Осторожно! Трансгуманизм без гуманизма, но… с женщинами!
Конец августа проходит в томительном ожидании – вот уже объявлена дата появления нового романа Виктора Пелевина, интригует отрывочная информация, наконец, сообщается дата – 26 августа и его название «Transhumanism.inc» (Москва, «Эксмо», 2021). Роман о корпорации? В самую последнюю очередь узнаёшь, что новый роман В. Пелевина – это роман в рассказах. Роман в рассказах? Виктор Олегович решил переплюнуть дважды нацбестированный «Грех» небезызвестного Захара? Впрочем, в рассказах, так в рассказах… Надеюсь, они не уступают блистательному «Затворнику и шестипалому». Наконец, часы показывают 21-00 и на прилавках «Дома книги» и «Буквоеда» торжественно появляется шестисотстраничный том с уродливой неимоверно толстой коротконожкой, к тому же с красно-коричневой кожей (SIC! Это в наше-то время вселенской толерантности!) и тощеньким карликом с выпавшим от изумления языком и с загребущими кистями рук на обложке… О! Да это оказывается сам Виктор Олегович взял кисть в руки. Неужто дама – это Ева из его подсознания?
Открываю книгу на странице содержания, читаю название рассказов. Весь спектр мировой литературы всплывает в памяти. Гольденштерн… Не шекспировский ли это Гильденстерн? «Поединок». Александр Иванович, и Вы тут вместе с Иваном Алексеевичем и его «Митиной любовью»? «Homo overloсked»? А обработка швов на тканях тут причем? Яндекс–переводчик трактует этот последний рассказ романа как «Гомосексуалист с оверлоком». Гомики сели за швейную машинку вместо своих парадов, кажется, запрещённых в РФ, у Лукашенко и даже в Грузии? А перед ним – рассказ «Кошечка»! Это понятно, в пандемийную изоляцию весь интернет был переполнен рассказами и фотографиями кошечек и котиков для улучшения настроения. И Виктор Олегович отдаёт дань этой всемирной (за исключением китайцев) любви к «мохнатикам и пушистикам». До этого в его романе фигурировала только мышь, правда Великая. Ковид не сходит со сцены, жертвы его всё растут, так что начинаю читать « Кошечку».
Открываю страницу и буквально с первой фразы попадаю в романтически-сентиментальный мир «скромной и милой» миниатюрной кошечки, «…что издали казалась котёнком. Эта трогательная и порочная (курсив мой – Т.Л.) смесь кошачьего и котёночьего неотразима, конечно, в любой молоденькой мурке. Но Миу соединяла стандартные ингредиенты в такой гремучей пропорции, что всякий, встречающий её на тенистых дорожках бутик-пространства «Базилио» сначала вздрагивал и только затем…» (стр. 419). Относительно «затем» – позже (16+!). А пока короткий взгляд на героинь предыдущих романов Пелевина. Из года в год они становятся всё моложе: если в романе 2018 года Татьяна была уже «второй свежести», в 20-м – героиня отмечала своё тридцатилетие, то кошечка Миу – ещё почти котёнок. Как известно по физиологии кошки считаются котятами до 3-х лет (около 18 лет в пересчёте на человеческий возраст). Вот такой же «котёнок» только вида homo sapiens по имени Маня является героиней первого рассказа «Гольденштерн всё», действие которого происходит в 206 году green power (зелёной энергии). «В революцию плыли все. Человечество уходило от карбона (углеводородная энергетика – Т.Л.) эмиссий отходов, перепроизводства, перенаселения, инфекций. Цивилизация ужималась, становясь простой и экологичной; человек возвращался к природере, от которой так самонадеянно отпочковался, но уже со встроенным в голову имплантом. (…) Лет пятьдесят назад (примерно в 150 году после «эколюции» – надо думать экологической революции Умы Турман – Т.Л.) комики шутили, что человеческую цивилизацию оптимизируют до размеров, достаточных, чтобы обслуживать касту банкиров, и вся так называемая эко-революция сводится к этому. Потом где-то внизу решили, что всё это похоже на правду, и комики заткнулись» (стр. 62). Как, однако, якобы изменилась жизнь за эти два века в представлении В. Пелевина. Банкиры практически обрели бессмертие, правда, не все и не до бесконечности. Их физическое тело исчезло, но мозг, помещённый в специальную банку, подпитываемую питательным раствором, сохраняется. Эти банки с мозгами банкиров размещаются на различных таерах (этажах) хранилища, от первого – нижнего до… Нет, номер таера – это не номер этажа в трамповском небоскрёбе (таеров всего лишь десять), слово это – время бессмертия, которое смог оплатить имярек, чтобы продлить свою жизнь, но уже на мозговом=бестелесном уровне. При этом все физические функции у бестелесных баночников сохранялись. Основной мечтой людей эколюционной эры стала одна – заработать денег, чтобы попасть в банку, хотя бы на первый таер. Прямо скажем, сама мечта не потрясла ни новизной, ни оригинальностью, хотя в отличие от периода перестройки карбона там прозвучало «заработать», а не награбить, хапнуть обворовать. Всё-таки в эко-регрессе есть и нечто положительное. Маня была дочерью банкира второго таера, гордилась своим отцом, хотя никогда его не видела – она родилась, когда мозг отца находился уже в банкохранилище где-то в Непале, но её мама была обычной женщиной, и отец поддерживал свою семью, живущую, естественно в Москве, хотя и в разваливающейся усадьбе.
