Рейтинги
Скоро в издательстве Like Book выйдет роман Кейт Хэмер «Девочка в красном пальто». Мы публикуем отрывок из этой книги.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
В тот день мы поехали на поезде. Мне хотелось, чтобы этот день стал для Кармел особенным, а поездка на поезде вместо обычного автобуса — это как-никак развлечение.
В ту пору у нее были любимые вещи и «пунктики», как у каждого ребенка. Привязанности внезапно возникали и быстро проходили, но пристрастие к красному цвету было на редкость устойчивым. Я купила ей красное шерстяное пальто, она его носила, не снимая. Она спросила, можно ли, когда мы будем покупать ей туфли, купить красные, мы видели такие в витрине «Кларкс». Каждый раз, приезжая в город, мы специально проходили мимо магазина убедиться, что туфли на месте. На мою зарплату особо не разгуляешься, но я прикинула, что смогу купить эти туфли на Пасху, к выходу в школу после праздников, и молила Бога о том, чтобы их не продали раньше. Совершенно мистическим образом эти туфли каждый раз встречали нас на прежнем месте — на обитой зеленым сукном полке, словно две большие божьи коровки, хотя весь остальной ассортимент постоянно менялся. В то утро, когда она надевала свое красное пальто, я приняла решение.
— Завтра мы поедем в город, и если те туфли еще на месте, купим их.
— Правда?
— Правда.
Гори оно все синим пламенем, заплачу с кредитки, а потом как-нибудь разберусь. В то утро, когда весенний ветерок дышал в дверь, все на свете казалось возможным. Может, я даже попрошу денег на эти туфли у Пола — теперь, когда он объявился. Нет сомнений, что он хочет общаться с дочерью, даже если не хочет иметь дела со мной. Возможно, наступило время принять от него помощь, которую он предлагал, а я так легкомысленно отказалась, утверждая, что мы сами обойдемся. В тот день, когда мы ехали в поезде, прошлое на время ослабило свою хватку — под влиянием весны, горячего воздуха, который врывался от набиравших скорость поездов, и предвкушения грядущего дня, который мы проведем вместе. Я подумала: в каком жутком состоянии, в каком ужасном, бессмысленном отупении я прожила весь год, год после того, как ушел Пол. Пора встряхнуться.
Кармел в своем красном пальто сидела напротив. Вагон был переполнен. Высокий молодой человек в грязной джинсовой куртке, с татуировкой в виде паутины, которая виднелась на груди в расстегнутом вороте рубашке, пробрался к нам и сел рядом с Кармел. Он вертел в руках мобильный телефон, пока не подошел контролер проверить билеты. Мне с первого взгляда стало ясно, что парню в куртке не терпится завести разговор. Слова уже не раз готовы были сорваться с его языка, но он проглатывал их, однако после проверки билетов не удержался.
— Какая славная у вас девочка, — обратился он ко мне.
— Да, спасибо. — Я улыбнулась в ответ. Вагон казался мирным и безопасным, Кармел сидела напротив.
— Решили развлечься вдвоем, в чисто женской компании?
Я кивнула. Он стрельнул цепким взглядом в поисках кольца на моем пальце, или мне показалось? Хотя смешно думать, что в наше время кто-то будет считаться с такими мелочами — особенно в его возрасте.
— А папашу, значит, оставили дома?
— Оставили.
Без кольца мой палец казался голым, словно выкопанный корень, а меньше года назад на нем поблескивало широкое золотое кольцо с серебряным цветочным узором-ободком. Как бы то ни было, я испытала облегчение, когда парень сошел.
— Хорошо все-таки, что он сошел, — сказала я.
— Кто? — спросила Кармел, которая была далеко в своих мыслях.
— Человек-паук, естественно.
Она не засмеялась моей глупой шутке, только шлепнула меня по руке — слегка, разок — и задумчиво сказала:
— Ах ты, чудилка.
Снова мы были вдвоем, сидели друг против друга. Поезд ехал между деревьев, которые росли по обе стороны от рельсов. Волосы Кармел наэлектризовались о синтетический подголовник сиденья, пока она смотрела в окно. Деревья росли с промежутками, и ее лицо оказывалось то в тени, то на свету. Этот образ и отпечатался моей в памяти навсегда. Лицо Кармел в полосках света и тени, которое то вспыхивало, то гасло, как в кино, перед тем как пленка вот-вот закончится.
