Рейтинги
— Нет, как говорил персонаж известного анекдота (или мультфильма), «я просто мимо проходил». Много лет я выступаю перед публикой «по поводу» и без оного. Встреча писателя с читателями в принципе в поводе не нуждается. Мне предложили приехать и выступить в Питере — я согласилась. Тем более, в последнее время делаю это все реже.
— Какие ниточки вообще связывают вас с нашим городом?
— Да все те же: юношеская любовь, первое потрясение от встречи с этим городом... Ну, а затем — по знакомому маршруту со всеми остановками: друзья, выступления, дела, и вновь — друзья, друзья, друзья...
— Почему «Окна» названы сборником новелл, а не рассказов?
— Это разные жанры. Новелла предполагает более широкое, чем рассказ, дыхание, другой «градус повествования». Кроме того, новелла лучше стыкуется со статичностью произведений живописи, возникает некий общий неторопливый и вдумчивый ритм книги. Ведь книга «Окна» задумана как синтез двух искусств.
— Извините за вопрос, но он, как говорится, висит в воздухе: почему 54 картины вашего мужа не пересекаются с новеллами, и если бы эти картины рисовал не ваш любимый супруг, взяли бы вы их в свою книгу, да еще в таком количестве?
— Нет, извинить вас за этот вопрос не могу, так как для удушения подобных вопросов специально написана первая новелла-предисловие к этой книге, в которой все сказано — и про то, что это не иллюстрации, а картины, — параллельное, а не сопровождающее искусство, и про то, почему совпадают окна жизней у людей, которые эти жизни прожили вместе, и про то, что такое количество картин обусловлено уравновешением и перекличкой в книге живописи и прозы... Ваш вопрос висит, скорее, не в воздухе, а в кошельке: книга действительно дорога — это, по сути дела, альбом. Значит, для читателей есть два выхода: либо купить ее так, как покупают альбомы в свою домашнюю коллекцию, либо терпеливо подождать момента, когда издательство выпустит «мягкий сборник» — без картин, и в десять раз дешевле.
— Для многих ваших читателей стало полнейшей неожиданностью то, что Дина Рубина пишет еще и детские книги... Как это получилось? Насколько это серьезно для вас? Будет ли «детское» продолжение?
— Да для меня и самой выход этой книги — явление достаточно неожиданное, хотя написала я ее в ранней молодости, дурачась и играя, за несколько дней, а точнее, за те 24 дня путевки в доме творчества художников в Гурзуфе, где мы с сестрой Верой с утра до вечера валялись на пляже, ржали и наперегонки придумывали английские имена. Перед поездкой мой приятель поэт Рудольф Баринский подарил мне пачку своих англизированных стихов для детей, «чтобы — сказал он, — было, что почитать в самолете». Я заглянула в листки и была сразу очарована этой игровой стихией псевдоанглийской псевдоигры: всеми этими земляничными пудингами, гренками, джентльменами, эсквайрами, кошками и собаками...
...Ну, а дальше — лето, молодость, море, безделье... и почти постоянное чувство радости жизни, в те годы бурлящее в моем организме. Повестушка была сочинена, вернее, выкрикнута, выхохотана и... осталась, как нечто несерьезное, лежать в какой-то серой папке в моем столе. И лежала так почти сорок лет. Вернее, не лежала, а переезжала вместе со мной и моей растущей семьей из страны в страну, из города в город, с квартиры на квартиру — не покидая серой папки и практически с нею слившись.
Давно умер мой друг Рудольф Баринский, а повесть все лежала и лежала...
Но всему приходит свое время, и в гости к нам приехали мои друзья со студии «Вимбо» — Миша Литваков и Юля Стоцкая. Совсем недавно я записала у них диск со стихами Ренаты Мухи. Сидя у нас на балконе и потягивая виски, Миша рассказывал об успехе этого самого диска. И вдруг произнес: "Как жалко, Дина, что вы сами не пишите ничего для детей!«...И тогда, как говорится в таких случаях, «пролетел тихий ангел». Он пролетел и дунул в мое ухо. «А знаете, Миша, — задумчиво проговорила я, — когда-то давным-давно я написала некую повестушку...». Ушла в кабинет, выдвинула ящик стола, достала серую папку и открыла ее: машинописные листы пожелтели, шрифт потускнел, но прочитать его еще было возможно.
