РейтингиСаша Соколов считается одним из крупнейших русских писателей последних десятилетий. А ведь опубликовал он всего ничего: три небольших романа и книгу поэм (это без учета нескольких лекций и эссе). За скрытность и желание писать «в стол» он получил титул «русского Сэлинджера», а за музыкальность и ритмичность прозы его сравнивают с Джеймсом Джойсом.
В интервью, которые он редко, но все-таки дает, писатель признается, что именно ритмичность текста и сочетаемость слов для него важнее всего: «Каждый раз мне нужна новая форма, новый звук, новая музыка».
Чтобы показать красоту слога Саши Соколова мы отобрали десять цитат из первого и самого знаменитого его романа «Школа для дураков».
|
... Несущие на одежде своей снежинки, делятся обычно на два типа: хорошо одетые и плохо, но справедливость торжествует — снег делится на всех поровну.
|
| Он замечал, что думает о ней постоянно, и радовался, что ничего не хочет от нее и, значит, действительно любит. |
| ...У ченик такой-то, расскажите о рододендронах. Тот начинал что-то говорить, говорить, но что бы он ни рассказывал и что бы ни рассказывали о рододендронах другие люди и научные ботанические книги, никто никогда не говорил о рододендронах самого главного — вы слышите меня, Вета Аркадьевна? — самого главного: что они, рододендроны, всякую минуту растущие где-то в альпийских лугах, намного счастливее нас, ибо не знают ни любви, ни ненависти, ни тапочной системы имени Перилло, и даже не умирают. А если и умирают, то ни о чем не жалеют, им не обидно. И дереву, и траве, и собаке — им тоже. Лишь человеку, обремененному эгоистической жалостью к самому себе, умирать и обидно, и горько. |
| Я не знаю, почему так происходит в жизни, что никак не можешь сделать чего-то несложного, но важного. |
| Преврати дождь в град, день — в ночь, хлеб наш насущный дай нам днесь, гласный звук сделай шипящим, предотврати крушение поезда, машинист которого спит, повтори тринадцатый подвиг Геракла, дай закурить прохожему, объясни юность и старость, спой мне песню, как синица за водой по утру шла, обрати свое лицо на север... |
| Человек не может исчезнуть моментально и полностью, прежде он превращается в нечто отличное от себя по форме и по сути — например, в вальс, в отдаленный, звучащий чуть слышно вечерний вальс, то есть исчезает частично, а уж потом исчезает полностью. |
| Радость моя, если умру от невзгод, сумасшествия и печали, если до срока, определенного мне судьбой, не нагляжусь на тебя, если не нарадуюсь ветхим мельницам, живущим на изумрудных полынных холмах, если не напьюсь прозрачной воды из вечных рук твоих, если не успею пройти до конца, если не расскажу всего, что хотел рассказать о тебе, о себе, если однажды умру не простясь — прости. Больше всего я хотел бы сказать — сказать перед очень долгой разлукой — о том, что ты, конечно, знаешь давно сама, или только догадываешься об этом. Мы все об этом догадываемся. Я хочу сказать, что когда-то мы уже были знакомы на этой земле, ты, наверное, помнишь. Ибо река называется. И вот мы снова пришли, вернулись, чтобы опять встретиться. |
| Это пятая зона, стоимость билета тридцать пять копеек, поезд идёт час двадцать, северная ветка, ветка акации или, скажем, сирени цветёт белыми цветами, пахнет креозотом, пылью тамбура, куревом, маячит вдоль полосы отчуждения, вечером на цыпочках возвращается в сад и вслушивается в движение электрических поездов... |
| Нас уважали и мы были на хорошем счету и считались ценными сотрудниками, ибо ни у кого в Министерстве не было таких встревоженных лиц, как у нас. |
| Никто не в состоянии выучить: шум дождя, аромат маттиолы, предчувствие небытия, полет шмеля, броуновское движение и многое прочее. Все это можно изучить, но выучить — никогда.
|
