Рейтинги
«Москва деревянная: что осталось» — увлекательный путеводитель по архитектурным памятникам столицы. Автор этой книги, Владимир Резвин, знакомит читателей с историей русских домов. Он рассказывает о том, как раньше жили люди, как в течение столетий менялось их жилище и как эти изменения повлияли на облик города.
Мы публикуем отрывок из «Москвы деревянной».
***
Жилая застройка Москвы начиная с момента основания города была деревянной. Это главным образом были избы, которые мало отличались от таких же деревенских. Россия была страной крестьянской. Огромные лесные массивы являлись неисчерпаемым источником строительного материала. Несмотря на то, что такое бедное жилище, в котором проживало подавляющее большинство населения, строилось повсеместно, оно хуже всего описано и изучено. Знаток русского жилища Л. В. Тыдман справедливо отметил, что «...мы имеем десятки и даже сотни изображений единственного в Петербурге дворца Меншикова и почти не имеем столь же обстоятельного описания хотя бы одного дома — беднейшего жилища».
Самые ранние сохранившиеся деревянные памятники жилой архитектуры в Москве относятся к XVIII столетию. Объясняется это главным образом частыми пожарами. Они «пожирали» иногда целые районы города. Один из первых больших пожаров, когда выгорел Кремль, случился 3 мая 1331 года. А в 1365 году в деревянной церкви Всех Святых от свечи начался пожар, уничтоживший не только жилые дома, но и дубовые стены и башни Кремля, построенного Иваном Калитой. В летописи этот пожар назван Всехсвятским. После Всехсвятского пожара, зимой 1366 года, Дмитрий Донской начал строительство стен и башен Кремля из белого камня. В XV веке в Москве произошло шестнадцать больших пожаров, когда город выгорал полностью, а в 1493 году Москва горела дважды. Историки подсчитали, что за четыре с половиной столетия Москва тринадцать раз выгорала дотла и около ста раз частями. Только при Иване III, в 1493 году, появились первые противопожарные правила, а спустя полтора столетия — должность «объезжего головы», который должен был контролировать их соблюдение. Люди, специально поджигавшие дом, так называемые «зажигальщики», карались смертной казнью. Царь Алексей Михайлович в грамоте от 1668 года повелел: «Будет загорится в Кремле городе, в котором месте ни будь, и в тую пору бить во все три набата в оба края по скору...» С тех пор о пожаре стали извещать колокольным звоном. Количество пожаров стало сокращаться с началом производства обожженного кирпича и с появлением ручных пожарных насосов.
Большие пожары случались и позже, и не только в Москве. 17 декабря 1838 года полностью сгорел Зимний дворец в Петербурге. Николай I лично руководил его тушением и спасением художественных ценностей, которые складывали вокруг Александровской колонны.
А спустя пятнадцать лет в Москве сгорел незадолго до того восстановленный Большой театр. В пожаре погибли семь человек, убыток составил огромную сумму — восемь миллионов рублей.
О реальном характере древнего жилища сегодня можно говорить лишь предположительно, но его изучение возможно. «Образ дома создавался на основе представлений жителей о доме и семье, о традициях и религиозных воззрениях. Неизменность этого образа, его консерватизм особенно заметны при изучении как сельского, так и городского деревянного русского жилища».
Ситуация с деревянным строительством на Севере была особая. «Деревянное зодчество Русского Севера — суверенный мир, как бы выпавший из времени. Внешние влияния на него были минимальными. Он рос и формировался по собственным законам».
Историк деревянного зодчества И. Н. Шургин, вспоминая свои поездки вместе с реставратором Б. П. Зайцевым, связанные с обследованием деревянных церквей Подмосковья, пишет, что «...мы тогда никак не думали, что большинство из них исчезнет еще при нашей жизни».
В Москве, в пределах Белого города, деревянных храмов почти не осталось уже к концу XVII века. Периодическая активизация строительства деревянных церквей была связана с частыми эпидемиями. В 1771 году, например, во время эпидемии чумы очень быстро построили шесть деревянных церквей на московских кладбищах. «Последним построенным до пожара 1812 года храмом стала Введенская церковь за Салтыковским мостом. После ее постройки к дереву как материалу для строительства храмов не возвращались до второй половины XIX в.»
Остановимся подробнее на жилище небогатого человека и его семьи, в том числе в допожарной Москве. И в городе, и на селе это была бревенчатая изба. Бросается в глаза разительное отличие между скромными избами Центральной России и монументальными, большими домами деревень Русского Севера. Причина, в частности, в том, что на Севере не было крепостного права. Быт помещичьего крепостного крестьянина среднерусской полосы был очень тяжел.
