Рейтинги
Мы публикуем отрывок из нового романа Марии Садловской «Манька-принцесса».
Вспомнился Лизавете день ее отъезда домой.
Хозяева долго ее уговаривали остаться у них. Даже навсегда. Фрау Мильда пошла на крайние меры, сказав напрямик: найти спутника жизни, то бишь мужа, Лизе, с ее внешностью, будет сложно. Мысленно хозяйка с удовлетворением вспомнила, как выбирала работницу по принципу: чем неказистее — тем лучше. И не прогадала! Вон сколько случаев, когда степенные отцы семейств связываются с работницами. А с русскими — особенно! Правда, ее Отто уже старый, но лучше не искушать судьбу. Предусмотрительность Мильды дала результат: в их маленькой семье все спокойно...
Но Лизавета решилась и засобиралась домой. Имущества у нее не было никакого, поэтому сборы были недолгими. Герр Отто освободил от инструмента фанерный ящичек, прибил к нему кусочек старого ремня вместо ручки, и Лиза стала заполнять импровизированный чемодан пожитками.
Неожиданно ящичек заполнился доверху. Фрау Мильда задумчиво ходила по дому, перебирая старые вещи и прикидывая, что можно дать работнице на подарки для ее родных. Достала из шкафа непарную оконную штору когда-то яркой расцветки, но от времени она выгорела и стала неопределенного ржавого цвета. Хозяйка аккуратно сложила материал, перевязала тесемкой и подала Лизе со словами:
«Сошьешь себе халат или платье. Материал хороший, крепкий. Долго будет носиться».
Затем положила в ящичек две вязаные жилетки. Для Отто стали малы, а для Лизкиных братьев будут в самый раз. Лизаветиной маме, фрау Аните, как ее называла хозяйка, из погреба были извлечены две банки крыжовенного варенья и узелок перловой крупы.
Лиза благодарила, а сама никак не решалась попросить у хозяйки стеклянный пузырек от духов. Уж больно нравился он Лизавете. Пробка была в виде птенчика с клювиком... Их много пустых стояло на комоде, может, хозяйка разрешит взять один?
Фрау Мильда будто прочла ее мысли. Два пузыречка, именно где птенчик с клювиком, сунула в Лизкин чемодан, добавив, что духи были дорогие и можно еще раз залить водой, будет ароматно.
«Машка такую красоту никогда не видела, вот обрадуется!» — довольно подумала Лизавета, закрывая чемодан.
Герр Отто вымостил повозку соломой, запряг лошадь и отвез работницу в ближайший городок, где была железнодорожная станция. Оттуда ежедневно отходили составы с людьми, спешащими к родному очагу. Прощаясь с Лизаветой, хозяин смущенно сунул ей в руку маленький сверточек, оказавшийся парой атласных перчаток. Не привыкшая к таким вещам, девушка скорее с изумлением, чем с радостью их рассматривала. Перчатки были миниатюрными и вряд ли налезли бы на Лизину руку.
Герр Отто, будто оправдываясь, объяснил:
«Мильда уже не будет носить... Давно подарил ей, еще когда Курт мальчик родился. — Помолчав, добавил: Финкель будет скучать».
Повернулся и пошел к повозке.
* * *
Эти картинки мелькали в памяти Лизаветы, но радость от близкой встречи с родными затмила все. Ее душа рвалась туда, к своим. И когда наконец прибыла в областной город, совсем не удивилась, встретив сельчан из Маковки!
Лиза помнила: до войны председатель для решения колхозных вопросов часто направлял в город машину-полуторку — других тогда не было. В тот день машина из Маковки была в городе.
Старое здание железнодорожной станции, чудом уцелевшее от бомбежек, было битком набито людьми. Лиза с трудом пробиралась в толпе, не зная куда и зачем, поминутно задевая кого-нибудь чемоданом. Вот и сейчас мужик ударился коленом об угол ее ящика и в сердцах гаркнул:
— Ты что, бабка, своим барахлом таранишь всех?!
Хотел было наклониться, потереть ушибленную ногу, но вдруг удивленно воскликнул:
— Гляди! Да это наши, из Маковки! Лизавета, ты, что ли?!
Лиза подняла глаза: перед ней стоял сосед Федор Шальнов. Он обернулся назад, крикнув:
— Антон Кондратьич! Лизка Кислица из Германии прибыла!
От волнения Лиза не могла вымолвить ни слова. Какая удача! Она теперь доберется к дому на машине со своими односельчанами! Федор Шальнов живет на одной улице с Кислицкими, через два дома. Антон Кондратьич, издали завидя Лизавету, пробирался к ним с улыбкой на все лицо:
— Ну Лизавета! Молодец, что домой добилась! Нечего у немчуры в прислугах ходить. Мать как обрадуется! Может, поправится? Огорчу тебя: Анюта в последнее время сдала, болеет.
У Лизки екнуло внутри: «Недаром меня так домой тянуло!» — и озабоченно спросила:
— Что с ней, дядя Антон? Какая болезнь?
Антон Кондратьич, председатель Маковецкого колхоза, рассудительно молвил:
— А кто ж его знает, эту болезнь? Докторов, сама понимаешь, после войны откуда взять? Да и голод... Молодые еще держатся, вот как ты да Федор... А нам, старикам, уже не под силу. Слава богу, конца войны дождались, и за то спасибо!
