«Андрей Кончаловский. Никто не знает...»

Казалось бы, в биографии Андрея Кончаловского нет белых пятен и особых таинственностей. Более того, Андрей Сергеевич и сам подробно рассказал в известных мемуарах о высотах и низинах своей жизни - без стеснения и обиняков. В этом смысле подзаголовок новой его биографии «Никто не знает…», написанной Виктором Филимоновым, может вызвать удивление: как не знаем? Всё знаем!
Стереотипность восприятия усугубляет и то, что в среде критиков наблюдается грустная закономерность: принимать только те фильмы Кончаловского, что вписываются в предзаданную схему, а остальное - игнорировать. Мне и самому трудно вернуть себе всеядность подростка, когда я с упоением и без особых рефлексий гонял «Танго и Кэша», «Поезд-беглец», чуть позже «Одиссею» (которую я и сейчас ставлю значительно выше, но в том же ряду… «в том же ряду»… вот, и сам не заметил, как вновь дал оценку). Но и по части «интеллектуальных» фильмов Кончаловский будто бы намеренно провоцирует пристрастный, избирательный подход к своему творчеству. Он позволяет себе роскошь быть разным. «Мир ловил меня, но не поймал»…
Может, поэтому попытка В.Филимонова впервые разобраться в кинематографе классика, не отделяя «удачи» от «неудач», дарит такое множество нежданных-негаданных открытий. Филимонов попытался охватить деятельность режиссера во всей целостности – или раздробленности. Не сказать, чтобы теперь все стало понятно, но сложность кино Кончаловского наконец стала очевидной. И в этом настоящая победа.
Да, дерзкое смешение поэтик, как убедительно показывает Филимонов, – намеренный принцип Кончаловского. Щедро соединяя в фильмах и глянец, и грязь, сколько раз режиссер дразнил поборников чистоты стиля и просто ханжей!
Но самое интересное в книге – на мой взгляд - то, что Филимонов пишет о соотношении «декорации» и «натуры», которые конфликтуют в фильмах Андрея Сергеевича. Скажу больше: по сути, В. Филимонов открыл некий универсальный способ анализа кино, ведь  живое здесь всегда взаимодействует с миром вещей, неживым. Блестяще показано, к примеру, в чем секрет пленительной и выморочной поэтики «Дяди Вани», где ведется, как пишет Филимонов, «настоящее сражение с предметами», а дом становится «лабиринтом», из которого так трудно вырваться на воздух…
(По прочтении книги я стал думать – а есть ли тот же конфликт у Тарковского? По-своему, тоже есть! - к примеру, в «Жертвоприношении», самом театральном фильме Андрея Арсеньевича, где герой в конце сжигает весь этот «театр».)
Композиция книги очень ладно выстроена: рассказ о событиях жизни Кончаловского перемежается анализом фильмов и высказываний режиссера. Очень живо описаны впечатления самого биографа от съемок картины «Глянец». Настоящий праздник для киноведов - разносторонний анализ фильмов*: и тех, что уже стали классикой, и тех, что в свое время не были приняты и признаны... Сравнения неожиданные и точные: к примеру, «Первый учитель» сопоставляется с картинами Годара и Трюффо. Очень убедительно осмысление «Романса о влюбленных» в сравнении с довженковской «Землей»: обе картины, пишет Филимонов, - это попытки создать новый эпос, почти ритуальные действа…
Отдельная тема – так сказать, «ближний круг» Кончаловского. К примеру, мотив соревнования двух братьев, Андрона и Никиты, мимоходом, но отчетливо обозначен в книге. Никогда об этом прежде не задумывался, но ведь и правда, Никита Сергеевич то и дело следовал за старшим, шел с ним «стопа в стопу», а зачастую болезненно спорил (сравните сами: «Первый учитель» - «Свой среди чужих»; «Дядя Ваня» - «Незаконченная пьеса»; «Дворянское гнездо» - «Обломов»…) И вот уже автобиографичной, по прочтении книги, кажется в сценарии «Андрея Рублева»** тема соперничества двух братьев-князей…
Ещё более показательно другое противопоставление, которое блестяще проводится в биографии - Кончаловский и Тарковский. Нет, пожалуй, в советском кино столь близких единомышленников, а позднее столь же непримиримых противников.
