Рейтинги
Мы публикуем отрывок из «Я в степени n» — нового романа современного российского писателя Александра Староверова, автора книг «Родинарод. Книга о любви» и «Баблия. Книга о бабле и боге».
У Аньки заметно рос живот, но еще быстрее росли цены в магазинах. Стиральную машину «Малютка» (пластмассовое корыто с вентилятором внутри) я еще успел купить, а откуда и на что брать кроватки, коляски, соски и ползунки для будущего ребенка — не имел понятия. Неожиданно помогла подработка в котельной. Кто-то из местных начальников теплосети вдруг вспомнил, что подвизался у них кочегаром молодой, а главное, непьющий инженер. Нашли меня, спросили, не могу ли наладить работу автоматики отопления пионерского лагеря под Зеленоградом. Я посмотрел, ничего не понял, но ответил, что могу. И от отчаяния назвал огромную цифру стоимости своих услуг. Что-то около 10 000 долларов по тому курсу. Тертые коммунальщики только посмеялись и уже совсем собрались меня послать, но я произнес волшебные, секретные слова:
— А вы безналом заплатите. На фирму. Пятнадцать тысяч. Назад получите пять.
Безнала у коммунальщиков было завались. Обналичивали они его тупо, по-советски, через зарплаты мертвым душам. И все равно не могли обналичить. Не хватало им душ, ни мертвых, ни живых. А тут такой случай! Согласились. Я их свел с хозяином строительной конторы, где трудился прорабом, и все срослось. Мне удалось выторговать у хозяина фантастические условия. Пятьсот долларов мне за работу и еще три с половиной тысячи — за то, что заказ в контору притащил. Всего четыре тысячи американских денег. Целое состояние по тем временам — не то что коляску и кроватку купить можно, а не работать вообще пару лет. Или приобрести, наконец, вожделенную вишневую «девятку».
Три месяца я пахал как каторжный: по будням ездил из Зеленограда на другой конец Москвы — работать прорабом. Две ночи в неделю дежурил кочегаром в котельной, половину оставшихся ночей и выходные чинил автоматику пионерского лагеря. Спал преимущественно стоя, в электричках и вагонах метро. Анька, видя мои мучения, робко заикнулась о том, что, может, все-таки стоило сделать аборт.
— Какой аборт, — отрезал я категорично. — У нас скоро будет четыре тысячи долларов. Живем. Ты понимаешь: целых четыре тысячи!
Полусонный, на подкашивающихся ногах в обшарпанных электричках я придумал, куда можно употребить столь огромный капитал. Нет, я больше не повторю прежних ошибок. Не профукаю свое счастье, как вагон дуриком доставшегося болгарского бренди «Слынчев Бряг». Я теперь знаю цену деньгам. Я куплю маленький, только что появившийся грузовичок «Газель», и буду развозить мороженых кур по продуктовым рынкам. Я все рассчитал: «Газель» стоит 6000, займу недостающие 2000 у родителей и буду зарабатывать больше тысячи долларов в месяц, а то и полторы. Раскручусь, отдам долг, куплю вторую машину, потом третью, найму водителей... Нужно только стиснуть зубы и потерпеть, нужно выдержать. А дальше — будет все хорошо.
За три месяца я похудел на пятнадцать килограммов, научился спать по четыре часа в сутки, прыгнул выше головы, но сделал эту проклятую работу. Досрочно сделал, на три недели раньше срока. Наконец настал день, когда хозяин нашей конторы должен был отдать мне потом и кровью заработанные доллары. Я прекрасно помню этот день, 30 октября 1994 года. Ровно год назад мы с Анькой весело гуляли нашу сюрреалистическую свадьбу в Night Flight. Много воды с тех пор утекло, из наивного юноши с розовыми очками на больших глупых глазенках я превратился в умудренного опытом мужа. Я прошел через нищету и каторжный труд, я научился ценить тяжело добытую горькую трудовую копейку, я вырос и повзрослел. И я победил. Так я думал тем казавшимся мне прекрасным утром, идя на работу за заслуженным вознаграждением. Аньке я велел потратить последние деньги на роскошный ужин. Ничего, что два месяца за квартиру не плачено. Сегодня мы станем богатыми. Я сделал, я прорвался, доказал себе и этому неласковому миру, что чего-то стою. Поэтому — сочную вырезку с кровью на стол, винограда, узбекскую дыню-торпеду, шампанского, зефира в шоколаде!.. Сладкий сегодня день, вкусный сегодня день. День победы!
