Рейтинги
Соревнование двух столиц началось в 1712 году, когда по указу Петра I статус главного города России перешел от древней Москвы к новенькому Петербургу. С тех пор они старались доказать свою значимость: европейский Питер щеголял изысканной архитектурой, модными новинками и интеллектуальной тусовкой, Москва брала гостеприимством и богатством.
Прошло более ста лет с того момента, как Белокаменная безоговорочно укрепилась в статусе столицы, однако их противостояние с Петербургом продолжается и по сей день. Рассказываем, чем были похожи и чем различались две столицы в начале XX века.
Многоэтажная кулебяка и суп из сена
Несмотря на то, что в России конца XIX века вегетарианство превратилось в гастрономический тренд благодаря Льву Толстому (Ясная Поляна находится недалеко от Москвы), центром безубойного питания был Петербург. Чем же столетие назад заменяли традиционные похлебки и отбивные? Илья Репин, один из наиболее известных столичных вегетарианцев, предлагал, например, бульон из сена:
«Я... справляю медовый месяц питательных и вкусных растительных бульонов. Я чувствую, как благотворный сок трав освежает, очищает кровь... Выброшены яйца (вреднейшая пища), устранены сыры, мясо уже и прежде оставлено. Салаты! Какая прелесть! Какая жизнь (с оливковым маслом!). Бульон из сена, из кореньев, из трав — вот элексир жизни. <...> Сытость полная на 9 часов, ни пить, ни есть не хочется, все сокращено — свободнее дышится»
Из книги Льва Лурье «Петербург накануне революции»
В Москве тоже открылись вегетарианские столовые, однако рестораторы и кабатчики Белокаменной не спешили отказываться от многоярусных кулебяк, жирных блинов, «пирогов на четыре мяса» и прочих радостей русской кухни. Будущий советский генерал М. Н. Герасимов в 1915 году зашел в ресторан Петра Мартьянова, который тот назвал в честь себя любимого — «Мартьянычем». Первая мировая война шла второй год, а столы заведения ломились от блюд:
«На закуску нам была подана очень холодная кочанная капуста — исключительная прелесть... Первое — щи с головизной. Они имели заслуженный успех. Второе — целый жареный поросенок — произвело настоящий фурор. За поросенком последовал жареный карп с гречневой кашей. Из напитков подавали квас. На третье была какая-то каша, приятно пахнувшая миндалем и таявшая во рту»
Из книги Павла Гнилорыбова «Москва в эпоху реформ»
Трущобные люди, попрошайки и проститутки
.jpg)
Трущобы и злачные притоны — неизбежное зло любого крупного города, привлекающего к себе огромное количество рабочих. Предреволюционные Москва и Петербург могли похвастаться собственными Ист-Эндом и Сен-Дени. В Первопрестольной таким местом был Хитров рынок, а в городе на Неве — Выборгская сторона.
Легенды о московской Хитровке ходят до сих пор, а экскурсоводы с удовольствием показывают туристам и любителям городской старины знаменитый дом «Утюг» и здание, в котором находился легендарный трактир «Каторга».
«Хитров рынок был трофической язвой на теле города, живым напоминанием для загулявшихся в “Стрельне” купчиков, что не все смогли хорошо устроиться при новом социальном строе. <...> Существование Хитрова рынка было выгодно всем. Полиция здесь выполняла и перевыполняла план раскрытия преступлений, отцы привозили своих чадунюшек и показывали отрицательный пример: “Смотри-тко, на Хитровку попадешь!”; благотворительные общества раздавали обеды, а хитровская братия довольствовалась подаяниями со всех сторон и фотовспышками со стороны прессы»
Из книги Павла Гнилорыбова «Москва в эпоху реформ»
Богатство и любовь москвичей к благотворительности создали благодатную почву для попрошаек. Московские нищие были народом разборчивым и многочисленным, превосходя по численности своих петербургских коллег. Зато в Питере было заметно больше проституток.
«Петербург — мужской город. Здесь офицеры, чиновники, гвардейцы, солдаты, портные в Апраксином переулке, строители, которые живут на только что построенных первых этажах или в подвалах своих домов. А вот женщин не принимают ни на государственную, ни на частную службу. Поэтому в Петербурге был один из самых высоких в Европе процент проституток. Девушки гуляли по улице, они были или нелегальными — и тогда угроза заражения венерическими заболеваниями была очень высокой, — или так называемыми “бланковыми”, то есть поставлены на учет и должны были регулярно проходить осмотр санитарной полицией»
Из книги Льва Лурье «Петербург накануне революции»
Высший свет
Главным отличием двух столиц были те, кто считался сливками общества. Еще Пушкин заметил, что Петербург — это военная столица. Высший свет здесь состоял из офицеров гвардейских полков, которые в большинстве своем были дворянами.