Раз в две недели точно по расписанию отец (или его аватар) выходил на связь с дочерью. Маня из курса биологии знала историю своего появления на свет: размороженный папин сперматозоид поместили в маму. Да, банкиры оказались предусмотрительными: ещё в карбоновую эру (т.е. в наше постперестроечное время). Пелевин верен себе и не может не поиздеваться над действительно существующим хранилищем замороженного белкового субстрата власть имущих, а не только породистых быков. Конечно, наивная девочка недоумевает, зачем папе семья, когда любой «баночник» может одним мановением пальца овладеть любой женщиной. О, великий сатирик Пелевин! Он находит блестящее, на мой взгляд, решение. Оказывается, баночнкам, имеющим живую семью и детей, полагалась налоговая скидка, которая «не просто покрывала затраты на семью, включая оплату усадьбы и лицея, а ещё и оставляла папе приличную деньгу. Иначе папа не парился бы». А в современной России такие скидки существуют?
Не менее остроумно объяснение и того, зачем в зелёном мире нужны живые жёны и дети: это прочная связь между двумя мирами. Поскольку у банкиров все деньги, да и сами налоговые службы принадлежат им: «Подумай, что случится, если все деньги будут только у банкиров? Найдутся умники, которые захотят их отменить. Или отнять. И как мы будем отбиваться из банок? А попробуй отними денежку у мамы… (…) Папа умел объяснять доступно. Денежку у мамы трудно было даже выпросить. А уж отнять…» (стр. 51- 52). Понятно, что даже баночники опасались налоговой инспекции. «Неизбежны только смерть и налоги, гласила древняя пословица. (Эту глубокую мысль цитирует В.П. на стр. 76– Т.Л.) С налогами ещё можно было как-то решать – а вот со смертью никак. Но житейская мудрость меняется с годами. Богатые люди поняли, что предлагаемый им шанс сохранить мозг – это одновременно и единственный способ сохранить деньги. Хотя бы их часть: баночная вечность стоила очень дорого». Пока в нашем карбоновом веке до сохранения мозга наука не дотянули, но первые шаги на пути к вечной жизни уже были: с 1976 года 62-хлетнему Дэвиду Рокфеллеру пересадили семь (!!!) сердец и дважды делали трансплантацию почек, что позволило ему дожить до 101 года, правда, но не до баночной эры. Баночный стартап организовали двое предприимчивых молодых человека, которые быстро разбогатели, поскольку « “ сыграть в банку” звучало оптимистичнее, чем “сыграть в ящик”» (стр.75). Но в итоге и оба быстро разбогатевших предпринимателя оказались в банке высокого таера. Как и полагается уважаемому банкиру (как впрочем, и политику ещё со времён карбона), была изменена не только их биография, но и имена. Шекспировско-строппардовские Гильденстерн и Розенкранц превратились… Розенкранц, продав свою долю Гильденстерну, исчез с поля зрения жителей зелёной эры, а Антон Гильденстерн – история сохранила его имя со времен углеродной эры – отныне и вовеки веков стал Атоном Гольденштерном. Очевидная аллюзия на египетского бога солнца и золото. Следует, однако, отметить одно существенное отличие идеологий карбонового века и зелёной эры человечества: в последней было не принято и даже считалось неприличным упоминать ГШ-слово (имя Гольденщтерна. – Т.Л.), а тем паче начинать разговор о нём, т.