Счастливым и гордым я зашел в кабинет начальника, он тоже источал благодушие:
— Ну заходи, заходи, герой, — сказал радостно. — Молодец, далеко пойдешь. Справился, я, если честно, сомневался — не та молодежь нынче пошла, изнеженная, капризная. Но ты не такой, уперся и справился. Расти тебе надо, Витя, если тебе не расти, то кому? С завтрашнего дня назначаю тебя начальником участка автоматики, и оклад на треть больше, и ответственность, и полномочия... Разные у нас тут мнения были на твой счет, говорили — молодой слишком. Но я настоял. Рад?
Я, конечно, был рад, собирался покупать «Газель» и уходить, но рад был. Нормальный человек нигде не пропадет — ни в тюрьме, ни в офисе, ни на стройке. Об этом мне еще дед говорил. Значит, я нормальный, раз меня и здесь оценили.
— Спасибо большое, — ответил с достоинством. — Постараюсь оправдать доверие. Хотелось бы подумать только до завтра. Неожиданно это немного.
— Ишь ты какой, думать он будет... Ошалел, что ли, от счастья? Ну ладно, иди думай, раз тугодум такой. Иди-иди, завтра поговорим, а то работы много.
— А деньги? — спросил я, еще не ожидая никакого подвоха.
— Вот завтра о деньгах и поговорим, когда подумаешь. Иди, не мешай! Завтра, завтра...
Я развернулся и пошел к двери, но на полпути вспомнил о неоплаченной за два месяца квартире. Хозяин грозился прийти вечером с ментами — выселять. Не мог я домой без денег вернуться. Сегодня мне деньги нужны. «Да черт с ним, — решил, — поработаю у него еще пару месяцев начальником участка, все равно пока „Газель“ куплю, пока о заказах договорюсь — два месяца и пройдет».
— Я согласен, — сказал, вернувшись к столу. — Давайте деньги.
— На что согласен? — спросил уже углубившийся в чтение каких-то бумаг начальник.
— Ну, это, на повышение я согласен, на ответственность, на полномочия. Деньги давайте.
— Завтра, завтра приходи. Некогда мне сейчас.
— Я не могу завтра, — в ужасе произнес я. — Мне за квартиру нечем платить, хозяин выселить сегодня обещал, если не заплачу, а у меня жена на шестом месяце...
Владелец конторы презрительно, но, как мне показалось, одновременно и с жалостью посмотрел на меня, и я... Я начал канючить, унижаться, умолять его проявить понимание. До сих пор мне невыносимо стыдно вспоминать себя в тех гнусных, предложенных мне равнодушной Вселенной обстоятельствах. Но я помню, я все помню...
— Ну пожалуйста, — заклинал я, маленький и зависимый, стремительно увеличивающегося босса, — войдите в мое положение: ни копейки денег, я так рассчитывал на эту халтуру. Жене лекарства нужны дорогие, не все гладко с беременностью, за квартиру платить нужно, ребенок скоро родится — ему тоже все нужно. Пожалуйста, дайте мне сегодня денег, я ведь заработал их честно, я три месяца не спал... Дайте сегодня, мне очень нужно, я отработаю потом, вы не пожалеете...
Я замолчал. Аргументы у меня закончились, оставалось разве что заплакать. Недалек я был от этого, еще минута — и заплакал бы. Слава богу, сжалившийся начальник не дал мне такой возможности.
— Ладно, — сказал он по-отечески, — хорош сопли мазать. Я что ж, не понимаю — сам молодым по углам в бараках с женой мыкался. Держи и помни, что человек я, а не бездушная скотина. На всю жизнь запомни. Обещаешь?
