Разбираем знаменитую повесть Роберта Льюиса Стивенсона
Первый вариант «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» сжег то ли сам автор, то ли его жена. До сих пор это остается загадкой. Однако Роберт Льюис Стивенсон был очарован сюжетом, поэтому немедленно взялся за создание нового текста. В январе 1886 года повесть увидела свет — и тут же оказалась в центре внимания критики. История о благопристойном джентльмене, который превращался в подонка, до сих пор остается классикой хоррор-литературы.
Как у любого хорошего произведения, за легким сюжетным фасадом повести скрывается немало секретов. Мы решили разгадать некоторые из них.
В родительском доме Стивенсона стояла дорогая и модная мебель, сделанная в мастерских Уильяма Броди. Талантливый краснодеревщик и умный предприниматель, Броди был деканом гильдии плотников, работал как с частными лицами, так и с крупными компаниями, водил дружбу со знаменитыми людьми, среди которых был поэт Роберт Бернс.
Но в в 1788 году респектабельный эдинбургский бизнесмен вместе с подельниками попался на грабеже. Во время следствия выяснилось, что Броди организовал разбойное нападение на здание суда. Он также признался и во многих других кражах со взломом. Среди «потерпевших» оказался даже Эдинбургский университет, лишившийся своей реликвии — серебряного жезла. Нужды в деньгах у мастера не было, и все нападения он совершал ради острых ощущений.
Читайте также: 10 цитат из книг Роберта Льюиса Стивенсона
Роберт Льюис Стивенсон так впечатлился его историей, что в соавторстве с другом, поэтом Уильямом Хенли, написал пятиактную пьесу «Дьякон Броди, или Двойная жизнь». Спектакль, поставленный по ней, раскритиковали. Бернард Шоу назвал сцены и персонажей картонными, но Стивенсон не сдался. Уже через четыре года он опубликовал «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда».
У героев писателя был и другой прототип — офицер Томас Вейр, известный современникам как ярый блюститель пресвитерианской морали, талантливый проповедник и добропорядочный гражданин. На деле же Вейр занимался оккультизмом и черной магией, сожительствовал со служанками и близкими родственницами и был зоофилом.
Во время работы над «Странной историей» писатель вдохновлялся не только судьбами эдинбургских фриков. Одним из «источников» повести стал роман Федора Достоевского «Преступление и наказание». Стивенсон читал произведения русского классика на французском. Он переосмыслил идею двойничества, ярко представленную у Достоевского.
Читайте также: 5 романов Достоевского, которые следует прочесть каждому
В романах русского писателя нашла отражение модная в то время теория бессознательного, которой психологи и философы начали заниматься задолго до Фрейда. Но Достоевский чаще всего останавливался на внешнем разделении героя и его двойника. Например, Раскольников подмечает свои худшие качества в характере Свидригайлова. Стивенсон пошел дальше — и «объединил» две личности в одном герое, показав, что природа человека дуалистична.
Как вы помните, суть научного открытия доктора Джекила состоит в том, что он сумел расщепить собственное Я на две составляющие. Но если вы думаете, что в нем самом осталось все хорошее, а в мистере Хайде — все гадкое и злое, вы глубоко ошибаетесь.
Владимир Набоков в своих лекциях по литературе сравнивает двойника доктора с осадком, чистым злом, которое может отделиться только при химической реакции. Согласно Набокову, Джекил — составная фигура, и именно этим он отличается от героев Достоевского, совершающих преступления под влиянием извне. Хайд — осадок, поэтому он намного меньше Джекила. Стивенсон действительно несколько раз подчеркивает крупное телосложение доктора и карликовое тельце его альтер эго.
Читайте также: Герои не своих романов
Но и это еще не все. Если Джекил — это синтез добра и зла, а Хайд — только зло, то где та «положительная» часть, которая отделяется, когда доктор превращается в двойника? В повести она проявляется в качестве «закадрового голоса».
«И все же, если приглядеться к Хайду, то можно заметить, что над ним, содрогаясь от ужаса, но неотступно парит то, что осталось от Джекила, — подобие туманного кольца, или ореола, словно темный сгусток зла выпал из кольца добра, но само это кольцо не исчезло: Джекил все еще стремится вернуться в свой облик. И это очень важно».
Владимир Набоков
Стивенсон ясно дает понять, что доктор создал препарат, разделяющий его и Хайда, не только из научного интереса. Его постоянно мучила какая-то вина:
«Если бы только, говорил я себе, их можно было расселить в отдельные тела, жизнь освободилась бы от всего, что делает ее невыносимой; дурной близнец пошел бы своим путем, свободный от высоких стремлений и угрызений совести добродетельного двойника, а тот мог бы спокойно и неуклонно идти своей благой стезей, творя добро, согласно своим наклонностям и не опасаясь более позора и кары, которые прежде мог бы навлечь на него соседствовавший с ним носитель зла».
Но что же могло терзать такого респектабельного джентльмена, как доктор? Для начала он был злопамятен. Джекил так и не простил Лэньону расхождения в научных подходах. И то, что Хайд в итоге убивает коллегу, связано не только с тем, что Лэньон стал свидетелем превращения.
Однако злопамятность — явно не тот грех, из-за которого можно мучиться так, как это делает главный герой. И хотя Джекил уверяет, что недостатки его довольно безобидны, в романе есть намеки на таинственные похождения и ошибки молодости достопочтенного доктора. Набоков считает, что таким образом Стивенсон намекает на интимные предпочтения персонажа:
«Прежде всего викторианская скрытность подталкивает современного читателя к выводам, на которые совершенно не рассчитывал Стивенсон. К примеру, Хайд в повести назван другом и благодетелем Джекила, однако читателя, скорее всего, озадачит двусмысленность еще одной характеристики Хайда — „протеже“, что звучит почти как „фаворит“. Отмеченное Гвинном исключительно мужское сообщество может навести на мысль о том, что таинственные похождения Джекила — это его гомосексуализм, каковой был весьма распространен в Лондоне за викторианским фасадом».
Так или иначе, но Джекилу явно было что скрывать. Метафора его дома, который выходит парадными окнами на широкую улицу, сплошь застроенную старинными особняками, но имеет черный ход в грязный кривой закоулок, как нельзя лучше подчеркивает и личность хозяина.
Читайте также: Это неприлично, или Пять причин, почему вам не захочется жить в XIX веке
Возможно, Джекил был не так уж грешен, но викторианская мораль диктовала весьма своеобразную норму. И в условиях эпохи, когда внешняя пристойность ценилась больше здоровья, кровных уз и любви, многим людям приходилось вести двойную жизнь.
Вспомните коллизию «Анны Карениной», романа того же периода. Бетти Тверская уверяет Анну, что иметь любовников — не преступление. Общество отвергло заглавную героиню не за измену, а за смелость остаться с любимым человеком. Грехи, о которых читатель может только догадываться, привели к тому, что Хайд в теле доктора появился задолго до изобретения чудесного лекарства, ему оставалось только выйти наружу.