е. библейская заповедь не упоминать имя господа всуе пережила ещё пару веков после всплеска религиозного фанатизма в ХХI веке. Но это вызвано отнюдь не скромностью обожествляемого ГШ, для которого даже была создана личная религия мировым религиозным синклитом: «Гольденштерн не был тираном или исчадием зла. Он был просто невероятно крутым бизнесменом с изрядным чувством юмора, который хотел лишь одного – чтобы его оставили в покое. Его, похоже, не слишком интересовало происходящее в мире, но ему не нравилось, когда мир интересовался им» (стр. 80). Но вернёмся к Мане, отмечающей восемнадцатилетие на ферме у тёти в Сибири, – это так стильно! (Отрадно, что Сибирь ещё жива). Знаменательная дата: в этот день присваивается специальный QQ-код (в обиходе кукуха – ошейник с символами), и человек приобретает право изменить свою кукуху и выставить голограмму в сеть – Контактон. Намёк на российский QR код и сеть В Контакте? Маня очень тщательно лепит свою кукуху: «Безупречная фигура. С красиво оформленной грудью, розовыми сосочками, рыжеватым квадратиком интим-причёски “адольфыч” (снова в тренде)» (стр.21). Увы, и в период эколюции квадратные усики, по-прежнему, популярны, на них обратит внимание не только бессмертный папа Мани, но и сам ГШ, не исключено, что с подачи маниного папы. Ещё в тринадцать лет Маня узнала, что из-за дороговизны места в банкохранилище его обитатели спекулируют на бирже, причём отец при крупных сделках использовал и фонды её с мамой. Биржевые спекуляции к добру не приводят, опасения Мани сбылись, и именно отец сообщает ей о том, что благополучие семьи будет зависеть теперь от её «доступа к чувственному опыту», естественно с Прекрасным ГШ, который «увидел её голограмму в Контактоне. Лично, посмеялся над “адольфычем”. И хотел теперь рыжую девушку из Сибири» (стр. 85). Подчеркну щедрость последнего – обещание Мане банки на втором таере и красивые очки, позволяющие видеть жизнь даже на седьмом таере, где размещалась банка самого ГШ. Ах, бедная, бедная, наивная Маня! Сколько таких Мань было в постперестроечной России! Но не будем останавливаться на перипетиях её дальнейшей жизни, читатель должен узнать о них лично, а рассмотрим некоторые более общие вопросы. Читать романы Виктора Пелевина всегда очень и очень интересно, поскольку он в стремлении «объять необъятное» пытается не пропускать ни одно событие современной жизни, а так как он пишет один роман в год, то его романы – это, фигурально говоря, хроники мировых событий данного года, хотя, естественно он не забывает и истории: «История России – так называлось прежде Доброе Государство – горька особенно. (…) Что такое была история Добросуда на быстрой перемотке? Садомазохистский роман с доисламской Европой. (…) Потом наступила эпоха вирусных эпидемий, гражданских и карбоновых войн, гуманного евроислама (Да, Виктор Олегович следит за новостями – Т.Л.) и искусственного интеллекта, когда люди почти на целый век прекратили заниматься друг с другом любовью» (стр.114-115). И далее: «Итак, к чему же пришло в конце своей истории человечество? Бессмертные баночные элиты под землёй, смертный обслуживающий персонал на поверхности, ветряки, конная тяга и мозг, чипированный у всех работающих на олигархию животных» (стр. 119). Блестяще, но просто издевательски излагает В. Пелевин историю литературы, причем глазами (нет, какими глазами – имплантами) Гольденштерна, внедрёнными в Маню, счастливую от его выбора студентку лицея. «Кроме Исторического Анализа, Гольденштерн любил Литературу и Чистописание (О, неподражаемый остроумец Виктор Олегович! Он даже помнит чистописание. – Т.Л. ) – ещё одно окно в прошлое, где Прекрасный когда-то жил. Литература как общественный феномен осталась в позднем карбоне и до сих пор питалась его соками. Когда после Мускусной ночи были стёрты все литературные алгоритмы, живые писатели уже век как вымерли с голодухи. (К счастью, не все: ещё живы А. Проханов, В. Пелевин, не стёрлась память о недавно ушедшем Э. Лимонове– Т.Л.). В Добром Государстве сохранился только один баночный классик Г.