Рейтинги
И практически с такой же интонацией — один из героев нового романа Улицкой, выйдя после отсидки, рассказывает друзьям о гэбистах: «Мы для них все на одно лицо — как китайцы, что ли. Нет, люди в очках, вот кто». С тех пор мало что изменилось: очки, бороденка — выхваченные черты того же образа.
С ходом времени и сменой экономических схем вопрос отношений власти и интеллигенции не потерял актуальности, и «Зеленый шатер», написанный не только свидетельницей, но и во многом участницей диссидентского движения, мог бы ответить на множество не дающих покоя вопросов. Как получилось, что люди, сумевшие взрастить свою инакость при советской власти, читавшие тогда другие книги, разговаривавшие другие разговоры, жившие другой, «мимосоветской», по формулировке одного из героев Улицкой, жизнью, в новой действительности так быстро растратили это все без остатка? Как получилось, что они, считавшие себя, чего греха таить, избранными и, что важно, считаемые избранными — пусть уже в другом смысле слова — своими оппонентами (в том числе, без сомнения, автором формулировки про бороденку), так быстро променяли эту избранность на комфортный для них, но не для остальных извод свободы? Как получилось, что даже этого они не удержали, не вырастили достаточного количества последователей, чтобы удержать?
В интервью, которое Людмила Улицкая дала ресурсу «Газета.ru» в связи с выходом романа, она резко отозвалась о тех, кто считает диссидентов «ответственными за то, как мы живем теперь» («А кто голосовал за новых руководителей страны с кагэбэшной выучкой? Не ваше ли поколение прагматиков? Уж точно не мы, диссиденты и околодиссиденты»). И действительно, «Зеленый шатер» — не о диссидентской вине, а о диссидентской беде.
Там сделано вот как: герои — например, те, кто вышел на Красную площадь в августе
С уклонениями в сторону, вставными новеллами и прыжками во времени «Зеленый шатер» рассказывает историю трех одноклассников — Ильи, Михи и Сани — от похорон Сталина до смерти Иосифа Бродского (до нее, впрочем, доживает лишь Саня — не диссидент, а музыкант, спасающийся в итоге именно искусством).
А Илья и Миха — каждый в свою меру — живут в этом соблазнительном мире и подпадают под его соблазны. Вроде бы на хорошую работу не берут — за пятый пункт или «подписантство», зато можно не ходить на службу к десяти. Денег совсем нет, зато вдруг обламываются невиданные джинсы и виски. «Чай и водка льются рекой, кухни пузырятся паром политических дискуссий», но «сырость ползет от стены возле плиты вверх, к запрятанным микрофонам». Женщины — не чета советским клушам — свободны и прекрасны, но в любой момент вас может разлучить сотрудник КГБ, мелкий бес с шариковой ручкой и протоколом наготове, протоколом, который, так или иначе, в конце концов окажется подписанным.
Система советской власти не допускала полного благородства, полного самоотречения, говорится в «Зеленом шатре», и диссиденты как ее часть не составляли исключения из этого правила. «Все подпольщики тех лет, читатели и делатели самиздата, переругались и разбились по мелким партиям, на овец и козлищ. Правда, разобраться, кто овцы, кто козлища, не удавалось. Одни были за справедливость, но против родины, другие против власти, но за коммунизм, третьим хотелось настоящего христианства, а были еще и националисты, мечтающие о независимости своей Литвы или своей Западной Украины, и евреи, которые твердили только об отъезде...» Этот пассаж выглядел бы почти приговором и отчасти ответом на приведенные выше вопросы, если бы рядом с ним не стояло: «Но ведь есть и другие — Володя Буковский, и Таня Великанова есть, Андрей Дмитриевич есть. Валера, Андрей, Алик, Арина...»
Без этой декларации верности «Зеленый шатер» не был бы романом Улицкой. А это именно такой роман. Другое дело, что некоторым романы Улицкой нравятся, а некоторым — нет.
Статья опубликована на сайте газеты «Коммерсант»