Рейтинги
Т.Р.: Бытует мнение, что сейчас снижается интерес к литературе. Даже не в негативном плане, а что мы развиваемся и приходим к новым источникам и формам потребления информации. То есть считается, что снижение интереса к литературе — не тревожное, а вполне закономерное явление.
В.В.: Это правда. Интерес к большим формам — романам, повестям и т.п. — проходит. Сравните статус писателя хотя бы в середине ХХ века и сейчас. Я неоднократно слышал от своих коллег, что писатели сейчас не могут прожить, зарабатывая литературным трудом. И это нормально. Но к тексту как таковому интерес не ослабевает, пока он остаётся главным средством общения.
М.П.: Т.е. перефразированная цитата «Не будет ни кино, ни книг — один сплошной интернет» — она имеет место быть?
В.В.: Очень общё говоря — да. Вопрос в том, как подается материал. Я могу сказать, что сейчас идет битва между условным «экспертным мнением» и таким же условным «web 2.0». Образно говоря, некая борьба между Википедией и Большой Советской Энциклопедией. Сейчас считается, что первая всех победила. Хотя пару дней назад я обедал со своим другом, который занимается инвестициями в интернет-проекты в России и США. Так американские коллеги уговаривают его вложиться в новую электронную систему заранее подготовленных ответов на вопросы, то есть когда есть экспертные тексты, заранее опубликованные в сети. Они дают ответ на самые часто задаваемые вопросы в интернете.
М.П.: Некий вопросник?
В.В.: Да. Но такая система будет подключена к поисковикам, хотя одновременно и конкурировать с ними.
Т.Р.: Книга если не вытесняется другими носителями информации, то испытывает жесткую конкуренцию со стороны других носителей информации.
В.В.: Я бы не сказал, что это конкуренция. Они сосуществуют. iPad не вытесняет книги, а дополняет их. Вот, например, интерактивной «Алисы в стране Чудес» для него не было бы, если бы не было собственно «Алисы в стране Чудес» Льюиса Кэрролла (Lewis Carroll). Литература всегда будет задавать образы, все-таки это авторская часть. Тексты и образы пока идут вместе. Возможно, в какой-то момент мультимедиа перестанет нуждаться в авторском тексте, но пока без него никуда.
М.П.: Все равно идет ускорение процессов жизни. Что-то становится возможным делать одновременно. В этом контексте аудиокниги могут еще отвоевать свою долю рынка?
В.В.: Представьте, что вы берете в руки роскошное издание с картинками книги Уильяма Блейка (William Blacke). Его приятно читать. А аудиокнига — монотонный голос одного человека, записанный с перерывами на кашель, чих и сморкание... Совершенно несоизмеримые ощущения. Недостаток аудиокниг еще и в том, что нельзя ничего подчеркнуть, писать на полях...
Т.Р.: Вы так часто делаете?
В.В.: Как можно читать книгу, не работая с текстом? Если просто читать книгу — получаешь десять процентов от общего удовольствия.
Т.Р.: А если взял книгу у кого-то почитать, неудобно же ее портить.
В.В.: Конечно, поэтому их лучше покупать. Книги — ведь и так самые доступные из предметов роскоши.
Т.Р.: Когда вы в последний раз ходили в библиотеку?
В.В.: В
Т.Р.: Я недавно проходила мимо районной библиотеки, куда ходила в школе, и решила зайти. Она осталась в том же самом состоянии. Даже мой абонемент сохранился и мне выдали книги.
В.В.: Интересный вопрос, кстати. Библиотеки еще конкурентоспособны. Москва модернизирует свои библиотеки, и они вполне популярны. Или вот я недавно общался с молодой писательницей Евой Ланска, так она строит библиотеки в детских домах. Говорит, что там они очень востребованы.
Т.Р.: В чем заключается реинновация библиотек? В электронном ведении архивов, внедрении ридеров?
В.В.: Да, ридеры — это очень дешево и удобно. Но здесь что-то принципиально новое сделать сложно, стандартно делают wi-fi и кафе. Но сила библиотеки — в сообществе людей, которых она вокруг себя собирает. Зайдите в Историческую библиотеку — она до неприличия кондовая, как будто попадаешь в музей
М.П.: У нас так и в союзе литераторов, и архитекторов: дубовые двери, красные ковровые дорожки и пыльные бабушки.
