РейтингиАнтон Чиж — знаменитый автор детективов о Родионе Ванзарове. Сегодня его героя знают не только читатели, но и телезрители. Однако сам прозаик до сих пор остается загадкой. Приоткрыть завесу тайны над его биографией решил Александр Молчанов. В этом интервью Антон Чиж рассказал о том, как прошел путь от математической школы до ретро-детектива и чем для него является XIX век.
Вы говорите, что вы беллетрист, почему не любите, когда вас называют «писателем»?
Я довольно цинично отношусь к тому, что сам делаю, и к тому, что делают мои коллеги. Лет через 100 от нас не останется даже пыли. Просто потому, что количество книг нарастает, как безумная перевернутая египетская пирамида, и кто там выплывет? Вот я, например, не рассчитываю на вечность, потому что вечность сама решит, кого она хочет видеть в своих чертогах.
Что стоит за писателем, кроме его книг?
Постараюсь удовлетворить ваш интерес, не раскрывая деталей. Я ребенок из театрального мира. Гастроли и репетиции не были для меня в новинку. Но я сделал резкий поворот: пошел в спец. мат. школу, которая была в Советском Союзе одной из сильнейших. После окончания школы я мог поступать фактически в любой университет или вуз, однако я сделал очередной кульбит и поступил на театроведческий факультет известного театрального института, оканчил с красным дипломом. Следующим кульбитом стал мой уход на телевидение, где проработал 10 лет. Вместо того, чтобы заниматься наукой и исследованием русского театра или исследованием новых медиа, которые тогда только появлялись, а это конец 80-х — начало 90-х годов, из теории я ушел в практику.
На самом деле это очень тяжелый опыт, потому что я оказался в положении Петрушки, который сам себя бьет палкой по голове. И только потом, через много-много лет, когда я после телевидения пришел к книжкам, все мои предыдущие профессии стали отражаться в героях.
А может произойти так, что в какой-то момент, примерно на двадцать седьмом романе, вы скажете: «Все»? Как Сименон, который начал писать книгу и на середине закрыл и больше никогда не возвращался к этому.
Очень суровый вопрос. Я не знаю ответа. Пока мне не то, что не хочется это бросать, а наоборот, хочется писать все больше и больше. Меня мои уважаемые и глубоко мною ценимые редакторы и издатели сдерживают в том, чтобы я не сползал с выбранной колеи. А мне хочется и туда сползти, и сюда, и вот это сделать, и вот то.
Читайте также: Масленица 1894: правила для туриста во времени 
Какие книги помогли сложиться вам как писателю? Акунин, например?
Если вы помните, в Советском Союзе не было английских книжек... Но были магазины книг социалистических стран, в которых продавалась польская литература. Так случайно получилось, что я немножко знаю польский язык на уровне, так сказать, хорошего чтения. В маленьких черных покет-буках на польском я прочитал, например, «Смерть на Ниле» и «Десять негритят» Агаты Кристи.
Акунина я уважаю, но знаю по фильму, когда-то смотрел «Турецкий гамбит». А если говорить о том, как я пришел к историческому детективу, то одним из финалов моей телевизионной жизни был такой документальный драмеди, который выходил на канале НТВ с 2004 года: «Преступление в стиле модерн». Этот сериал делал замечательный историк Лев Лурье, а я в нем был режиссером. Сделав 30 серий «Преступления...», я вдруг окончательно понял, что хочу написать исторический детектив. Был Акунин, не был Акунин, был Юзефович, не был Юзефович. Вот мне было, честно говоря, абсолютно все равно.
Что для вас XIX век?
Я очень боюсь показаться профаном, потому что я не в состоянии разговаривать про XIX век как историк. Я не историк, а человек, который выбирает из XIX века то, что нужно мне. Как Мольер крал у древних греков, так же и я краду из истории то, что нужно мне.
Ну, то есть это такой же XIX век, как XVI век у Дюма?
Не совсем так. Я все-таки стараюсь быть достаточно близким к реальности. То есть декорации строить из качественных стройматериалов и хорошей краски. Я думаю, что главная проблема, которая существует в иллюзиях по поводу «золотого» XIX века, у меня немножечко развеялась.
Не вдаваясь в подробности, можно сказать, что российский человек XIX века, вне зависимости от того, был он аристократом, рабочим или крестьянином, был зажат в огромное количество обручей.
Ведь буквально все было нормировано. Купцы, студенты, городовые — все в специальной одежде. Поэтому все многочисленные воспоминания людей той эпохи, которые вырывались за границу и ощущали там свободу, абсолютная правда. И это не столько политическая несвобода, сколько бытовая, которая буквально ограничивает жизнь человека с младых ногтей.