А. Шарабан-Мухлюев, Мопассан для бездомных, как его называли в позднем карбоне» (стр. 119). Сложную загадку задал Виктор Олегович читателям. Мухлюевых в карбоновой России было немало, но выжить могли только толстый Дима и вездесущий Захар. Но могли ли они быть названы «Мопассаном для бездомных», вот в чём вопрос? Скорее они из «Тумбочки Рабиновича». Пелевин, по-моему, впервые рискнул, сделав «таинственное и торжественное лицо, как следует при обращении к древнему эпосу» не только ввести в текст прямо-таки антисемитский анекдот про Абрама, Мойшу и Исака, но и расшифровать его: «… некий цадик совершил запретные магические действия, поднялся по ступеням сожжённого пути и уподобился Всемогущему и Всеведающему. Возвысившись духом, он умер как отдельная личность и стал ничем, а через это всем – как было зашифровано в “Интернационале” и других эзотерических проекциях каббалы. (…) Наш Абрам стал всем!» (стр. 110-111). Автор романа предусмотрительно цитирует древний эпос и вследствие этого грозная статья УК о разжигании национальной розни ему, надеюсь, не грозит. Не обходит вниманием Виктор Олегович и восприятия писателями критики в свой адрес на примере, естественно, Шарабан-Мухлюева, которого старушки-критикессы обвиняли в том, что он из года в год пишет одно и то же. Ответ дан, конечно, метафорически: собака приходит на вернисаж, нюхает и возмущается – на всех картинах одно масло в то время как на помойке сосисочной фабрики весь ассортимент: говядинка, баранинка, кишочки, косточки и т.п. И далее следует приговор критикам: «…картины рисуют не для собак, и если какая-то любопытная сука забрела на вернисаж, ей лучше не предъявлять претензии художнику, а вернуться на свою помойку духа… Вот только эта сука всё равно будет ходить на вернисаж, вынюхивать свои сучьи запахи и гадить в углу..» (стр. 122). Сурово! Критикам Шарабан-Мухлюева не позавидуешь! Мимоходом автор словами учительницы (кукухи) оценивает и журналистику периода позднего карбона: «главное отличие журналиста от проститутки в том, что журналисту платит сутенёр» (стр. 125). «Сутенёров», как и журналистов современной России, полагаю можно не называть, они общеизвестны. Сторонники либеральной идеологии позднего карбона могут быть спокойны: их дело не пропало: в постэколюционной стране продолжает жить и работать чипированная, как и все, но оппозиционная партия «Социалистические евразийские революционные демократы – охранители (б)» (стр.279), сокращённо называемые «сердоболами». Их не только не преследуют, но старушка-сердоболка Анна Натальевна (обратим внимание на отчество – как актуально в наши дни!) даже преподаёт в лицее Историю Искусств, при этом она « не упускала случая пнуть павшую династию (Михалковых-Ашкенази – Т.Л.) – даже один раз провела урок на тему “Трагедия и подвиг русского народа как кормовая база семьи Михалковых”» (стр.135). Дааа, даже два века спустя сердоболы искажают историю: «…династия произошла не из чресел великого русского режиссёра (…) по мере необходимости их “допечатывали”. Ашкеназами династию называли потому, что в их геном были добавлены сегменты кода Четырёх Великих Матерей, от которых вела род почти половина евреев-ашкеназов. (…) Увы, дело было не в генах, а в контроле над ресурсами» (стр. 135-36), – с горечью констатирует Анна Натальевна. Вероятно, нужно согласиться с учительницей, в позднем карбоне что-то не звучали представители этой династии среди владельцев – распорядителей ресурсами, хотя кто знает. Пелевин правильно ставит вопрос о том, чья сеть. При таком изложении истории, добавив ещё норму доступной информации о Гольденштерне, вряд ли можно ожидать хоть какого-нибудь протеста, тем паче от Мани с её перспективой оказаться в банке второго таера. Но наивная любознательная русская девочка, которая ещё до восемнадцатилетия на 32 процента превысила норму шарить по ветвям ГШ в сети, прозревает относительно своей будущей судьбы: для достижения полного счастья Гольденштерном Маня должна просто