8
На фестивале нас встречает длинная вереница флагов, которые рвутся вверх, в синее небо. Пока мы стоим в очереди, женщина в костюме дракона прохаживается туда-сюда на ходулях.
— Как это у них получается? — спрашиваю я у мамы. — А можно мне тоже ходули?
Я прямо представляю, как хожу по саду на ходулях и мне все-все видно из-за забора. Маме я об этом, правда, не говорю.
— Они пристегивают ноги ремнями и очень много тренируются, — отвечает мама.
Дракон снова проходит мимо, смотрит на меня, против солнца ее золотое лицо кажется темным. Она взмахивает драконскими крыльями у меня над головой, я закидываю голову, чтобы они коснулись моего лица, и все становится зеленым и золотым, а потом чернеет. Она проходит вперед, и видно, как шевелится ее попа под зелеными обтягивающими леггинсами. Когда к нам приближается человек в костюме мухи, я на всякий случай прячусь за маму, потому что вообще-то мух не люблю.
Когда мы покупаем билеты и проходим, мама наклоняется и спрашивает:
— Ну, как тебе?
А я только киваю и больше ничего, потому что это даже не рассказать словами, как мне ужасно нравится. Мне нравится, что все тут такое необыкновенное — или очень маленькое, или очень большое. Что у людей блестки на глазах, что одеты они по-разному: как медведи, например, и что на земле лежит великанская книга с загнутой страницей — а когда я дотронулась до нее, то оказалось, что это не бумага, а пластмасса. Я как будто попала в Зазеркалье из «Алисы в стране чудес» — и теперь возможно все: вырасти большой, как шатер, или стать невидимкой, или встретить говорящего кота. Мама объясняет мне, что тут в разных шатрах будут рассказывать сказки и истории, и когда она говорит, мне кажется, будто слова выскакивают из шатров, как пузырьки, и мне хочется остановиться у входа, и пусть они пенятся у меня в мозгу.
Мама читает книжечку, в которой описано все, что будет происходить. Она говорит, что это программа. Надо же, а я думала, что программы бывают только по телику.
— Какую сказку ты хочешь послушать?
Я говорю — волшебную, потому что не могу описать словами картинки, которые крутятся у меня в голове: мечи сверкают в темноте, пираты сверкают злобными желтыми глазами, кружится подводное царство, а мохнатые чудовища нашептывают разные тайны.
Мы выбрали шатер с надписью «В тридевятом царстве». Внутри сидела красивая девушка с серебристыми блестками на лице и розовыми крылышками за спиной. В шатре горели разноцветные фонарики, они мигали. Когда все расселись на матах, скрестив ноги, девушка начала читать сказку про фею, которая должна заслужить крылышки с помощью добрых дел. Но девушка читала очень-очень старательно, и было видно, как она волнуется. Она все время морщила лоб, а голос, когда она изображала фею, делался тонкий и визгливый, и крылышки повисали все печальней и печальней. К тому же фея была очень уж правильная, совсем не походила на взаправдашнюю, особенно когда поклялась, что никогда-никогда ни одна дурная мысль не придет ей в голову. Но дурные мысли приходят, когда захотят, без разрешения — я знаю это по себе. Когда история закончилась, я сразу же встала и потянула маму за рукав.
— Тебе понравилось? — спросила мама.
— Да, очень, — ответила я. Мне не хотелось говорить, что фея очень уж правильная, а крылышки у нее печальные. — Можно нам пойти еще куда-нибудь?
Мы нашли другой шатер, в котором сказка должна была начаться через полчаса.
— Давай займем место, — предложила мама.
Еще почти никого не было, и мы прошли в первый ряд. Я села на мат рядом с деревянной сценой, на которой стоял пустой стул для рассказчика.
Мама снова заглянула в программу.
— Тебе наверняка понравится, Кармел. Настоящая писательница будет читать рассказ, который сама сочинила.
Скоро шатер набился битком, в заднем ряду люди даже стояли.
Я оглянулась и тут увидела этого человека.
Он стоял у стены — ну, не то чтобы у стены, ведь это же шатер — у него были седые волосы и очки, и выглядел он в точности как рассказчик на моем рисунке. Я улыбнулась ему, как старому знакомому, а он улыбнулся в ответ. Он не отводил от меня глаз.
