Письма Евгении Гинзбург к сыну были собраны в книге «Василий Аксенов. Ловите голубиную почту». Как заметил автор предисловия к этой публикации, журналист и исследователь Виктор Есипов, эпистолярное общение Евгении Соломоновны и Василия Аксенова помогло им обоим прийти к творчеству.
Литературные дебюты матери и сына осуществились независимо друг от друга, но приблизительно в одно и то же время. Рассказы Аксенова увидели свет в самом конце пятидесятых, первая книга Гинзбург — в начале шестидесятых. Евгения Соломоновна — яркая представительница своего времени, пережившая войны и революцию, индустриализацию и коллективизацию, репрессии и реабилитацию. В переписке с сыном она пыталась передать ему свой опыт. Прошедшая лагерный ад, она стремилась не допустить, чтобы он почувствовал даже малую часть того, что пришлось пережить ей.
Мы собрали советы, которые Евгения Гинзбург давала своему сыну, и которые, возможно, помогли ему обрести мировую известность.
|
«Вася! У меня больше нет сил переживать. Я чувствую, что конец мой близок, и то борюсь, борюсь ради тебя... А ты молод, полон сил, будь же энергичен в отстаивании своих интересов. Осознай, как будет ужасна твоя судьба, если ты останешься недоучкой. <...>» |
|
«Когда-нибудь ты, наверно, поймешь, кто из всех живущих на земле людей любила тебя наиболее преданно и самоотверженно, но это, скорее всего, будет уже после меня. Твои оправдания насчет перегрузки учебой выглядят формально и абсолютно неправдоподобно.» |
|
«Скажу откровенно — твое письмо мне вчера не понравилось. Из него я вижу, что ты вместо изучения наук, занимаешься нытьем. Едва ли можно оправдать такую „систему жизни“. У тебя есть все условия, чтобы учиться, читать, развлекаться. А ты не учишься и не живешь. Нытье — это не жизнь. К сожалению, ты заразился каким-то гнилым стилем жизни, от которого прямой путь к разочарованию и полной душевной пустоте.» |
|
«Настоящая любовь без дружбы, без душевного родства невозможна, а, насколько я понимаю, с этой покорительницей сердец тебя связывает только мучительное твое к ней физическое тяготение, разжигаемое ее отказом. Отдай себе в этом отчет и умей прекратить эти никчемные страдания. Переключи их на стихи. Как В. Инбер пишет, обращаясь к своему сердцу:
Ну, а впрочем, — боли до последнего вздоха, Вот пиши об этом страдании хорошие стихи, присылай их мне — и боль утихнет. Одновременно отдавай себе отчет в том, что в любви пятьдесят процентов приходится на долю самовнушения...» |
|
«Больше всего меня порадовало твое сообщение, что ты стал хорошим. Хотя и раньше такие широковещательные сообщения уже бывали и не подтверждались фактами, но мне почему-то хочется надеяться, что на это раз — это уже всерьез. В самом деле, если бы ты и дальше оставался таким же, то это уже стояло бы на грани ненормальности, так как твои сроки „для безумств юности“ явно истекают.» |
|
«Плохо будет, если ты уж очень долго будешь оставаться в одиночестве. Тут есть опасность, что за порогом юности человек становится уж чересчур рационалистичным и разборчивым, да так и застрянет на положении старого холостяка, а это скучно и противоестественно.» |
|
«Пишешь ли ты, Вася, что-нибудь и почему не делаешь попыток печатать? Живя в Москве и имея родственников в лит. кругах, ты должен проявлять в этом отношении гораздо большую активность.» «Прочла „Дорогу в никуда“, которая понравилась мне меньше, чем „Клубок змей“. Сейчас читаю очерки С. Цвейга о Верхарне, Бальзаке и др. Наверное, это показатель моего возраста, но я сейчас предпочитаю мемуарный жанр, публицистику и лит. критику — самой беллетристике, тем более, что так редко попадается что-то либо настоящее. Вася! Я тебя очень прошу быть поаккуратнее в переписке и не заставлять меня тревожиться зря.» |