В.В.: Тем не менее, даже у такого древнего и немодного места есть плотное кольцо людей с ним отождествляемых.
М.П.: Это же «Парки советского периода», там жизнь остановилась. Людей моложе пятидесяти там нет...
Т.Р.: ...Зато там могут подрабатывать студенты во время каникул.
В.В.: Это же здорово, живой музей людей, собранных по интересам. Любое такое бытие лучше небытия.
Т.Р.: Давайте вернемся к буквам. Читаем мы сейчас много: от газет и журналов до бесконечного интернет-контента, нежели литературу в ее классическом понимании.
М.П.: Качественной журналистики у нас пока не так много...
Т.Р.: Сейчас изменилось понятие чтения, которое было у наших родителей. Сейчас это больше физическая деятельность. Чтение газет журналов — можно ли это считать чтением?
В.В.: Мы привыкли воспринимать классическую беллетристику и нон-фикшн как высокую форму досуга. Но во многом это — заслуга не содержания, а стиля, интонации, каких-то сопутствующих средств теста. Книга — это и элемент стиля жизни, и то, что такой стиль формирует. Сама по себе, как артефакт, она не представляет ценности. Она дает слова для описания того, что происходит внутри нас и снаружи. А это — вовсе не задача периодических изданий, даже в том случае, когда дело доходит до журналов, посвященных стилю. В лучшем случае это — протез литературы.
М.П: По сути периодика говорит только об окружающем...
В.В.: По этому поводу хорошо сказал Оскар Уайльд (Oscar Wilde). общий смысл его афоризма был в том, что это не искусство описывает окружающий мир, а окружающий мир описан через искусство. Чаще всего человек непроизвольно пытается воспроизвести какой-либо сюжет из классической литературы в жизни. Часто это делает его лучше.
М.П: Может, снижение интереса к литературе (особенно современной) заключается в ее бесхозности? В советское время она была инструментом власти, и писателей поддерживали.
В.В.: Сейчас литература свободна. За неправильно сказанное слово тебя не отправят в ГУЛАГ, за хвалебные речи не дадут дачу. Другое дело, что некоторые современные писатели просто молятся, чтобы их отправили в «лагеря». За последние семьдесят лет у нас генетически отложилось «желание пострадать» и тем самым получить подтверждение свое значимости. Ну, в отсутствие такого критерия, как приличные доходы с продаж.
Т.Р.: Вы хотите сказать, что отсутствие цензуры мешает?
В.В.: Больше всего мешает самим писателям. Средний российский интеллигент хочет, чтобы в стране была цензура, чтобы с ней бороться и ненавидеть.
М.П: И здесь у нас проявились «униженные и оскорбленные»...
В.В.: А что делать? Когда ты не можешь писать настолько хорошо, чтобы тебя переводили на двадцать языков, единственный шанс доказать себе, что ты великий писатель — страдать от государства.
Т.Р.: Давайте поговорим о критике. Как трактовать ваши слова «Писатель способен сделать из жизни нечто прекрасное, написав книгу, а критик способен превратить в прекрасное книгу писателя, даже если он этого не заслуживает»? Зачем?
В.В.: Это вызов критику. Еще раз процитирую Уайльда. Он говорил, что критик по своей природе находится выше писателя, потому что работает с более чистым материалом. Писатель работает с жизнью, критик — с уже обработанным продуктом. Если критик читает даже самую плохую книгу и видит какие-то недоработки, он имеет полное право в своей рецензии вскрыть то, что было заложено автором, но не до конца раскрыто.
Т.Р.: Получается, критик должен быть всегда на стороне автора?
В.В.: Не обязательно. Книга может быть хорошей, а критик смешает ее с грязью. Это тоже вызов профессионализму. Критик всегда будет подгонять все под свою картину мира — это профессионально. А разговоры про «быть объективным» — детский сад, так же как и попытки оценивать что-либо с моральной точки зрения — лицемерие.
Т.Р.: Как насчет коньюнктуры в ваших кругах?
В.В.: Критик работает или в мейнстриме или против него.
Т.Р.: Давайте рассмотрим на примере романа «Околоноля».
В.В.: Давайте. Понятно, что большинство людей, отвечающих у нас за литературу, хотят пострадать, и, подозревая в авторстве вовсе не Натана Дубовицкого, пытаются его обругать. Если критик хочет выпендриться, то он его похвалит. Это сейчас главная контркультурная форма работы. Еще можно читать книги серии «Этногенез». Все остальное — интеллектуальный мейнстрим, отчаянно пытающийся противопоставить себя массовой культуре, но все равно мейнстрим.