Тарковский – мистик. Кончаловский – прагматик. Тарковский – визионер. Кончаловский –  ловкий мастер, умеющий делать образчики жанра. Как убедительно демонстрирует Филимонов, по совместительству - автор первой наиболее полной русскоязычной биографии Тарковского, - позиции обоих художников равноправны, и чья стратегия правильнее, «самосохранение» или «самосожжение», опять же, никто не знает...
Иначе говоря, есть два основных типа художников: те, кто открывает новые земли, следуя своей гениальной интуиции, обрекая себя на гибель, - и те, кто с успехом продолжает обрабатывать старые территории, обладая редким культурным знанием и умением. Неслучайно высказывание В.Филимонова о том, что Кончаловский всегда снимает именно уходящую натуру. Но оба героя, и Тарковский, и Кончаловский, незаменимы в русской культуре, они - такие. К тому же, в их случае речь идет об уже устоявшихся мифах.
Итак, какой образ героя вырисовывается в результате? Душевно-здоровый человек без всякого надрыва и малейших признаков неврастении; сплошной утренний бег трусцой. Впрочем, биограф приводит убойную цитату, где один из критиков как раз ругает Кончаловского за его «здоровье», что есть, конечно, признак глубокого «нездоровья» самого критика. Тоже мне недостача: болезненности мало. Нам-то, убежден, хронически не хватает здоровья и нормы, потому и кажется Кончаловский таким неуловимо-чужим. Но Андрей Сергеевич, судя по этой биографии, ещё и очень здравый человек. Это помогает ему не обольщаться, стоять всегда в стороне, быть, в хорошем смысле, скептиком.
Однако это же, очевидно, мешает ему как художнику. Нет «энергии заблуждения», есть «энергосбережение»: хорошо на длинной дистанции, но градус накала в пределах каждого конкретного фильма снижается. Иногда – особенно вначале пути, вдохновения хватает, получается и мощно, и классично («Первый учитель», «Ася», «Дядя Ваня»). Но если вдохновения нет, если все на ремесле - выходит, в лучшем случае, манерно («Дворянское гнездо»), в худшем - надуманные коллизии, измышленные, игрушечные конфликты. Сценарий «Поезда-беглеца» - по-своему виртуозный, но именно как «придумка». То же и в «Белой сирени», непоставленном сценарии про Рахманинова: как мне представляется, эпизод с японцем, увидевшим срубленную сирень, которая вдруг зацвела, – настолько сконструированный, умозрительный образ «как бы России»!.. Впрочем, все равно мечтаю когда-нибудь увидеть этот фильм Кончаловского – и вполне возможно, что на экране это совсем по-другому смотреться будет.
Кроме того, в некоторой тени остался эгоцентризм Кончаловского, неразборчивость в средствах, плейбоистость, равнодушие к ранним детям и женам, готовность взяться и воплотить любой заказной проект (про дворян? – пожалуйста, про нефть? – вот, берите). Он имеет право и на эту позицию. Ведь кино получается «на уровне». И все же, как констатирует сам Кончаловский, ему никогда не удается переступить порог здравомыслия. «Не пристает к моему герою мистическая избранность», - добавляет биограф.  И вновь, по словам чеховского героя, «никто не знает настоящей правды». Все эти черточки характера режиссера можно принимать или нет. Ведь в фильмах (да и в жизни), как пишет Филимонов, «у Кончаловского не так, как есть, а так, как может быть»!
И все равно, образ главного героя в книге В.Филимонова получился чрезвычайно симпатичный. Образ в чем-то принципиально непостижимый, очень подкупающий. Человек не то, чтобы «лишний», - нет, Кончаловский внешне успешен, однако в его случае всегда есть «но», что-то ещё, что-то третье.
Кончаловский - по меткому названию одной из глав книги – всегда «человек в белых носках сероватого цвета», всегда и везде иной - и в Америке, и в советской, и в постсоветской России.
Как хорошо, что он у нас есть, и никто не может его присвоить…

-----
*Отдельно стоит сказать о том, что в книге подробнейшим образом анализируется театральное творчество мастера.
**Как известно, сценарий «Андрея Рублева» был написан А.Тарковским в соавторстве с Кончаловским.