В конце прошлого года в издательстве «Эксмо» вышла новая книга культового Виктора Пелевина — S.N.U.F.F. В очередной раз произведение писателя вызвало неподдельный энтузиазм как его поклонников, так и его противников. В связи с этой книгой можно говорить в том числе и о талантливой кремлевской заказухе с необходимой ритуально-политической канвой.
Есть известный украинский анекдот о том, почему на рождественские праздники водку непременно следует закусывать винегретом. «Бо воно ж, куме, таке потім гарне на снігу — як вишиванка!».
Собственно, в эту пару строк вполне можно было бы уместить рецензию на новый роман Виктора Пелевина.
Торжественный замысел. Содержательный, во всех смыслах слова, результат.
Снафф — это понюшка, доза, первоначально — табачная. Это также кино- или видеозапись настоящего убийства человека (обычно женщины), сделанное с целью последующего распространения для развлекательных целей. Иногда — снятое случайно. В романе это аббревиатура — Special Newsreel Universal Feature Film.
Главный герой — Демьян-Ландульф Дамилола Карпов — словоохотливый и неуклюжий толстяк, дистанционный видеооператор, почти не покидающий пределы своей комнаты, но именующий себя «боевым летчиком» корпорации, снимающей новости и снаффы. Извращенцем его назвать трудно, потому что секс с пластиковой компьютеризированной куклой — одна из норм изображенного Пелевиным мира, таких людей там величают «пупарасы».
Именно людей, потому что оные живут в подвешенном над поверхностью земли гигантском городе-шаре, «офшаре» (свифтовская Лапута). Он называется Бизантиум. Внизу живут орки, ранее называвшиеся урками, потому что жили в Уркаине. А потом все перепуталось окончательно, пока не уравновесилось в виде отношений метрополии — наверху, колонии — внизу. Люди и орки устраивают ежегодные ритуальные войнушки в Цирке, где орков взаправду массово убивают ряженные в людей и чудовищ роботы, посылаемые людьми, а люди все это снимают с помощью летающих видеокамер. Использование газа приравнивается к использованию урана со всеми вытекающими.
Такой оригинальный двуединый мир. Жалко даже, что Уэллс своих «морлоков» и «элоев» придумал в 1895 году.
Две любовных линии. Первая — молодой орк Грым с его барышней Хлоей. Автор скромно намекает на один из пяти канонических греческих романов «Дафнис и Хлоя», напоминая, что он тоже классик, не хуже Лонга, заслуживающий анналов (с двумя «н»). Из подобных междустрочий, собственно, роман и состоит. Но об этом чуть погодя.
Вторая — упомянутый видеооператор со своей куклой-«сурой». Surrogate wife «западает» на орка и сбегает с ним из неумолимо деградирующего матричного «офшара» на воздушном шаре заниматься сексом в девственные леса и пустоши, которые, оказывается, уже не радиоактивны (как в польской фантастической комедии 1983 года «Новые амазонки»). Хлоя, подобраная в «офшар» респектабельным пиарщиком, быстро становится преуспевающей стервой, а посему красиво гибнет. Дамиола Карпов готовится рухнуть на Землю и погибнуть вместе со всем «офшаром». Эдакая Россия будущего, или, говоря пелевинскими языковыми выкрутасами, «Сросия».
Герой думает и разговаривает, как рефлексирующий подросток, компенсирующий пубертатную страсть к видеоиграм и порнографии обильным цитированием «Луркмора» и «Баш.орга». Его ближайшее окружение похоже на временно одетых персонажей «хентай». Словесность орков, определяющих будущее по священной книге «Дао Песдын», чем-то напоминает одновременно Симпсонов и «Южный парк». Отдельной розовой нитью в книге — постоянный стеб над вечно пожилыми феминистками.
«Очень своевременная книга», как сказал Ленин о романе «Мать» Максима Горького. Словарь «крылатых» выражений утверждает, что так отзываются «шутливо-иронически о скороспелом конъюнктурном сочинении».