Антон Кондратьич — инвалид, у него вместо правой ноги деревяшка. Но держится молодцом, до сих пор председательствует. Кондратьич, будто прочитав мысли девушки, продолжил:
— Вот сегодня в обкоме назначили молодого председателя в нашу Маковку. Федор Николаевич Шальнов — прошу любить и жаловать! Имеет боевые заслуги, вон наград сколько! Только не носит, скромничает. Хорошо, хоть планку прицепил для обкома.
Молодой председатель засмущался, не привык к такой помпе, тем более для Лизаветы он всегда был Федькой.
Лиза, с интересом взглянув на вновь испеченного председателя, отметила про себя: «Ох и красавец стал Федька! Конечно же от девок отбоя нет! А может, уже женат?»
К ним подошел незнакомый Лизе мужчина с вопросом:
— Так во сколько выезжаем? Поспешить бы. И так придется в дороге на обочине пережидать, в темноте далеко не поедешь.
— Да хоть сейчас, Андрюха, и поедем! Вот еще одного пассажира берем с собой. Наша, маковецкая, Лизавета. Из самой Немеччины едет.
Обращаясь к Лизке, Федор объяснил:
— Теперь это тоже наш, маковецкий. Шофером работает. Остался в селе, когда пленных гнали. К Маруське Огородник пристал, живут вместе. Ее Володьку еще в сорок втором убили.
Помолчав, добавил:
— Мы с Володей в одной части были...
Все погрустнели и, не сговариваясь, молча направились сквозь толпу к выходу.
* * *
Пока выехали из города, опустились сумерки. Лизавета с Федором ехали в кузове. Она сидела на своем ящике, а Шальнов расположился в углу на брезенте. Нагретый майским солнцем воздух к ночи стал холодным, и Лиза достала из ящика вязаную, растянутую в длину кофту, подаренную хозяйкой.
Через какое-то время машина остановилась, съехав на обочину. Андрей стал на ступеньку кабины и, заглянув в кузов, пожаловался:
— Федор, дальше не едем, темно. Дальних фар нету, можем столкнуться. Ехать, конечно, немного, но давай пару часиков подремлем, а станет светать — поедем дальше. Если холодно, под брезентом лежат два пустых мешка, можете ими прикрыться.
Андрей с Кондратьичем закрылись в кабине. Лизавета, обхватив себя за плечи, пыталась согреться, а Федор вытаскивал из-под брезента мешки. Посмотрев на дрожащую от холода Лизу, Шальнов расстелил брезент пошире, положил два найденных мешка, сделав что-то наподобие постели, и непререкаемым тоном молвил:
— Иди садись на брезент, а если хочешь, так и ложись. Иначе на своей коробке до утра дуба дашь!
Лиза, выбивая зубами мелкую дробь, беспрекословно села рядом с Федором и машинально приникла к его плечу. Федор, не отстраняя ее, одной рукой прикрыл ноги девушки мешком, второй мешок бросил себе на колени и замолчал. Лизавета, немного согревшись, попросила:
— Расскажи, как там в селе? Как мои — Гриша, Колька, Маруся? А ты? Невеста есть?
— Я, Лизка, женатый человек!
И гордо добавил:
— Уже папаша! Пять месяцев дочке, Любаньке.
— Неужто с Настей поженились? — подивилась Лиза.
— С нею, зазнобой! — легко и с явным удовольствием ответил Федор. — Угомонилась, сидит сейчас с ребенком.
«Еще бы не угомониться, — подумала Лизавета. — Лучшего парня в деревне отхватила!»
Ей живо вспомнилась нашумевшая еще до войны история. Сельская красавица, Настя Куликова, неожиданно сбежала с фининспектором Станиславом Борисовичем, представительным мужчиной, контролирующим последние два года деятельность колхоза. На то время за Настей ухаживал завидный, по сельским меркам, жених Федор Шальнов. Девица принимала его знаки внимания, но мечтала о городской жизни. Фининспектора из области приняла как положенный ей от судьбы подарок...
Куда ее Станислав Борисыч завез, где они находились — так никто и не узнал. Только через две недели Настя Куликова незаметно, огородами, пробралась домой. Добиться от нее какого-либо объяснения было невозможно — несостоявшаяся невеста хранила молчание.
То время, пока Насти не было, Федор ходил сам не свой. Если же кто при нем позволял непотребно отозваться о Куликовой — с пеной у рта ее защищал, вплоть до рукоприкладства... И конечно же, пошел сразу к ней. Неизвестно, какой разговор был между ними, но Шальнов заметно повеселел. Вскоре в колхоз прислали с проверкой другого представителя, и история забылась. Затем Федора вместе с другими проводили на фронт, а Настя осталась его ждать.
Между тем Шальнов продолжал дальше:
— Мы маму схоронили, отец с нами живет. Переживает до сих пор. Немного повеселел, когда Любочка родилась... Назвали ее по бабушке. Моя мама тоже Люба...
— Сочувствую тебе, Федя! — участливо молвила Лиза. — Мне бы самой домой добраться, маму на ноги поставить!
Лизавета положила на плечо Федьки руку, от движения мешок с ее колен сполз, и Федор наклонился, чтобы поправить. Щекой коснулся лица Лизы... А она и замерла: оказывается, это приятно! И представила, что так может быть долго-долго... Вот так, щека к щеке... А чтобы надежнее, второй рукой Федора обняла, решив, что эту ночь она у судьбы сворует за свои мытарства на чужбине. От жизни подарка не дождаться — она запомнила предсказания фрау Мильды... Много это или мало — Лиза не думала. Было темно, тихо... Федор прошептал:
— Погоди! — поднялся и закрыл мешком окошко в кабину.
Потом вернулся к Лизавете...