Писательница появилась из отверстия за сценой. Старая, седая, волосы, как у ежика, в длинной блестящей розовой юбке и синих ботиночках, которые виднелись из-под юбки, а в ушах у нее болтались сережки в виде вопросительного знака. Еще она держала в руках корзинку. Она не сразу уселась на стул, а долго возилась: вынула большой кусок розовой жвачки изо рта и приклеила к бумажке, которая была у нее в корзинке. Еще в корзинке у нее были книжки и вязанье — торчали спицы, воткнутые в клубок красной шерсти. Такое впечатление, что она только что вязала, а как наступило время выходить на сцену — воткнула спицы в клубок и пошла.
Ее история начиналась словами: «В тот день, когда отец ушел, Кассандра так опечалилась, что пошла в сад и похоронила свою любимую куклу».
Я слушала во все уши, потому что эта девочка из истории была совсем как я. Я заметила, что мама поглядывает на меня время от времени, но не обращала на нее внимания, чтобы не отвлекаться. Закончив рассказ, писательница посмотрела в зал поверх красных очков и спросила:
— Может быть, у вас есть вопросы?
Молчание, а потом какая-то женщина сзади подняла руку и спросила:
— Откуда вы черпаете идеи для ваших рассказов?
Понятно, что она спросила не то чтобы из интереса, а просто из вежливости, потому что неловко ведь, когда все молчат. Но писательница все равно отвечает. Идеи, говорит она, приплывают сами собой, а откуда — она даже не знает. Возникают, как из тумана. Не очень понятное объяснение, но человек сказал правду, как мог.
Тут начали задавать вопросы дети.
— А почему вы назвали девочку Кассандрой?
— Что случилось с собачкой? Про нее говорится в начале рассказа, а куда она подевалась в конце?
Писательница улыбается от этих вопросов. Она говорит, что собачка никуда не подевалась, просто о ней больше ничего не говорится, но, возможно, это ее ошибка. Я удивляюсь, когда это слышу, потому что никогда не думала, что писатели могут делать ошибки. Потом она начинает перечислять, с кем можно поговорить, когда чувствуешь себя таким несчастным, как Кассандра — с учителем, с другом, ну и, конечно же, с бабушкой и дедушкой.
И тут я поднимаю руку.
Она сразу указывает на меня — я знала, что так и будет, потому что с самого начала она заинтересовалась мной. Она все время посматривала на меня, когда читала, а теперь думает про меня: вот я скажу что-то интересное и необычное.
— А я вообще никогда не видела своих дедушек и бабушек.
Она улыбнулась и наклонилась вперед, ей и вправду стало интересно.
— Почему, милая?
— Потому что папины родители умерли, а мама со своими не разговаривает с тех пор, как я родилась.
Мамины руки в зеленых рукавах обхватывают колени.
Но писательница все понимает, она сильнее наклоняется вперед и говорит:
— Как интересно! Я была уверена, что ты скажешь мне что-то необычное.
Все решают, что это конец встречи, и начинают расходиться.
— Тебе понравилось? — спрашивает мама.
Опять я киваю и все, я не могу спокойно говорить после того, как вот так только что выступила перед всеми.
— Пойдем перекусим, Кармел. Ты, наверное, проголодалась. Я, по крайней мере, ужасно.
Я благодарна ей, потому что знаю — ей очень хочется спросить, не чувствовала ли я себя после того, как ушел папа, как эта девочка из рассказа, а я, и правда, чувствовала, но сейчас не хочу обсуждать это.
Мы покупаем по хот-догу и едим, сидя на холме, прямо на траве, и нам сверху прекрасно видно все: и шатры, и великанскую книгу, и толпу, и людей на ходулях, которые возвышаются над всеми головами. Какое-то время мы жуем, молчим, потом я снова смотрю вниз и спрашиваю:
— Что это там такое?
От земли подымается какой-то дым, из-за него у людей не видно ног.
— Похоже, надвигается туман с моря.
— А, а то я подумала, что это пожар.
— Нет, это старый добрый туман. И, погляди-ка, он добрался до нас! — Мама смеется, ее синие глаза вспыхивают ярко-ярко.
Я кладу в рот последний кусочек сосиски и сжимаю его зубами. Подумав, я решаю, что туман мне нравится. С ним все выглядит еще страньше, вот это мне и нравится.
— Мне здесь так нравится! — говорю я, потому что это правда и потому что я чувствую это прямо всем телом.
— Правда, солнышко? — Мама доела свой хот-дог и повернула лицо к солнцу. — Мне тоже.
Такой счастливой и красивой я ее никогда не видела.
Но потом она снова превращается в шпиона.