РейтингиВиктор Пелевин — один из самых известных и популярных российских авторов за рубежом. Его книги переведены на десятки языков. Критики ведущих мировых СМИ писали о произведениях Виктора Олеговича в своих рецензиях и обзорах. Мы сделали выписки из наиболее примечательных из них.
«Прицепи хвост лисе», The Guardian
Автор: Урсула Ле Гуин
«Эта книга — продолжение великой русской литературной традиции социальной сатиры, восходящей к Гоголю через Булгакова. Как часто бывает в произведениях этого жанра, действующие лица — животные: в данном случае, несмотря на несколько неудачное название, наш рассказчик и главная героиня — лиса. Лиса-дух. Хитрая обаятельная лиса-дама. Свою историю нам рассказывает китайская лисица, которой уже несколько тысяч лет. Ведущую роль в ее жизни играет хвост. А волк-оборотень появляется позже, чтобы затем, под мощным влиянием искусно создающего иллюзии лисьего хвоста, стать оборотнем-собакой. Но ему не суждено стать столь же интересным, как А Хули (имя которой звучит так же, как очень неприличное русское выражение — „это примерно, как жить в Америке с именем Whatze Phuck“, — объясняет она)».
Священная книга оборотня Мягкая обложка
«Я, как и многие другие люди Запада, знаю Россию лишь по романам. Я понятия не имею, насколько страна, описанная Пелевиным, похожа на реальную Россию ХХI века; но в книге есть ощущение правды, той же правды, которую мы видим в произведениях его предшественников: Гоголя, Гончарова, Булгакова, Замятина — людей, с сатирической симпатией заглядывавших в русскую душу и создавших блестящие, трогательные и смешные истории о том, что они там увидели».
«Демоническая муза», The New York Times
Автор: Лизл Шиллингер
«Пелевин, интроспективный русский „словесный фокусник“, которому сейчас немного за сорок, за последние двадцать лет сделал себе имя странными беспокойными художественными произведениями, привязывающими социальные и политические реалии к философиям обоих миров (как западного, так и восточного), сплетая их сетью научной фантастики и литературных аллюзий. В широком смысле Пелевина беспокоит смысл (или все возрастающее его отсутствие) человеческого существования. Более узко он сосредоточен на переменах, произошедших в России с момента восхождения к власти и падения Горбачева, среди „поколения, запрограммированного жить в одной социально-культурной парадигме, а оказавшегося в совершенно другой“. Также он окрестил эту группу „поколение П“ от слова „Пепси“, поскольку „когда-то в России и правда жило беспечальное юное поколение, которое улыбнулось лету, морю и солнцу — и выбрало „Пепси““. Что происходит с этим поколением, когда в его жизнь вторгаются „Кока-кола“ и капитализм, а затем снова возвращается авторитаризм? „И когда в реальном мире рушатся какие-нибудь устоявшиеся связи, — пишет Пелевин, — то же самое происходит и в психике“.
-50% Generation П Мягкая обложка 452 ₽ 904 ₽ -50% Добавить в корзину Контент 18+
Для человека, столь искусного в набоковской игре слов, как Пелевин, не может быть совпадением то, что в русской версии „Священной книги оборотня“ он выбирает именно это слово (которое значит „меняющий облик“, или, буквально, „принимающий свой прежний облик“), а не верволк, которое он уже использовал в одном из своих прежних рассказов об оборотне. Не делает ли автор своим выбором некоего заявления о современной России? Есть ли мораль в истории Пелевина? И кто же на самом деле эти подменыши? На все эти вопросы лучше всего ответит А Хули».
«Внутренняя Монголия», London Review of Books
Автор: Тони Вуд
«Родившись в 1962 году, Виктор Пелевин не застал событий, сформировавших прежние поколения советских граждан. Революция, Гражданская и Вторая мировая (Великая Отечественная) войны к тому времени стали предметом учебников и панно в вестибюлях метро, историями, достоверность которых невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть. Его современники выросли с удобствами и неудобствами советского строя: они не боролись ни за то, ни даже против того, что после 1991 года было выбито у них из-под ног.
У этого поколения не было проводника, даже лживого, по мучительным и запутанным событиям, последовавшим за крушением Советского Союза. Не было ясно, что за опыт является общим для всех них, и даже с кем именно он у них общий. Многие сегодняшние россияне испытывают ностальгию по коммунизму, но часто не из-за политических убеждений. Просто „коммунизм“ — значит „предсказуемость“.
