Рейтинги
«Черный кандидат» — книга американского писателя Пола Бейти, лауреата Букеровской премии 2016 года за роман «Продажная тварь». Мы публикуем из нее отрывок.
***
Фарик восседал на своей бетонной трибуне, верхней ступеньке крыльца на 109-й стрит, погруженный в чтение журнала. Выгнув брови, как крылья чайки, он сыпал бизнес-терминами, будто крошками кукурузных чипсов, завалявшихся во рту со вчерашнего вечера.
— Доход на акцию — приличный. Медианная операционная маржа — средняя. Рыночная стоимость — 24,6 миллиона. Прибыль на данный момент... ничего особенного. Доля акционера — 15,7 процента, ни хера себе!
Подруга Фарика, сутулая женщина по имени Надин Примо, придвинулась поближе, положила подбородок ему на плечо и, указывая на страницу, добавила:
— У этой неплохой доход на одного работника.
Трое парней, сидевших на ступеньку ниже, проявили нетерпение.
— Что за хрень ты несешь, Плюх? — спросил долговязый Армелло Сольседо, наполовину доминиканец, наполовину пуэрториканец. — Я не для того сюда приперся, чтобы все воскресенье глядеть, как ты журнальчик почитываешь, entiendes?
Надин ткнула большим пальцем в сторону своих скептически настроенных друзей и сказала:
— Покажи им.
Фарик поднял журнал и с бесконечным терпением детсадовского воспитателя к младым чадам медленно продемонстрировал его озадаченным парням.
— Братья мои, вот что нам нужно знать об этом лете, — серьезные бабки. Экономическая самостоятельность.
— Какой х*йни ты обкурился? — спросил Уинстон, подходя к крыльцу под руку с Иоландой. Оба были одеты одинаково с ног до головы — одинаковые кроссовки, рыбацкие панамы и пижамные костюмы в сине-зеленую полоску. Свободной рукой Иоланда держала Джорди. — Ты, инвалидина, все еще читаешь им журналы про кунг-фу? Не знаю, чему вы так радуетесь, с тех пор как мне исполнилось пять лет, в этих статьях печатают одно и то же. «Мы раскроем вам тайну дюймового удара Брюса Ли и другие могучие техники джит-кун-до — впервые в истории!» И еще картинка, где чувак отжимается на одном пальце.
Он остановился у нижней ступеньки. Все важные решения в жизни Уинстон принял на этом крыльце — например, впервые согласился выпить пива и решил не просить Иоланду сделать аборт. Дальше по улице дети играли в стикбол. Какой-то мальчик обежал три базы подряд и использовал остатки воздуха в легких, чтобы поиздеваться над противником. Если весь мир — театр, то крыльцо у дома 258 по Восточной 109-й стрит было авансценой в Трагедии Гетто. Иоланда потянула своего застенчивого мужа за локоть.
— Борзый, давай сядем.
Осторожно пробираясь через бурелом острых коленей и вертлявых ног, они поднялись по ступенькам и уселись на оставленном для них местечке рядом с коваными перилами. Все присутствующие, за исключением Фарика, радостно приветствовали опоздавших Уинстона и Иоланду рукопожатиями и поцелуями. Фарик же нахмурился и отвернулся. Уинстон вернул внимание друга легким подзатыльником.
— Не отводи взгляда от противника даже во время поклона.
— Ну ты и мудила!
Уинстон не унимался, перейдя на карикатурный китайский акцент:
— Это как палесь, указываюсий на Луну: не консентрируйся на палисе, инасе упустис все сюдеса небес.
— Хватит с меня мути из «Выхода Дракона». Ты опоздал. И это не «Мир карате».
Фарик поставил журнал на сгиб локтя, как Моисей свои скрижали.
— Это июньский выпуск «Черного предпринимателя».
— Ой, только не июньский, тысяча извинений. — Уинстон склонил голову в насмешливом раскаянии. — Что в нем такого особенного?
— В июньском номере есть статья о сотне крупнейших бизнесов, принадлежащих черным. Если мы собираемся этим летом сделать реальные бабки, нам нужны образцы для подражания, и тут, — Фарик шлепнул по обложке журнала, — мы найдем сотню контор, зашибающих бабки, которыми управляют пунктуальные ниггеры, кое-чего добившиеся в мире, где человек человеку вол.
