Рейтинги
«И все мы будем счастливы» — новый роман популярной российской писательницы Марии Метлицкой. Мы публикуем из него отрывок.
***
После выпитого Кира не уснула. Такое было у нее свойство организма: после алкоголя — бессонница. А Мишка наоборот — выпивал бокал вина и тут же хотел спать. Кира ворочалась с боку на бок, подтыкала сбившуюся простыню, закутывалась в одеяло и понимала, что бесполезно — она не уснет. Ну, дай бог, к рассвету, и то в лучшем случае.
Конечно, дело было не только в алкоголе — вспомнился тот давний скандал с Катей, из-за которого, собственно, все и произошло.
Все случилось после смерти Кириной мамы. Мама ушла внезапно, если вообще так можно сказать о сильно пожилом человеке. Нет, все же внезапно, ничем таким страшным и затяжным она не болела. Кира приехала на похороны и, конечно, позвонила Кате. Та скупо выразила соболезнования и сказала, что на похороны приехать не может — дела. Ну, дела, так дела — Кира не обиделась, все понятно: кто Кате ее мама? Никто. А вот то, что она не захотела повидаться, пусть ненадолго, Киру слегка удивило.
— Не сможешь? — уточнила она. — Я буду здесь еще неделю. Точно не сможешь? Знаешь, я все понимаю, я тебе не нужна. Но папа... Папа будет расстроен. Может, ради него ты все-таки выберешь время?
Катя ответила коротко:
— Подумаю.
Ну и ладно, в конце концов, ее право.
Через два дня, поздно вечером, после похорон, созвонились с Мишкой. Мужа своего знала отлично. Улавливала все по малейшим интонациям, по молчанию, по вздоху, по взгляду. И сейчас чувствовала: он что-то недоговаривает.
— Мишка, что-то случилось? — допытывалась она.
Он довольно долго отнекивался, ну а потом раскололся. Оказалось, все просто — Катя попросила его отдать ей квартиру. Нет, конечно, не подарить — что она, сумасшедшая? Отдать на время. Пожить. Потому, что с мамой жить невозможно, невыносимо. Мама лезет во все, буквально во все: все контролирует, комментирует, во все сует нос. Мужа Катиного она возненавидела сразу, с первой минуты. Ну и пошло, поехало. В доме сплошные скандалы — ни дня без строчки, как говорится. Жить невозможно. Не разъедутся с мамой — разойдутся с мужем, все к этому идет. А мужа Катя любит. И если он уйдет... Нет, не дай бог! Катя этого не перенесет. Да и ребенок, Ксенька! Ребенок останется без отца. В общем, ситуация безвыходная — на съемную квартиру денег нет.
Мишка почти выпалил все это, скороговоркой, одним предложением. И испуганно замолчал. Молчала и Кира. Ну а потом все сказала, как говорится, начистоту, без утайки и реверансов. Как Катя никогда не любила ее, как отказалась увидеть ее, Киру, — даже сейчас, когда ей так тяжело. Могла хотя бы по-дружески, по человечески, поддержать ее в такой тяжелой ситуации. Да бог со всем этим, в конце концов, Кира взрослая женщина, и это переживет. Но отдать квартиру? Да с какой, собственно, стати? Когда сейчас, впервые у них наконец появилась возможность обрести свой собственный угол? Продать квартиру в Жуковском и купить что-то во Франкфурте? Им уже хорошо под пятьдесят. И никогда — никогда! — у них не было своего угла. Всю жизнь по чужим квартирам, на чужих кроватях и кухнях. Как Катя могла такое предложить? В конце концов, Мишка оставил ей и ее матери квартиру — свою, между прочим, свою! Пусть разъезжаются, размениваются. Да что угодно! Нина приезжая, но всю жизнь прожила в собственной квартире в прекрасном районе. А они с Мишкой? Нет, ни за что и никогда. Кира была настроена решительно и безапелляционна.
— Никогда, слышишь? Да и наглость это, прости, просить о таком! Мало мы намучились, мало надергались, мало настрадались. Нет и нет, все, точка. Точка, ты меня слышишь?
Мишка слышал и — молчал. Ну а потом что-то промямлил, вроде «ты права, но... Может быть, на время? Ну на полгода хотя бы? А там что-нибудь придумаем, а? Нет, я все понимаю! Да и квартира твоя...»
«Как всегда, — со злостью подумала Кира. Как всегда — миротворец. Ни с кем неохота ссориться, всегда ищет компромисс. Всегда по-хорошему — это его постулат. Но здесь „по-хорошему“ не получится — уж извините! У меня своя жизнь и свои проблемы. И я буду их решать. И мне кажется, я имею на это полное право».
Киру колотило от возмущения. Во-первых, просить об этом Катя должна была Киру, хозяйку квартиры, а не действовать через отца. Во-вторых, она должна была с ней повидаться. Или хотя бы позвонить. Ну а в-третьих, решать свои проблемы за счет других некрасиво и подло. Да и потом, Кира понимала, что полгода могут растянуться на много лет. Только запусти! А как потом выгнать, как попросить? Да никак. Будет еще хуже. Это наивный Мишка так думает, а на деле так не бывает. Попросили — пустили. Родня! Что такое полгода? Да миг! А как быть потом? Нет и еще раз нет! Она этого не допустит.
Катя ей так и не позвонила. По возвращении Кира боялась разговора с Мишкой, но никакого разговора не было — стало понятно, что на эту тему муж говорить не хочет. И конечно же, понимает, что Кира права. В общем, замяли. Но больше Катя с отцом не общалась. К телефону не подходила и на письма не отвечала. Обиделась сильно и, видимо, надолго. Спустя несколько месяцев Кира ей написала, Мишка об этом не знал. Все разложила, по полочкам по крупинкам. Получилось доходчиво и, кстати, честно — как есть. Просила не обижаться на отца — он очень страдает. Вину взяла на себя. Но Катя ей не ответила. Ну и ладно. В конце концов, она попыталась исправить ситуацию. Почти извинилась. Но ее извинения не приняли. Вот так банальнейшая житейская ситуация разорвала отношения отца и дочки.
Мишка, конечно, страдал, но виду старался не подавать — ему было неловко. О своем письме Кира ему не сказала. Может, и зря. Но не хотелось его в очередной раз огорчать.
Изредка он позванивал Нине, Катиной матери, узнавал, здорова ли дочь. Нина отвечала скупо и коротко. Обида ее так и не прошла.
А через восемь месяцев квартиру в Жуковском продали — им повезло, кстати: цены тогда были неоправданно высоки. А еще через полгода они купили квартиру. Свою первую квартиру. Свою! И были, конечно, счастливы.
Мишка говорил, что у них снова начался медовый месяц. А Кира, смеясь, отвечала, что у них медовая жизнь. Правда, мед бывает разный — и горький в том числе. Кажется, горный? Или каштановый? Она точно не знала.