совсем исчезнуть. Бедные Мани, сколько было таких «исчезнувших» вас в перестроечные годы карбоновой эпохи? Но… «безумству храбрых поём мы песни» и, пропустив две главы романа – о них несколько слов позже, вернёмся к очаровательной кошечке Миу, в судьбе которой намечаются серьёзные изменения. За её «лунный свет» и тайну борются два альфа-кота: полосатый Феликс и рыжий Мельхиор. Оставлю читателям блестящее описание боя без правил двух альфа-котов. Его издали наблюдает Миу, которая «чувствовала, что однажды ей придётся покориться одному из альфачей, господствующих над бутиком Базилио, и не слишком рефлексировала по этому поводу. (…) Где-то в будущем, чувствовала Миу, мир уронит на неё свою когтистую лапу – но впереди ещё много весёлых светлых дней» (стр. 422). В итоге честного боя Миу должна была стать наградой для рыжего Мельхиора. Вспомним, что Мельхиор – это один из волхвов, принесших подарки деве Марии по библейскому преданию. Но в жизни Миу появляется Шредингер (нет, это не Schrödinger автор уравнения его имени в квантовой физике), а молодой зеленоглазый омега-кот, у которого не было никаких шансов: «альфа-кот прибьёт его одним ударом лапы» (стр. 427). Но он оказался говорящим сверх-котом и увлёк очаровательную Миу из её чистенького ухоженного домика в самый грязный угол помойки, где обучал её дару речи. Ах, бедная Миу с её несбывшимися надеждами стать сверх-кошкой и осчастливленные неистощимой фантазией Пелевина читатели его романа. В этой главе Виктор Олегович воздаёт должное слову, которое, судя по библейской легенде, было вначале. Когда пришедший отстаивать своё завоёванное в победе законное право Мельхиор и прижал Шредингера к земле, намереваясь «опустить» его на глазах Миу, последний заговорил. «Миу была готова ко всему, но не к этому. Мельхиор отпрыгнул назад, словно получив удар по носу и задрожал. Натурально задрожал, будто ему вдруг стало очень холодно или страшно» (стр.448). Блестящая тирада Шредингера, который, как оказалось, весьма и весьма осведомлён не только в культурологии, но и в социологии позднего карбона, заслуживает особого внимания: «…Социально-политическая истина есть то же самое, что доминантный альфа-нарратив – и любой нарратив становится конспирологией, как только опускается до омега-статуса. Любой разветвлённый нарратив конспирологичен, так как обвиняет в конспирологии другие нарративы, а суждение о чужой конспирологичности является конспирологией по определению. Приобретая альфа-статус, нарратив получает санкцию на вынесение вердикта, что есть “добро” и “истина”» (стр. 449). Дружно посочувствуем теперь уже несчастному Мельхиору – такую тираду не сможет вынести даже человек с высшим филологическим образованием советского времени, не говоря уже о рыжем коте, цвет которого «напоминает портмоне пожилого официанта» с ворохом засаленных чаевых внутри и который уползает с помойки с обещанием восстановить справедливость через суд. Вот в суде, над залом которого «… царила сердобол-большевистская фемида со счётами вместо весов и третьим глазом, широко и страшно раскрытым над повязкой» (стр. 451, и наступает момент истины. Не буду лишать читателей удовольствия ознакомиться с ним визуально, обращу внимание только на одно открытие эпохи зелёной революции в ответ на библейский вопрос Понтия Пилата об истине: «Всё что возникает в первой сигнальной системе – истина. Ложь существует только во второй. Некоторые даже утверждают, что там только одна ложь» (стр. 455). Что касается «некоторых утверждений», адвокат потерпевшей стороны, конечно, преувеличивает, но вот два столетия спустя насущная проблема, волновавшая цивилизованный мир позднего карбона с его ЛГБТ-сообществами, андрогинами, однополыми браками пр., нашла своё решение: истина найдена!