«Жизнь крепостного крестьянина была заполнена тяжелым изнурительным трудом. Бесправие, нищета, забитость, неграмотность сформировали тип крестьянина, который описали многие литераторы России... Свободных дней у помещичьего крепостного было два в неделю. В остальные дни он трудился на господина».
Изба очень консервативный вид жилища. Быт людей, живших в избах, не менялся на протяжении столетий. Но было бы неверно думать, что изба не эволюционировала и оставалась в неизменном виде. Отличие хорошо видно при сравнении бедного народного жилища начала XVIII века и домов более позднего времени. Раньше большинство изб были «курными», то есть топились «по-черному».
До 1700 года поголовно все беднейшее население не только деревень, но и городов жило в таких избах. Но в течение XVIII–XIX веков количество «черных» изб неуклонно уменьшалось, и к середине XIX столетия их оставалось не более 20–30%. В Москве в 1722 году появилась особая инструкция. В пункте 9 этой инструкции предписывалось во всех городских «черных» избах сделать трубы и впредь строительство «черных» изб запретить. В «черных» избах не только отсутствовала труба для отвода дыма, но и были земляные полы. Редко когда в таких домах полы были дощатые, и у современного человека это вызывает удивление.
В своей книге исследователь архитектуры Л.В.Тыдман пишет: «Современному человеку трудно понять, почему семья, в которой есть мужчины, владеющие плотничьим мастерством, не могла обзавестись дощатыми полами и белой избой. Во-первых, помещичьему крестьянину не безопасно было выделяться каким-либо признаком зажиточности — это могло вызвать увеличение оброка. Другая причина — боязнь осуждения со стороны односельчан». Тут имеется в виду общераспространенное в деревне и существующее до сих пор чувство зависти к более трудолюбивому и удачливому соседу. Зависть часто приводила к поджогам, которые становились для крестьянина непоправимой катастрофой. Именно зависть является одной из причин того, что в современной деревне частное фермерское хозяйство не может укорениться. Однако вернемся в далекое прошлое. Полы в избах до начала XVII столетия продолжали оставаться земляными.
Количество курных изб стало сокращаться только после отмены крепостного права в 1861 году. На изображениях Москвы того времени еще можно увидеть рядом с дворцами обычные деревенские избы. Что же представляла собой, не вдаваясь в детали, курная, или «черная», изба? Площадь бедной избы составляла приблизительно 15–20 м2, что диктовалось длиной бревна. Такая простейшая ячейка называется клетью. Часто клети соединялись, образуя избу большего размера. Клеть также по мере надобности могла быть разделена на отдельные ячейки — комнаты — продольной и поперечными стенами. Затем, когда семья увеличивалась, к первоначальной клети прирубали другие. Деревянное зодчество сродни живому организму, поэтому сравнение биологического и архитектурного формообразования представляется вполне допустимым. Если в основе развития живого организма лежит клетка, то в деревянной архитектуре это клеть. Клети хорошо видны на плане дворца Алексея Михайловича в Коломенском, который напоминает клетки живого организма под микроскопом.
Крыша городской избы чаще всего была плоской. Она состояла из одинаковых, плотно пригнанных друг к другу бревен, поверх которых укладывали доски. По доскам, в качестве гидроизоляции, клали «внахлест» березовую кору, которая практически не поддается гниению. Поверх всего укладывали дерн. Скатные кровли появились несколько позже. Основным видом покрытия избы в деревнях были соломенные крыши. Из Москвы, Петербурга и губернских городов их удалось убрать ввиду большой пожароопасности.
В первой четверти XIX века научились изготавливать листовое железо, которое получило широкое распространение в больших городах, в том числе и в Москве. Хотя оно было очень дорогим, все домовладельцы, кто мог это себе позволить, стали крыть свои дома листовым кровельным железом.
Окна в избах, топившихся «по-черному», были волоковые, небольшого размера. Такие окна прорезали между двух горизонтальных бревен и закрывали доской-задвижкой. Высота окна не превышала толщины бревна, а ширина была не больше полуторного размера высоты. Затягивали их бычьим пузырем, тонкой телячьей кожей. Очевидно, что дневного света такие окна почти не пропускали. Реже закрывали окна слюдой. Дым из топившейся «по-черному» печи выходил через дверь и волоковые окна.
В 1727 году волоковые окна в Москве были запрещены особым указом.
