Как бы то ни было, я за жизнь чувств, а не мыслей!
Джон Китс (1795 — 1821) — один из наиболее известных английских поэтов-романтиков.
Будущий кумир прерафаэлитов при жизни не был оценен по достоинству. И если читатели тепло приняли выход его первых книг, то наиболее авторитетные критики той эпохи грубо высмеяли стихотворения и поэмы Китса, посоветовав ему идти работать в аптеку, а не заниматься литературой (у Китса было медицинское образование). Успех пришел к автору уже после смерти, незадолго до которой он успел выпустить свою последнюю книгу. Но то, что на этот раз она имела успех, двадцатипятилетнему поэту узнать было не суждено.
Со временем популярными стали не только стихи, но и личные письма поэта, публиковавшиеся отдельными изданиями. Мы отобрали из них несколько цитат.
По твоим словам, я — поэт. Могу ответить только, что поэтическая слава представляется мне головокружительной, даже недостижимой для меня высотой. Во всяком случае, я должен об этом помалкивать, пока не окончу «Эндимиона». Он будет испытанием, пробой сил моего воображения и прежде всего способности к вымыслу (штуки действительно редкой).
Как бы то ни было, я за жизнь чувств, а не мыслей! Жизнь — «видение в образе Юности», тень грядущей действительности; и я все более укрепляюсь в другом моем излюбленном тезисе — в том, что, нам суждено испытать земное счастье заново, только еще более прекрасное.
...Вордсворт нередко преподносит нам, хотя и с большим изяществом, сентенции в стиле школьных упражнений по грамматике — вот пример:
Озеро блещет,
Птичка трепещет, etc.
Одна из трех книг, которые сейчас со мной, — стихотворения Шекспира: никогда раньше я не находил такой красоты в его сонетах — они полны прекрасного, высказанного непреднамеренно — редкостной силой, порождающей образы. Как перенести это спокойно? Внимай!
Когда листва несется вдоль дорог,
В полдневный зной хранившая стада,
И нам кивает с погребальных дрог
Седых снопов густая борода...
Только очень плоские люди понимают все буквально: жизнь каждого мало-мальски стоящего человека представляет собой непрерывную аллегорию. Лишь очень немногим взорам доступна тайна подобной жизни — жизни фигуральной, иносказательной, как Священное Писание. Остальным она понятна не больше, чем Библия по-древнееврейски. Лорд Байрон подает себя как некую фигуру, но он не фигурален. Шекспир вел аллегорическую жизнь. Его произведения служат комментариями к ней. <...>
Прекрасен Гомер, прекрасен Ахилл, прекрасен Диомед, прекрасен Шекспир, прекрасен Гамлет, но куда до них выродившимся соотечественникам!
Где еще на свете найдутся столь привлекательные женщины с такими английскими манерами, как Офелия или Корделия, — а возлюбленные у них такие, что и мизинца их не стоят.
Мы судим о вещах, исходя из двух различных душевных состояний: мирского, театрального, зрелищного — и надмирного, самоуглубленного, созерцательного.
Первое присуждает главенство в наших умах Бонапарту, лорду Байрону и названной Хармиане; при другом душевном состоянии одерживают верх Джон Хауард (известный английский филантроп и общественный деятель, ред.), епископ Хукер (английский теолог, ред.), убаюкивающий ребенка, и ты, о моя дорогая сестра.
Почему-то осень всегда связывается у меня с Чаттертоном. Вот чистейший из англоязычных писателей. У него нет французских оборотов или приставок, как у Чосера — это подлинный английский язык без малейшей примеси.