— Человек человеку волк, — поправила Иоланда.
— Не передразнивай меня, — огрызнулся Фарик и продолжил тираду: — Деньги и Аллах — это ключи, ключи, что освобождают от цепей, сковывающих наши сердца и умы. Коран учит человека, как проникнуть в тайны замков, а деньги позволяют приобрести необходимые инструменты. Тогда каждый может изготовить ключ к свободам.
Иоланда оскалилась, как львица перед схваткой.
— Свободам? Во множественном числе?
— Разумеется! Конечно, в сраном множественном!
Фарик потер подбородок, подбирая пример, потом продолжил, разрубая рукой воздух после каждого слова:
— Когда Линкольн дал рабам свободу — в единственном числе — они могли голосовать? Владеть собственностью? Трахаться, с кем хотели? Нет. Поэтому свобод больше чем одна.
— То есть у нас «право на правды, справедливости и стремления к счастьям».
— Колледж тебя портит, дорогая. Ты вообще какую специальность выбрала?
— Еще не решила.
— Видите? Бледнолицые уже прикарманили одну из твоих степеней свободы. Не решила. У черных нет времени на нерешительность. И в твоем колледже на самом деле лишь две специальности, «не решила» и «обманистика».
— Обма... что?
— Не важно. Мы — и вообще ниггеры в целом — должны держать все внутри сообщества: врать по-черному, умирать по-черному и покупать по-черному. Имитировать Жида.
Все больше раздражаясь не столько из-за его религиозной бестактности, сколько по причине отсутствия логики в фариковской риторике, Иоланда прищурилась и спросила:
— Жида? В единственном числе?
— Да. Жида в единственном.
— Ты хочешь сказать, что существует какой-то гигантский Супержид?
— Ты понимаешь, что я хочу сказать, мисс грамотейка. Жид — это ... Борзый, как звать трехголового монстра, который дрался с Годзиллой?
— Гидра, — ответил Уинстон.
— Жид — как Гидра. Три головы, но тело движется к общей цели: надрать Годзилле задницу.
— А Годзилла, надо понимать, — черные?
Фарик закатил ревматические глаза и выразительно посмотрел на Уинстона.
— Говорил тебе, не надо приводить женщин! Они ни в зуб ногой в настоящем бизнесе.
— Да пошел ты на хер, Плюх! — рявкнула Иоланда, глядя на Надин в надежде на женскую солидарность.
Надин пожала плечами.
— Он прав.
— Да конечно, прав. Вон, спросите у Буржуя. Буржуй, я же прав?
Черный кандидат Твердый переплет
Услышав свое прозвище, Буржуй мгновенно очнулся от забытья и выпрямился. Его грязное тощее тело уместилось на ширине одной ступени на середине крыльца, колени были плотно прижаты к груди, а мягкие подошвы шлепанцев обхватили край ступени, как когти совы — ветку дерева.
— Ну чего, Буржуй, я прав?
Буржуй, превратившийся в мумию благодаря неудачным бизнес-проектам, крэку и просто возрасту, в знак согласия отсалютовал бутылкой, обернутой бумажным пакетом.
— Только две сучки заработали деньгу своим умом — Опра Уинфри и эта... забыл, как вторую звать, она изобрела горячую расческу или какую-то такую же хрень.
