РейтингиЕдва ли кому-то стоит напоминать, что фильмы знаменитого советского режиссера Сергея Эйзенштейна (1898 — 1948) оказали огромное влияние на развитие мирового кинематографа. Однако Эйзенштейн оставил след не только в кино, но и в литературе. Писатели и поэты XX века часто говорили о нем и его работах в своих статьях, эссе и даже стихотворениях.
Мы собрали несколько таких упоминаний.
Владимир Маяковский
<О фильме «Октябрь»>
Пользуюсь случаем при разговоре о кино еще раз всяческим образом протестовать против инсценировок Ленина через разных похожих Никандровых. Отвратительно видеть, когда человек принимает похожие на Ленина позы и делает похожие телодвижжения — и за всей этой внешностью чувствуется полная пустота, полное отсутствие мысли. Совершенно правильно сказал один товарищ, что Никандров похож не на Ленина, а на все статуи с него.
Мы хотим видеть на экране не игру актера на тему Ленина, а самого Ленина, который хотя бы в немногих кадрах, но все же смотрит на нас с кинематографического полотна.
Осип Мандельштам. «Как я писал сценарий»
<Фрагмент>
Шкловский посоветовал мне написать сценарий и скрылся, мелькнув огуречной головой. Больше я его не видел, но получилось вот что: я проклял Шкловского до седьмого колена.
Я решил написать из быта пожарных. Мне сразу померещился великолепный кадр во вкусе Эйзенштейна: распахнутый гараж и машины, как гигантские ящеры, набегающие на зрителя.
Или, например, тревога, качающийся колокол, дежурный у телефона, пожарные вскакивают с коек...
А можно начать с мирной жизни: пожарные сидят на койках и читают газеты, или можно еще углубить бытовой уклон: скажем, пожарные созывают какое-нибудь совещание для выбора делегатов или борьбы с чем-нибудь. Тут же играют в шахматы... и вдруг приходит чья-то жена, жена какого-нибудь пожарного, и начинается... коллизия.
Да, коллизия, легко сказать — коллизия! Почему она приходит, чего ей нужно?
Нет, лучше подойти со стороны. Где-то в Замоскворечьи сидит за чаем семья бухгалтера и совершенно не подозревает, что вся обстановка с ореховым буфетом через полчаса сгорит, а в это время пылает на кухне примус, а возле него ребеночек.
Вся суть в композиции кадров и в монтаже. Вещи должны играть. Примус может быть монументален.
Сергей Довлатов. «Записные книжки»
<Фрагмент>
Молодой Александров был учеником Эйзенштейна. Ютился у него в общежитии Пролеткульта. Там же занимал койку молодой Иван Пырьев.
У Эйзенштейна был примус. И вдруг он пропал. Эйзенштейн заподозрил Пырьева и Александрова. Но потом рассудил, что Александров — модернист и западник. И старомодный примус должен быть ему морально чужд. А Пырьев — тот, как говорится, из народа...
Так Александров и Пырьев стали врагами. Так наметились два пути в развитии советской музыкальной кинокомедии. Пырьев снимал кино в народном духе («Богатая невеста», «Трактористы»). Александров работал в традициях Голливуда («Веселые ребята», «Цирк»).
Илья Ильф и Евгений Петров. «1001-я деревня»
<Фрагмент>
По дороге в деревню, вспоминая о стандартах, киногруппа Эйзенштейна заливалась смехом. Они думали о том, каких пошлых мужичков наснимал бы в деревне режиссер Протазанов, и это их смешило.
— Счастье, что послали нас! — восклицал Эйзенштейн, добродушно хохоча.- Чего бы тут Эггерт наделал! Небось толстого кулака заснял бы!
— И жену его толстую! — поддержал Александров.
— И осла его, и вола его,- закричали ассистенты, консультанты, эксперты, администраторы и хранители большой печати Совкино,- и всякого скота его. Все это толстое, стремящееся к ниспровержению существующего строя.
— Да что тут говорить! — заключил Эйзенштейн.- Пора уже показать стране настоящую деревню!
Об этом своем благом намерении показать настоящую деревню Эйзенштейн оповестил газеты и сам любезно написал множество статей.
И страна, измученная деревенскими киноэксцессами Межрабпомфильма и ВУФКУ, с замиранием сердца принялась ждать работы Эйзенштейна.
Ждать ей пришлось не так уже долго — годика три.
Борис Пастернак. Поэма «Девятьсот пятый год»
<Фрагмент>
Солнце село.
И вдруг
Электричеством вспыхнул «Потёмкин».
Со спардека на камбуз
Нахлынуло полчище мух.
Мясо было с душком...
И на море упали потёмки.
Свет брюзжал до зари
И забрезжившим утром потух.
Глыбы
Утренней зыби
Скользнули,
Как ртутные бритвы,
По подножью громады,
И, глядя на них с высоты,
Стал дышать броненосец
И ожил.