М.П.: У нас каждый второй хочет быть «не таким, стоять одним, в белом плаще красивым» и еще на три рубля дороже продаваться...
В.В.: У нас нет единой культуры. Недавно глава инвестиционного фонда Hermitage Capital дал «Снобу» следующий комментарий: «В России 140 миллионов трудолюбивых честных людей и еще один миллион жуликов, который их поработил». Если перефразировать, то у нас обычный массовый миллион продвинутой тусовки интеллектуалов и еще 140 просто других людей.
М.П.: Среди 140 миллионов вряд ли пишутся принципиально разные рецензии.
В.В.: Один мой знакомый проводил исследование, опираясь на идею, заложенную в эссе Джорджа Оруэлла (George Orwell). Выяснилось, что некоторые строчки в рецензиях схожи до неприличия. Критики, разумеется, берут друг у друга материал.
Т.Р.: Не читая книги?
В.В.: Конечно! Для написания рецензии необязательно читать книгу. Читать — это ретроградно. Ну, например, вы заходите в магазин, перед вами лежит книга Джейн Джейкобс (Jane Jacobs), посвященная смерти американских городов. Что вы о ней можете сказать? Ничего, потому что она запакована в целлофан, и чтобы ее прочесть — ее надо купить. Но что мы можем о ней сказать не распечатывая? Она в мягком переплете и напечатана на тонкой бумаге. Дальше заходим в Википедию, читаем об авторе, далее находим отзывы других критиков. Пишем рецензию. Потом мы читаем книгу и пишем еще одну. Сравниваем. Могу дать гарантию, что разница будет не очень большой.
М.П: Значит, методом элементарной дедукции мы догадались?
В.В.: Да, мы живем в насыщенном информационном пространстве, здесь все складывается как паззл.
М.П и Т.Р.: В чем тогда заключается работа критика?
В.В.: Что касается смысла работы книжного критика — давайте смотреть правде в глаза. Вы открываете газету «КоммерсантЪ» или включаете «Эхо Москвы» для того, чтобы узнать новости? Нет, мы знаем, что мы хотим прочитать или услышать. То же самое — с книжной критикой. Это общий эстетический кайф.
М.П.: Более того, у нас нет таких критиков, которые могут повлиять на тиражи.
В.В.: Нет, у нас скорее тираж может повлиять на персонажа. В чем феномен раздела книжной критики журнала «Афиша»? Когда-то они написали одну-две рецензии на книгу Джоан Роулинг (Joanne Rowling), которая показала нам, что книга может быть одновременно интеллектуальной и массовой. Следовательно, можно читать и книжных критиков, которые нам об это расскажут.
М.П.: Говоря об авторах, когда мы беседовали с Сергеем Минаевым, на вопрос о феномене популярности его книг, он ответил: «То, что романы пользуются такой популярностью, — не моя заслуга, а скорее даже недоработка. Те, вещи которые аудитория схватывает, минуют те смыслы, которые я вкладывал».
В.В.: Это цинизм, та скромность, что грех паче гордыни, и притом весьма нездорового пошива. Потому что хорошая книга, если она планирует остаться в истории, не может быть издана малым тиражом «для своих». Вы когда-нибудь видели неизданный бестселлер? Даже если у книги — масса хороших рецензий, но маленький тираж, то она останется в небытии. Успех состоит из хороших отзывов и большого тиража.
М.П.: То есть он писал для того самого миллиона...
Т.Р.: Значит, мы имеем «высокую» литературу и коммерческую?
В.В.: Конечно! Хотя любое высокохудожественное произведение сейчас можно сделать массовым. С другой стороны, книга может быть удивительно попсовой и расходиться только в узких интеллектуальных кругах. Например, если она написана просто про небольшую «тусовку» — политическую или философскую.
М.П.: Чтобы автора читали, он должен правильно себя позиционировать, тусоваться, давать интервью...
В.В.: Или демонстративно брезговать этим, как Пелевин. Книга сейчас продается вместе с автором.
М.П.: Это как раз феномен времени?
В.В.: Сейчас легко добраться до автора: прогуглить, почитать ЖЖ, Твиттер, посмотреть в телевизоре, наконец. Очень много авторов и их книг исчезают из-за своей персональной скучности.