Именно у Буржуя Фарик прошел уличную школу большого бизнеса, научился пониманию биржевых котировок, умению накалывать клиента и, если бы ему вдруг вздумалось платить налоги, проскакиванию через многочисленные лазейки. Единственное, что Уинстон знал о предполагаемом бизнес-гении, — с годами тот стал одеваться гораздо хуже. Свои первые деньги он сделал на продаже ящиков из-под молочных бутылок, по доллару штука: их использовали в качестве сидений зрители на легендарных баскетбольных турнирах в парке Ракера и на Западной Четвертой стрит. Фарик уверял, будто Буржуй обладает всеобъемлющими экономическими знаниями, однако Уинстон никогда не видел, чтобы тот делился жемчужинами своей мудрости — разве что дешевыми побрякушками, сорванными с шеи пьяненьких пассажиров метро. Только раз он застал Буржуя, ведущего осмысленный разговор. Два года назад Уинстон побывал на ретроспективе итальянской кинокомедии в Линкольн-центре, и там, на выходе из кинотеатра, он заметил бутик Буржуя — ярмарку под открытым небом на углу Бродвея и Шестьдесят шестой стрит, с одним-единственным продавцом. Буржуй торговал электроникой в вакуумной упаковке: толкал туристам поддельные телефоны, автоответчики, двухкассетники и прочее. Уинстон уже собрался незаметно поздороваться, когда какой-то пузатый негр заинтересовался коробкой с видеокамерой, затянутой в прозрачный бесшовный пластик. Он взял ее в руки, проверил, не смяты ли углы, словно это как-то влияло на качество содержимого.
— Сколько?
Буржуй подмигнул ему и вполголоса осведомился:
— Ты в своем уме?
— Не, я спрашиваю, сколько за камкордер?
— Этот товар не для братьев, — ответил Буржуй, выхватив коробку из рук незнакомца.
Он убрал ее за спину, словно коробка была букетом цветов, а он пытался найти причину, чтобы сбежать от редкостно уродливой особы, явившейся на свидание вслепую.
Незнакомец отступил, в его глазах мелькнула искра понимания:
— Я благодарен тебе за доброту, брат мой.
Повернув в сторону центра, несостоявшийся покупатель бросил прощальный взгляд на Буржуя, который торговался с любителями дешевизны. Он догадался, что туристы вернутся в Мюнхен, Осаку и Рим с полными сумками подарков: с ничего не ловящими приемниками и кирпичами, завернутыми в газету.
Старания правительства оживить мелкий бизнес, принадлежащий меньшинствам, посредством соглашений о свободной торговле и снижения налогов Буржую не помогли. Он больше не заправлял личным супермаркетом электроники. Последствия экономики просачивания довели его до торговли трущобной мелочовкой — ворованным сыром, копченостями и безрецептурными лекарствами. Жители Восточного Гарлема нередко наблюдали, как Буржуй носился по Лексингтон-авеню, втюхивая прохожим флакончики с красным средством от кашля:
— У меня есть робитуссин, детка. Настоящий робитуссин. Сироп от кашля. Сироп от кашля.
Сегодня его товаром были тонюсенькие деревянные рамки для фотографий. На шее же висела тяжелая махагоновая картинная рама. Буржуй собирался уходить. Когда он повернулся к Фарику, солнце высветило на фоне неба с редкими облаками его темный силуэт. Болезненный блеск кожи и седеющие усы на секунду сделали Буржуя похожим на оживший холст в зале для совещаний транснациональной корпорации.
— Мне пора. Вижу, крэка у вас, ребята, нет. Но если я вдруг узнаю о происшествии, на котором вы все можете погреть руки, непременно дам знать.
Гордый президент корпорации «Ничто» побрел по тротуару, толкая перед собой стальную тележку, одно из задних колес которой то заклинивало, то вело.
— Восхищаюсь этим засранцем, — сказал Фарик и крикнул в сутулую спину поджарого торговца: — Эй, Буржуй, жги дальше, бог!
— И почему ты им восхищаешься? — спросил Армелло.
— Этот чувак мог бы толкать наркоту, делать что-то негативное, как все мы, но он выбрал нищету, сбор бутылок, вторую жизнь алюминиевых банок и одновременно душ. Хвала Аллаху, вся хвала.
— Фарик сегодня глубок, — прокомментировала Надин.
Фарик снова постучал по журналу.
— Этот список — кладезь идей. Мы не профукаем нынешнее лето, пора закладывать фундамент. Делать деньги, поняли?
— Золотые слова, — воскликнул Армелло. Он сидел справа от Уинстона. — Так какая компания первая в списке, йоу? Держу пари, это музыкальный лейбл.
Уинстон замахнулся на Армелло. Тот зажмурил глаза.
— Борз, перестань.
— Музыкальный лейбл? Кому нужна эта мелочь? — сказал Уинстон. — Ниггеры могут похвастать чем-то большим.
— Да, да, ты прав.
