***
— Вот чем мы займемся, — говорит Ванесса, когда мы уже сидим у меня дома, насмотревшись на чужие внутренности; я долго не могла отвести глаза от человеческого сердца, думая, сколько еще сердцебиений нам всем отпущено.
Пока она говорит, я тихонько закрываю ноутбук — я совсем не собиралась гуглить Теодора. Вообще я ловлю себя на том, что в последнее время слишком часто думаю о нем, о том, что он делает, думает ли обо мне, ждет ли, когда я отвечу на его письмо и восстановлю нашу прерванную связь. Я медленно подталкиваю ноутбук в угол, словно пытаясь спрятать, словно, убрав лицо будущего из поля зрения, я смогу выбросить его из головы. Ванесса встает со стула, насыпает себе в тарелку хлопья. Никки, полностью сосредоточенный на телевизоре, подает голос с дивана:
— Можно мне тоже?
— Вот чем мы займемся, — повторяет Ванесса, насыпая вторую тарелку. — У меня есть своя теория — теория противоположностей.
— Типа, противоположности притягиваются? Эдакий психоанализ моих взаимоотношений с Шоном? Тогда сразу же тебя огорчу. Мы — не противоположности.
— Мои мама с папой были противоположностями, — говорит Никки, оторвавшись от экрана. — Во всяком случае, она так говорит. Еще говорит, они всегда учились друг у друга, — он отводит взгляд; вспышка сентиментальности уходит так же быстро, как и пришла.
— Это очень мило, Никки, — говорю я. — Я не знала твоего отца, но, судя по всему, он был по уши влюблен в твою маму.
Он не отвечает, уже погруженный в какой-то фильм — персонаж на экране втягивает кокаин, а затем резко бьет в нос другого персонажа, который падает мертвым. Не сказать, чтобы этот фильм очень уж подходил Никки по возрасту.
— Нет, моя теория противоположностей не имеет ничего общего с тобой и Шоном. Она заключается вот в чем: что, если мы будем вести себя прямо противоположно советам твоего отца? Например, каждый раз, услышав внутренний голос, поступать наоборот?
— Ты знаешь, что мой внутренний голос просто ужасен.
— Я знаю. Поэтому из тебя получится идеальный соавтор. — Она протягивает мне коробку хлопьев, я беру небольшую горсть. — У тебя нет никаких исходных данных, ты не знаешь, на что способна. Тому виной, конечно, твой папочка. Но мне кажется... мне кажется, пора перестать во всем винить его.
— Я его не виню. Просто такова моя жизнь.
— Господи, вечно ты все портишь, — говорит Ванесса. Она имеет полное право это говорить, потому что знает меня с восемнадцати лет и потому что так оно и есть.
— Кстати, я читал книжку вашего отца, — заявляет Никки. — Неужели столько народу ведется на это дерьмо?
— Никки, не надо говорить «дерьмо», — замечаю я. — Ты читал его книгу?
Он отвечает не сразу — происходящее на экране интересует его значительно больше (наркобарон расстреливает семерых азиатов, ворвавшись в их поместье в Барбадосе), но когда все действующие лица уже барахтаются в лужах собственной крови, наконец говорит:
— Да. Мне психолог дал. Думал, поможет разобраться во всем этом дерьме — ну, по поводу моего папы.
Теория противоположностей Мягкая обложка
Ванесса жует хлопья.
— И помогло? — спрашиваю я.
— Сами-то как думаете? Я же не совсем тупой, чтобы вестись на такую хрень.
— Многие умные люди верят в его теорию.
Ванесса закатывает глаза.
— По-моему, чем человек тупее, тем проще ему проглотить подобную философию.
— Да ладно вам! В его книге много научного, — я наконец нахожу кружку, наливаю в нее воды и заказываю микроволновке чай; та пищит и оживает.
— Гораздо меньше, чем ты думаешь, — говорит Ванесса. — Ты давно ее читала? Смиритесь с бездействием! Следуйте плану Вселенной! Конечно, у него в подчинении находилось несколько лабораторных крыс, конечно, он на протяжении многих лет исследовал несколько несчастных крысиных поколений — но на этом все... я хочу сказать, трудно поспорить с тем, что никаких случайностей не существует.
— Потому что нельзя опровергать опровержимое, — говорит Никки. — Видите, я не тупой.
Ванесса подбегает к Никки и сжимает ему щеки.
— Ах ты мой маленький протеже! — Она тискает его, пока несчастный, наконец не высвобождается, делая вид, что возражает против ее телячьих нежностей. — Никки прав, в этом и заключается моя идея. Книга твоего отца сводится к одному — плыть по течению, и пусть река жизни сама несет тебя.
— Не сворачивать влево, когда уже свернул вправо, — добавляет Никки.
— Так что давайте сворачивать вправо. Я буду говорить вам, когда куда повернуть, — предлагает Ванесса.
— Что-то я не понимаю... — по всей видимости, тупая тут я. Не могу не признать, что никогда особенно не вчитывалась в эту книгу. Какой смысл? Я жила с этой теорией, я на ней выросла. Книга не рассказала бы мне ничего нового.
— Теория противоположностей, — от волнения голос Ванессы набирает децибелы. — Мы опровергнем его теорию бездействия, докажем, что не «все будет так, как будет» и не «все имеет свои причины», потому что мы пойдем вразрез со всей этой философией. Мы будем идти по натянутой проволоке, по тонкой проволоке, и наша жизнь наконец станет полной жизнью!
Я покусываю нижнюю губу. Мне не очень нравится, когда жизнь становится полной жизнью. Я предпочитаю спокойствие, довольство, уют. Я же ведь Швейцария, в конце-то концов!
— Я знаю, ты хочешь сказать — нет, — говорит Ванесса. — Именно поэтому тебе нужно сказать — да. Начни опровергать его теорию. Рискни. Уилла Чендлер-Голден, рискни выйти за рамки, победить свои инстинкты, изменить свою жизнь, делая выбор, который ты в любом другом случае не сделала бы.
— Я не знаю... — я обгрызаю заусенец на большом пальце.
— Ты никогда ничего не знаешь, — она выдыхает. — Поэтому ты должна довериться мне. Я знаю все. Давай, Уилла! Я ведь твоя лучшая подруга. Все неожиданное случается, когда ты выходишь за пределы предсказуемости. Такова теория противоположностей. Ее мы и будем доказывать.
— Ты полагаешь, что мой отец не брал в расчет эту теорию?
— Нет, конечно. Он был так сосредоточен на проблеме заранее обусловленного выбора, что не рассматривал саму возможность какого-то иного выбора.