Так и случилось, что одновременно в студии «Вимбо» вышел диск с этой повестью, начитанной мною лично, а в издательстве ЭКСМО вышла книга. По-моему, книга — шедевр: я имею в виду не текст, а замечательные рисунки Петра Любаева, который буквально переплел ими каждую страницу книги, использовав старинные английские гравюры.
— Вы ведь записали уже несколько аудиодисков. Что интересного находите в этом занятии?
— Это совсем особый вид искусства, который очень по мне. С одной стороны — реализация артистических способностей, которыми меня зачем-то наградила природа. С другой стороны — замкнутость студии, одиночество с микрофоном — то, что я как раз люблю, особенно в последние годы. Ну и — результат: синтез слова, музыки, голоса, воображения.
— В пресс-релизе ваших вечеров в Питере написано: «Она всегда ослепительно обаятельна и остроумна, великолепно держит зал, немного кокетничает со слушателями, льстит им как бы ненароком». Согласны ли вы сами с такой характеристикой?
— Послушайте, реклама — это тоже вид искусства, и тоже — не пересекающийся с сутью предмета. Какая разница, что написано в афишах? Я никогда не лезу руководить в этих делах — там свои законы. В конце концов, во всех этих афишах значение имеет только одно: имя.
— Вы сами говорили, что ваши творческие вечера — это на самом деле литературные концерты, вполне эстрадного стиля. Но как это стыкуется с вашими книгами, которые никак не назовешь «эстрадной» литературой?
— А вот опять: никак не стыкуется. Параллельные, не пересекающиеся виды искусств. Я, видите ли, театральным, даже эстрадным искусством много лет зарабатывала на жизнь семье. К моим книгам это не имеет никакого отношения, кроме, разве, того, что на выступлениях я читаю какие-то короткие отрывки — игровые, что ли, театрально-ударные.
Сейчас уже позволяю себе выступать в более «писательском образе»: записки, ответы на вопросы. Но, честно говоря, я и сама — по темпераменту — терпеть не могу эти надувания щек в стиле отца русской демократии; люблю пошутить, люблю живой разговор с публикой.
— Не секрет, что на ваши встречи с читателями приходят, в основном, женщины... Можно ли сказать, что вы пишете для дамской аудитории?
— Ровно настолько, насколько для подобной аудитории ставят спектакли режиссеры, выставляются художники, исполняют классическую музыку оркестры...Приглядитесь, пожалуйста, какое соотношение мужчин и женщин в залах музеев, в театральных и концертных залах. Примерно 35 к
— Нынешнее засилье гламура и попсы стало большой проблемой для культурной жизни России. Коснулось ли оно Израиля?
— Но это было всегда и везде, а в последние годы, с появлением мировой Сети, то, что вы называете «гламуром и попсой» — а ведь в русском языке есть для этого прекрасное слово, которого нет в других европейских языках — «пошлость», — конечно, разрослось чудовищными грибами. Израиль — не исключение.
— Не возникает ли вас мыслей о возвращении в Россию?
— Только в виде дружеских посещений. Помните, Гамлета: «Но играть на мне нельзя-а-а-а!»
— В «Белой голубке Кордовы» детально описана постельная сцена, причем повествование идет от лица мужчины... Что подвигло вас попробовать свое перо в столь необычном для вас ключе?
— Там несколько эротических сцен, которыми горжусь. У меня и до того они встречались — например, в романе «Почерк Леонардо». Что меня подвигло? То, что всегда подвигает автора: нужды сюжета, образа — все то, что делает иллюзорный воображаемый мир весьма вещественным. Писатель обязан уметь описать все.
