, ни Орвелла я тогда еще не читала, поэтому логики этих алогизмов еще не угадывала.
|