Чапаев и Пустота Мягкая обложка
Пелевину свойственны беспощадный черный юмор, сатирический талант и фантасмагории, отсылающие к Булгакову. Его прекрасное владение языком улиц соединяется с даром необычных сравнений: небо, „похожее на ветхий, до земли провисший под тяжестью спящего Бога матрац“; ствол ружья, привязанного за спиной у солдата, „похожий на голову маленького стального индюка, внимательно слушающего разговор“; „сквозь туман еле просвечивает“ за окном „ржавый зиг хайль подъемного крана“. Сравнения часто доводятся до такой степени, что становятся широко аллегоричными или намеренно нелепыми».
«Под шинелью», The New York Times Book Review
Автор: Джон Бейли
«Русские писатели ХIX века (вторя Достоевскому) говаривали, что все они вышли из гоголевской „Шинели“. Сегодня многие из более молодых авторов могли бы сказать то же самое о Юрии Милославском. Это российские писатели новейшей эпохи, „постсемидесятники“, обладатели самого черного юмора, лучшие знатоки темных улиц, главные специалисты по нигилизму и развенчанию иллюзий. И не только иллюзий по поводу ветхой советской системы, но и по поводу тех, кто ей противостоял, героических диссидентов, этих „разных Солженицыных“, как туманно называет их герой романа Виктора Пелевина „Омон Ра“».
Омон Ра Твердый переплет
«Нить Ариадны», The Guardian
Автор: Джеймс Лэсдун
«Пелевин — исключительно изобретательный писатель с острым, желчным глазом и анархическим чувством. Ранее он работал в духе сатиры комического сюрреализма, восходящей через Войновича к Гоголю, и, хотя он уже писал о киберпространстве, похоже, что в этой аскетически виртуальной Вселенной он чувствует себя несколько не в своей тарелке. Его лучшие идеи, даже самые смелые, основаны на взаимоотношениях с материальным миром и несут в себе явственное чувство жизни в конкретном месте и времени. Автор заслуживает похвалы за то, что отважился на что-то совершенно новое, но необходимо признать, что здесь он не на высоте.
Да, некоторые идеи находят весьма интересное развитие (очень самобытны и забавны несколько сцен, где люди ведут себя так, будто ими манипулируют видеоигры). Да и в матрицу своих центральных метафор — Дарт Вейдер, человек в железной маске, коровье бешенство, Хэмптон Корт, интернет, мозг, даже сайт его газеты — он собирает бесконечное количество потенциально любопытных предметов. Но там, где Борхес из этих элементов мог бы построить убедительное повествование, Пелевин принимается за них с умной, но вялой шутливостью; время от времени блестящий, но чаще уходящий в высокоинтеллектуальную абракадабру. Все это не лишено привлекательности, но не соответствует талантам автора».
«Слишком много лает, но почти не кусает», The Washington Post
Автор: Джефф Вандермеер
«В интервью Paris Review Набоков определил введенное им в английский язык слово „poshlost“ как, среди прочего, „банальный мусор, вульгарные клише... подражание подражанию, поддельное глубокомыслие, грубую, идиотскую и лживую псевдолитературу“. Пелевин не груб и не идиот, но похоже, что его личный Рубикон — некая неспособность перестать использовать других для выполнения задачи написания своего романа. Поэтому читатель вынужден терпеть булгаковские наблюдения, глупые двойные отсылки („Внезапно я понял, что Пушкина убила омонимическая тень Данте“) и отупляющие отрывки диалогов в форме вопросов и ответов о разных кинофильмах. Многие читатели поймут, что все это свидетельствует о странном отречении от ответственности со стороны автора.
Пелевин, похоже, не понимает, как его заимствования создают „поддельное глубокомыслие“. Или что его философские мысли были бы интереснее, изложи он их в форме эссе. Или то, что слишком низкий темп повествования не дает его юмору по-настоящему заискриться. И в то же время в те редкие моменты, когда Пелевин избавляется от всего мусора, он показывает замечательный талант, внушающий мне желание почитать его еще. Например, безусловно жутковатая и в то же время смешная сцена, в которой Александр и Михалыч (в форме оборотней) вызывают нефть из земли, не уступает творениям лучших русских абсурдистов».