Но книга действительно очень своевременная. Если тот же Ленин говорил о Льве Толстом как о «зеркале русской революции», то свежее произведение Пелевина — несомненные «дребезги» русской политической, художественной и нравственной культуры.
В былые времена, будучи членом Science Fiction Research Assoсiation, я читал в Оксфордском университете лекцию о динамике социально-политических аспектов в советской фантастике. Меня спросили о корнях ее диссидентства. Я ответил, что в двадцатые годы ХХ века образованные люди, поленившиеся эмигрировать (вроде графа Алексея Толстого, выдающегося российского интеллектуала, поэта, драматурга), вынуждены были пойти на литературную службу к новой власти. Того же Толстого, вне сомнений, сгноили бы на Соловках, не напиши он «Аэлиту» и «Гиперболоид инженера Гарина», заканчивающиеся всемирными революциями под руководством русского пролетариата. Евгению Замятину повезло больше. После критики, последовавшей за публикацией в 1929 году в эмигрантской печати фантастического антикоммунистического романа «Мы», которая привела к исключению из Союза писателей СССР и запрету публиковаться, Сталин разрешил ему эмигрировать. В истории жанра есть еще подобные примеры.
Все это сегодня не утратило актуальности. Напротив — тенденция еще ярче. С одной стороны, Пелевин написал талантливую кремлевскую заказуху с необходимой ритуально-политической канвой. Ни одно мало-мальски заметное произведение в России не обходится сегодня без «хохлосрача». Раньше не могло обойтись без реверансов в сторону компартии и ее вождей. А теперь презрительное сплевывание в сторону хутора Михайловского — такая же обязательная отметка о благонадежности русского писателя.
С другой, — этот отчаянный сдавленный вопль интеллектуала, не желающего разделять грустную советскую судьбу своих предшественников. Намекающего свободомыслящим людям: «Я свой, просто так сложилось, что мне предложили хорошую цену». И одновременно понимающего всю нелепость таких оправданий. От этой сдавленности духовность вырывается наружу через самые разные отверстия. «Грустно, когда любимый автор любовно опрыскивает мозг читателя мочой», — написала одна из росийских блогерш.
Пелевин — характерный пример русской интеллектуальной истерики в длинном перечне различных имен. Здесь и талантливейший Никита Михалков, и замечательный фантаст и украинофоб Сергей Лукьяненко, и даже «серый кардинал» Кремля Владислав Сурков (с его «Околоноля»). Эти и подобные им «воцерковленные говнометарии», прибегая к пелевинскому сравнению, предчувствуют и предвидят неизбежное «закручивание гаек» в нынешней России, сами непосредственно принимая в этом активнейшее участие. И вроде порой горько кручинятся от такой «маяковщины», но стреляться точно не будут. Не в чести такая самодеятельность, понадобится — власть пришлет кого надо. Конечно, в романе Пелевина ирония плотнейшим образом переплетена с самоиронией, и зажравшиеся «бизантийцы» в произведении отнюдь не милее тупых «орков».
Роман следует обязательно читать, потому что как минимум — нескучный, как максимум — многоуровневый. Множество скрытых и прямых аллюзий превращают книгу в занимательный интеллектуальный квест. Ехидные и едкие замечания об истинной природе отношений между мужчиной и женщиной — фактически отдельный философский трактат, достойный Отто Вейнингера. Замечательный слог и оригинальные постмодернистские выдумки (словом «маниту» в мире Пелевина обозначается одновременно верховное божество, монитор и деньги). Это и лубочная пародия на весь жанр постапокалипсиса в целом.
Текстом можно восхищаться. Автору нужно искренне сочувствовать.
Но потребляя этот культурный продукт, важно помнить: один раз его уже ели.
Олег Покальчук
Источник: zn.ua
Рейтинги