— Да-да, конечно, спасибо вам огромное, — выдавил я из себя благодарно и взял протянутые доллары. Пять бумажек по сто баксов каждая. Пять бумажек... Раз, два, три, четыре, пять... Несколько долгих секунд я держал протянутой руку, но босс в нее больше ничего не положил.
— А когда остальное? — дрожащим голоском, уже о многом догадываясь, но не желая верить, спросил я.
— Какое остальное? Ты о чем вообще?
— Мы договаривались пятьсот за работу и три с половиной тысячи за заказ.
— А я не обманываю, — с напором, даже привстав немного с кресла, произнес начальник.
— Запомни, Витя, я никогда никого не обманываю! Обманывают только жулики. Ты что, подумал, я тебя обманываю? Эх, дурак, вот и делай после этого добрые дела людям... Я тебя повысил? Начальником участка сделал? Зарплату прибавил? Ну вот... Вот тебе и твои три с половиной тысячи. Ты считать умеешь? Умножь прибавку к зарплате на год... Нет, на два... Ну хорошо, на три, на четыре... — какая разница! Да я тебя, если хорошо работать будешь, своим заместителем сделаю, в партнеры возьму. Мы с тобой такими делами ворочать будем, ты только темпов не сбавляй. Показал себя — молодец! Но кто же с первого раза такие деньжищи получает? Ты иди, иди давай, и все у тебя будет. Иди, Витя, работать надо.
Много раз после этого случая меня пытались кинуть. На несопоставимые, на порядки большие суммы, но никогда мне не было так обидно. Три месяца не спать, вкалывать, как Павка Корчагин на строительстве железной дороги, мысленно почти купить вожделенный грузовичок, чувствовать себя победителем и вдруг... Как щенка несмышлёного...
Видимо, было в моих глазах нечто такое, что добрый начальник сжалился надо мной еще раз.
— Ладно, ладно, ты волком-то не смотри, — сказал он и сунул в мою протянутую руку еще двести долларов. — Но на этом — все! Грань переходить не нужно. Уматывай отсюда немедленно, пока я не передумал, и цени мою доброту.
Есть такое понятие в боксе — состояние грогги, когда после удара еще остаешься на ногах, но бой продолжать уже не можешь. Наиболее близкий аналог в русском языке — «как пыльным мешком по голове трахнутый».
Я стоял перед ухмыляющимся боссом как трахнутый пыльным и тяжелым мешком. Оцепенел я, не мог пошевелиться, чуть спасибо ему не сказал, по инерции. Как же так? Это подло, несправедливо! Да не бывает такого просто... Пришлось начальнику буквально вытолкнуть меня из кабинета.
На автомате я спустился по лестнице. Не замечая ливня, хлеставшего на улице, достал сигарету и закурил. Вместе с дымом в голове заструились мысли. С первого взгляда достаточно разумные. «Все не так уж плохо, — шептали мне мысли, — семьсот долларов, оклад на треть подняли, должность дали... Кто же, в самом деле, с первого раза такие деньги поднимает? Он еще приличный, мог вообще на хрен послать... А так — семьсот долларов, есть на что купить коляску и кроватку, за квартиру заплачу на полгода вперед. Радоваться надо...»
Холодные капли дождя били меня по лицу, а я не замечал, лишь когда сигарету дождь затушил — заметил. И разозлился сильно. На такую ерунду разозлился — на погашенную не вовремя сигарету. И тогда только вышел из состояния грогги. Не радовалось мне: поимели меня — ласково, аккуратно, с необходимыми по этикету цветочками и конфеткой, но все-равно поимели. И поделать ничего нельзя — не рыпнешься, не возразишь. Зажат я, очень мне нужны эти проклятые семьсот долларов и оклад. Надо скушать, сделать вид, что ничего не было, пережевать дерьмо и еще оптимистично улыбнуться после трапезы. Потому что, не дай бог, выгонит он меня. И куда тогда? На улицу? Побираться?