В суде выясняется главное – бутик «Базилио» – это ещё одно дочернее предприятие «TRANSHUMANISM.Inc», а кошечка Миу и победитель Мельхиор – это клиенты этого учреждения, в числе услуг которых есть и такая: семейная пара, чтобы оживить чувства, покупает услугу «медовый месяц», редуцируясь в кошачьем модусе. Шредингер – «в далёком прошлом штатный философ Московского Университета имени Павших Сердобол-Большевиков» (стр.462), в своё время удачно попавший в банку первого таера, разорился на биржевых спекуляциях и «нанялся в бутик-пространство “Базилио” на роль омега-кота» (стр. 465), чтобы ещё немного продлить своё баночное существование. Ох, уж этот всевидящий и всезнающий Пелевин! Не может пройти мимо униженной жизни профессуры Доброго Государства от позднего карбона до времени эколюции, не забыв, однако, попутно ткнуть носом в грязь и советскую науку (хочу надеяться – автор романа имеет в виду преимущественно гуманитарные дисциплины) в памфлетном названии Московского университета.
Резюмируя содержание главы «Кошечка», можно сказать, что и тут «Гольденштерн – всё». Это же с полным правом можно отнести и к «Поединку» – баночный мир воцарился даже в Японии, и к «Свидетелю Прекрасного», где главный персонаж Иван, прослушав традиционные «Ответы Прекрасного» (аллюзия на… Нет, даже страшно подумать об имени) должен присутствовать в «Выносе мозга» на Красной площади и на протестном мероприятии в Парке культуры, и в «Митиной любви», и… Да что там говорить – Гольденштерн – это действительно «наше всё» и объединяющая идея всех рассказов, вошедших в роман. Но Пелевин остаётся верен себе: «без женщин жить нельзя на свете, нет!», конечно, только без русских женщинах (японские якудзки – японцам). В «Свидетеле Прекрасного» рядом с Иваном появляется девушка Няша с «несколькими мелкими прыщиками на щеках и короткой сердомольской стрижкой “внутренняя мобилизация” (…) Наверно, папа крупный политрук где-нибудь в провинции, а девочка в Москве на учёбе» (стр. 275). Надо отдать должное сердоболке из провинции – в отдельных вопросах «учёбы» она весьма и весьма преуспела, хотя, на мой взгляд, уровень допуска к этой главе следовало бы повысить до 23+, как раньше было во Франции (не знаю, как сейчас).
Кратко осветив излюбленную Виктором Олеговичем тему о женщинах, не могу не отметить прямо-таки подвиг автора, избравшего героинями романа 2021 года женщин, на сей раз сравнительно юных. Это в наше-то время андрогинов, трансгендеров, дошколят, меняющих свой пол и т.п. Браво, Виктор Олегович! Вы верны себе.
Ещё одна, но пламенная страсть автора – проблема веры. Не обходит её он и в этом романе. «Что есть вера? Это обнаглевшая надежда. Прошение о ссуде, настолько уверенное в себе, что считает себя векселем… (…) не считай, что у тебя есть вексель, по которому тебе должны!» (стр. 347-48). Остроумно-саркастическое определение религии В.О. Пелевиным, с которым трудно не согласиться.
Плюс сверхактуальную тему романа, особенно в наши дни – тему информационных потоков как определяющего фактора в формировании сознания. «…даже любую конкретную картинку, если угодно – формирует для нас, по сути говоря, враг. (Курсив мой. – Т.Л.) Мы давно знаем, насколько он коварен, лицемерен и лжив. Но почему- то верим ему в самом главном. Доверяем ему управлять информационными потоками, достигающими наших мозгов» (стр. 359). Не в бровь, а в глаз – без экивоков, как сказали бы раньше – «с ленинской прямотой». В одном из интервью журналист обратил внимание, что у Д. Медведева на столе лежал роман Пелевина того года. Читают ли в наши дни президент, правительство, госдума и мелкие думишки, разбросанные по городам и весям России, историка и провидца – В.О. Пелевина? Читайте, господа власть имущие: диагноз поставлен, за вами – дело.
Приведённый краткий экскурс по страницам «Transhumanism.inc» отнюдь не исчерпывает всех тем – больших, маленьких и средних, – освещённых в этом романе. Пелевин, как и его роман «неисчерпаемы, как атом». Я, возможно, ещё вернусь к некоторым из них. А пока, дамы, господа и товарищи, читайте, читайте, читайте… И думайте.
Санкт-Петербург
Рейтинги