— В свой прошлый визит в Петербург вы рассказывали, что получили предложение канала «Культура» стать ведущей серии передач «Другие берега» — о русских писателях, живущих за рубежом, причем начиная с Тютчева... Этот проект удалось осуществить? Какие еще интересные ТВ-проекты у вас намечаются?
— От этого проекта мне пришлось отказаться, так как он требовал колоссальных временных затрат, а я в то время уже засела за свою очередную работу. Вообще мне все время поступают какие-то предложения на этот счет, и всегда оказывается, что я — «засела за работу», и законопачена в своем глубоководном батискафе до весны, лета, зимы, осени...Вот сейчас вырывалась к вам со скрежетом зубовным, прямо от компьютера: работаю над новым огромным романом «Русская канарейка».
— Будет ли сделана экранизация «Белой голубки Кордова» Константином Худяковым? Намечаются ли еще какие-то экранизации?
— Роман был куплен кинокомпанией Сергея Жигунова, и что они там с ним сделают — мне неведомо, мне они ничего не сообщают. Но, слава Богу, договор заключен на короткий срок, и у меня уже стоят в затылочек претенденты на покупку прав не в России, а в более надежных (по законам и по намерениям) странах.
— На сколько языков переведены ваши книги? Можно ли честным писательским трудом заработать в России миллион долларов?
— Это два разных вопроса. На первый ответить просто (хотя не совсем — надо посчитать: за последний месяц к языкам, на которые переведены мои книги, прибавились литовский, сербский и словенский) — думаю, где-то
На второй вопрос ответить труднее, ибо для того, чтобы твои книги покупали, должен сложиться очень прихотливый пасьянс. Понимаете, честным писательским трудом занимаются и Акунин и, например, Шишкин. Но это — разные тиражи и, следовательно, разные гонорары. А литературные премии и литературные гонорары — это тоже вещи разные. Что касается меня — мне жаловаться грех. Семья не голодает. У меня, в отличие от многих других моих коллег, есть еще один выход — выход на публику.
— Действительно ли вы дружны с Игорем Губерманом? В своих выступлениях он постоянно вспоминает какие-то истории, связанные с Диной Рубиной, а вы в свою очередь постоянно говорите о нем.
— Да, мы и соседи, и друзья. У меня есть парочка эссе о Губермане...Игорь Миронович — друг очень крепкий, и замечательный человек.
— На прошлой встрече в Петербурге вы сказали: «Не исключено, что напишу роман об уголовном мире, потому что меня недавно познакомили со старой уголовницей. Ей 82 года, репатриировалась в Израиль уже после
— Пока обдумываю. Понимаете, мне для воплощения образа необходимо этого будущего героя полюбить...А я...навестила уголовный прототип раз, другой...поговорила с криминальной старушкой...Потом спросила себя — могу ли ее полюбить? И не смогла себе дать положительного ответа. Впрочем, вполне возможно, в качестве какого-то второстепенного персонажа...
— Если кино мы сегодня смотрим голливудское, музыку слушаем американскую и английскую, то книжки читаем русские. Тиражи наших писателей в России намного больше, чем иностранных! Что вы об этой ситуации думаете?
— Это обычная ситуация для всех стран. В Америке читают американских писателей, в Голландии — голландских, во Франции — французских.
Вот раньше в Советском Союзе — да, мы читали много переводной литературы. Думаю, прежде всего, из-за того, что у нас была целая армия блистательных переводчиков. Они и сейчас есть, но расклад на книжном рынке немного сдвинулся. Впрочем, не думаю, что какого-нибудь Коэльо (которого в Испании плохо знают), или Харуки Мураками, или Кортасара читают в России меньше, чем русских писателей.
— Как вам удается заниматься качественной литературой и собирать огромные залы, выпускать книги большими тиражами?
— Так сложилось. Улыбка судьбы. И что-то еще, что трудно обозначить словами.
Михаил Садчиков
Источник: calendar.fontanka.ru