Анатолий Васильевич Луначарский (1875 — 1933) — российский революционер, государственный деятель, писатель, переводчик, искусствовед и критик. На должности наркома просвещения он сделал немало для того, чтобы сохранить искусство и культуру в гуще революционных событий, вместе с тем — немало и для того, чтобы оставить на обочине художников «старого строя», не вписывающихся в рамки требований новой власти.
Отзывы об этом человеке так же противоречивы, как и его деятельность. Мы собрали воспоминания современников о нем.
Иван Бунин
«Каприйские мои приятели, Луначарские и Горькие, блюстители русской культуры и искусства, приходившие в священный гнев при каждом предостережении какой-нибудь „Новой Жизни“ со стороны „царских опричников“, что бы вы сделали со мной теперь, захватив меня за этим преступным писанием при вонючем каганце, или на том, как я буду воровски засовывать это писание в щели карниза?»
Корней Чуковский
«Луначарский — благодушный ребенок, он лоснится от самодовольства. Услужить кому-нибудь, сделать одолжение — для него ничего приятнее нет. Он мерещится себе как некое всесильное благостное существо, источающее на всех благодать. Страшно любит свою подпись».
Леонид Андреев
«Луначарский со своим лисьим хвостом страшнее и хуже всех других Дьяволов из этой свирепой своры. Он трус и чистюля, ему хочется сохранить приличный вид и как можно больше запутать людей, зная, что каждое новое „имя“, каждый профессор, ученый интеллигент или просто порядочный человек соответственно уменьшает его личную ответственность <...> Светлый луч в темном царстве — так, вероятно, он сам мыслит про себя, ибо кроме всего он человек пошлый и недалекий». Писатель не принял большевизма, он считал, что «большевизм съел огромное количество образованных людей, умертвил их физически, уничтожил морально своей системой подкупов, прикармливания...».
Борис Зайцев
«Скатываемся в благословенную Италию, сияющую, светозарную Флоренцию <...> В городе этом, как из-под земли и тоже вдвоем с молодой женою, — Луначарский. <...> Единственно, чем доезжал он меня тогда, — многословие. Глаза соловели у слушателя, а остановить его не было возможности».
Уже после революции дружеские отношения между Борисом Зайцевым и Луначарским расстроились. Об этом времени писатель вспоминал так:
«Помню, ухитрился я <...> не поздороваться с ним. Помню, стараясь выказать свою независимость и презрение к существующему строю, я, как-то особенно нагло развалившись в кресле, раскачивал его, презрительно осматривал, заставлял скрипеть, чтобы наглядно показать, как ничтожно это высокое место — „кабинет кремлевского вельможи“ (смешно, конечно, ребячество, но тогда делалось „от всего сердца“)»
Александр Амфитеатров
«Кончилась трагикомедия жизни Анатолия Васильевича Луначарского. Как хотите, а мне жаль его. Когда-то я довольно хорошо знал его, а следил за коловращением судеб его, в общем, не менее четверти века. На протяжении этого срока Луначарский прошел „ряд волшебных изменений“ в своем общественном положении и житейских обстоятельствах, но, по-моему, нисколько не менялся духовно и — каков был в колыбельке, таким лег и в могилку.
Ну, в колыбельке не в колыбельке, а, скажем, студентом-первокурсником. Ведь трагикомедия Луначарского из того и выросла, что, будучи очень типическим представителем старой интеллигентской — „студенческой“ — революции, он захотел — и, на беду его, ход века позволил ему — быть деятелем революции новой — „пролетарской“, для которой он не имел решительно никаких данных ни в натуре, ни в культуре».
Лев Троцкий
«Со школьной скамьи Луначарский поражал разносторонней талантливостью. Он писал, разумеется, стихи, легко схватывал философские идеи, прекрасно читал на студенческих вечеринках, был незаурядным оратором, и на его писательской палитре не было недостатка в красках. Двадцатилетним юношей он способен был читать доклады о Ницше, сражаться по поводу категорического императива, защищать теорию ценности Маркса и сопоставлять Софокла с Шекспиром. Его исключительная даровитость органически сочеталась в нем с расточительным диллетантизмом дворянской интеллигенции, который наивысшее свое публицистическое выражение нашел некогда в лице Александра Герцена».
Александр Бенуа
«Первый нарком просвещения прямо-таки до виртуозности специализировался на том, чтобы представить то, что можно назвать „государственным меценатством“. И, будучи по природе человеком мягким, падким на успех, суетным и не лишенным известной художественной талантливости, он эту роль исполнял сравнительно удачно, хотя ему до сущности искусства было мало дела. Луначарский мастерски импонировал и у себя, и особенно за границей, создавая легенду о том, что большевики чутко относятся к искусству и делают для него все, что только можно».