Как мыслить рационально: 10 цитат из книги «Философия без дураков»

Вспомните, как зачастую употребляется это слово. «Повысить уровень личной энергетики», «любовь имеет энергетическую природу», «я почувствовал какую-то темную энергию» и т. д. Как только это начинается, можно прерывать коммуникацию: скорее всего, вас либо корыстно разводят, либо бескорыстно делятся тараканами. Энергия только одна, та самая, что в школьном учебнике: E = mc2. Любая другая энергия от лукавого.

Лучше всего иметь дело с тем, что можно посчитать. Для гуманитария математика — это легкая прививка от легкого сумасшествия. Не обязательно неистово хотеть посчитать вообще все, что вокруг. «Я люблю тебя на 87 баллов!» Не обязательно так (хотя кто кого насколько любит — посчитать, я думаю, как раз можно). Что-то живое может пульсировать несосчитанным. Однако если стоит выбор, описывать мир в измеримых величинах или в каких-то иных, то измеримые лучше.

Искусственный язык создается, чтобы хоть каким-то словам придать черты кирпича. Лучше всего это получилось у науки. В разных ее местах, впрочем, по-разному. Там, где это почти невозможно, но все равно очень хочется, получается наука гуманитарная. А самые сильные проблемы у философии, где был самый сильный замах, самые большие амбиции. Традиционным философам-метафизикам казалось, что они могут работать как математики. Сделать первый шаг, дав какие-то определения, и опереться на это, как математик мог бы опереться на уже доказанную теорему со 100-процентной уверенностью (даже скептик Спиноза косил под математику в форме своих работ).

Если мы в чем-то уверены на 100%, это означает, что нет такого опыта, который заставил бы нас изменить свое убеждение.

Важно, сколько решений допущено по условиям задачи. Поэтому физика и география в одном экземпляре, а школ кулинарии или боевых искусств сколько угодно. Гуманитарные теории прежде всего ценны как основания гуманитарных практик. За это их, грубо говоря, человечество и содержит. А также, конечно, по привычке, по случаю, по знакомству, но если по уму, то теории нам нужны, чтобы что-то делать. Может быть, не сейчас, а когда теория подрастет. <...> В этом смысле гуманитаристика более похожа на школу ушу (или школу борща), нежели на химию.

«Знаем ли мы истину» — плохой̆ вопрос. Его лучше проигнорировать, показав, чем он плох. Наш вопрос, можем ли мы предложить ответ лучше среднего.

Между моделью, несущей сходство, и моделью, несущей пользу, эволюционно успешное существо выбирает пользу. <...> Важнее всего в знании — его потенциальная польза. Но именно ее, как правило, сложнее всего оценить, особенно в момент рождения. Как вы будете, например, прикидывать пользу законов Ньютона? В чем измерять? С чем сравнивать? Поэтому при оценке теории работают какие- то опосредующие теории. Держим в голове пользу, но говорим, например, о фальсифицируемости.

Знание — это то, что адаптирует к миру — раз. Чем лучше адаптирует, тем лучше. Переиначивая, получим другое определение: что адаптирует — то и знание. Если за углом школы учат каким-то непристойным вещам, но это лучше адаптирует к жизни, чем заучивание параграфа по органической̆ химии, то лучшее знание сейчас получает прогульщик Вася за углом, а не заучка Петя за партой.

Рациональность — это оптимальность по определению: нельзя сказать, что есть способы лучше, чем рациональные. Как только рационалист видит, что это лучшие способы, он обязан бросить свой вариант и перейти к этим способам.

Есть кодексы, где нельзя изменять своим убеждениям, и кодексы, где, наоборот, должно изменять свои убеждения. Выбирайте вторые. Со временем они побеждают.