«В Гвардии служили не для того, чтобы обогатиться — гвардейский офицер с трудом сводил концы с концами. Нужно было иметь двух, а то и трех лошадей, купленных за свой счет, и несколько видов формы для разных случаев. Кроме того, гвардейцы подчинялись огромному количеству светских ограничений. <...> Гвардейцы — члены закрытого клуба, в который входили и императоры, и великие князья, начавшие жизнь со службы. <...> Мы со времен Ленина помним, что дореволюционной Россией правили помещики и капиталисты. Но это не так — капиталисты ничем не правили, потому что были в этом кругу чужими»
Из книги Льва Лурье «Петербург накануне революции»
В этом смысле Москва оказалась более прогрессивной. Предприимчивые купцы, часто — бывшие крестьяне, находили здесь место под солнцем. На купеческие деньги были построены Третьяковская галерея, отель Метрополь и многие другие легендарные здания. Именно Белокаменная дала целый ряд знаменитых фамилий.
«Вот именно так многие московские купцы и подписывали акты великих дел: “Крестьянин Владимирской губернии, Московский, первой гильдии, купец...” Так и о себе говорит В. П. Рябушинский: “Мы, московское купечество, в сущности, не что иное, как торговые мужики, высший слой русских хозяйственных мужиков”. Но мужики эти известны всему свету, не только России: Морозовы, Третьяковы, Алексеев-Станиславский, Мамонтов, Щукины, да и не купцы, а великаны иного рода, как сам Шаляпин, — все дети владимирских, ярославских, калужских, костромских. А потом... пришли мужики купцовать на Москву и из Сибири, с Волги, из Заднепровья, с Беломорья...»
Из книги Павла Гнилорыбова «Москва в эпоху реформ»
Бунт!
Предреволюционные Москва и Петербург захлебывались в волнах уличных протестов. Выросло число образованных горожан, увеличилась межсословная мобильность. И все-таки она была недостаточной для того, чтобы каждый мог получить «по потребностям». Бунты начались еще в конце XIX века, и в Москве первыми на улицы вышли студенты:
«В связи с коронацией Николая II в апреле 1896 года из Москвы выслали около 90 политически неблагонадежных студентов. 18 ноября 1896 года в Москве прошла демонстрация в память жертв Ходынской трагедии. На улицу вышли около полутысячи студентов. «Усиленные полицейские наряды встретили шествие у Пресненской заставы и потеснили студентов к университету. Арестовано было 36 человек, остальных полиция отпустила. Вслед за этим в университете начались сходки с требованием свободы арестованным и отмены устава 1884 года. Полиция провела массовые аресты, заключив под стражу более 750 студентов»
Из книги Павла Гнилорыбова «Москва в эпоху реформ»
Чуть позже вслед за образованными студентами потянулся пролетариат. Стачки вспыхивали как пожары во всех крупных городах, но Петербург и Москва были лидерами. По словам историка Льва Лурье, в начале XX века квалифицированный петербургский рабочий мог получать 150 рублей в месяц (это равно зарплате капитана Русской императорской армии). Однако в условиях необычайного промышленного роста заводские служащие понимали, что если не будут протестовать, то им не увеличат заработную плату. Это был своего рода шантаж: во время стачек производство останавливалось, и предприниматели старались любыми способами успокоить бунтующих. А протестовали по любому поводу. Так, в начале Февральской революции Лурье винит женщин:
«Февраль 1917 года, завод “Невка”, где работают женщины-прядильщицы. Мужчины в основном на фронте, хлеба не хватает, ситуация истерическая, дома дети, и не поработать один день, не шить бязевые кальсоны для бойцов, — одно удовольствие. Они вырубают электричество, делают что-то с мастером и выходят на улицу. <...> Начинается с девушек — естественно, мужчины на соседних заводах тоже вырубают своих мастеров и электричество и выходят. Все оказываются на большом Самсоньевском проспекте. 23 февраля все началось, а 1 марта уже не стало самодержавия»
Из книги Льва Лурье «Петербург накануне революции»