Совсем я уж было решил смириться, но вдруг вспомнил, как унижался перед начальником. Вот не унижался бы, утерся и, вполне возможно, дорос бы со временем до его заместителя. Система любит гибких. Но я унижался. И я вспомнил...
Я, в недалеком прошлом — звезда института, капитан команды КВН, здоровый и сильный парень, поэт... Я перед этим жирным, офигевшим ничтожеством, и мизинца моего не стоящим... Да я ни перед кем, никогда... Я отказался от кандидатской диссертации и стажировки в Америке, потому что ни перед кем и никогда... А он, выходит, меня сломал? Кто же я такой после этого? Моего деда ГУЛАГ не сломал, а меня жирное ничтожество пальчиком сковырнуло. Как жить-то теперь?
У меня, что называется, упала планка и разбилась с хрустальным холодным звоном, вымораживая готовые лопнуть внутренности. Ярость, жажда действия, жажда убийства. Если я не убью его, то сдохну сам. Жить не смогу, если не убью, дышать не смогу, к Аньке подойти не смогу, в зеркало посмотреть... Пусть посадят, пусть сделают что угодно, плеваааааааааааааааать!!!
С мокрыми волосами и затушенной дождем сигаретой в зубах за какие-то секунды я взметнулся вверх по лестнице и ворвался в кабинет начальника. Он все понял сразу и попытался спрятаться под стол. Бесполезно, меня было не остановить.
— Падла! — кричал я, ломая ему челюсть. — Сука! Тварь хитрожопая, денег тебе жалко? На, на, жри свои поганые деньги, кушай, нажрись ими до отвала!
Не соображая, что делаю, я вытащил из кармана семьсот долларов и запихнул их начальнику в его окровавленную пасть. Очень глубоко, почти в желудок. Все руки исцарапал о крошащиеся разбитые зубы. Он мычал, и из его глаз катились слезы. С напором катились, как будто я выдавливал их из него. А я пихал доллары все глубже и глубже, разрывая кулаком его неправдоподобно растянувшиеся губы.
— На, жри, мразь! Молодым ты был, сука, помнишь все? Не быть тебе старым, убью гада, урою, уничтожу...
Слава богу, в кабинет ворвались люди, оттащили меня, уберегли от греха. Хотя и не сразу, понаслаждались с полминуты греющим душу зрелищем. Хозяин их был еще той скотиной. Не меня одного обманывал, а всех, кого мог. Зарплату задерживал и премии платил крайне неохотно, точнее, вообще не платил. Не его им было жалко, а меня. Ведь убить бы мог, сидеть потом хорошему, по их мнению, осуществившему общие тайные мечты парню.
Нежно они меня от него оттащили, и даже спирта налили выпить в приемной, чтобы успокоился.
— Ты не бойся, — прошептала мне на ухо счастливая секретарша, — он трус, он в ментовку не заявит. Ты только скажи ему, что убьешь его, если дернется к ментам.
— А я не боюсь! — заорал я на всю приемную, чтобы и в кабинете было слышно. — Повезло ему, суке, сегодня! Но только он еще раз мне попадется, только рыпнется пускай не в ту сторону — из-под земли достану, с того света приду и горло перегрызу!
Посчитав хозяина конторы достаточно запуганным, я выбежал из приемной. Оказавшись на улице, пошел искать ближайший телефон-автомат. Найдя, позвонил отцу на работу. К счастью, он оказался на месте.
— Нужна твоя помощь. Я дал в морду начальнику, меня уволили и собираются выселить из квартиры. Надо вещи перевезти, — на одном выдохе выпалил я в трубку.
Отец лишних вопросов задавать не стал и обещал через двадцать минут быть на своем «Москвиче» у метро «Юго-Западная».
Я купил пирожок с мясом в ближайшей палатке и, запивая его колой, пошел к метро. Все свои действия после выхода из конторы я проделал на автопилоте, в нарастающем, гудящем возбуждении. Ни о чем я не жалел. Разве что о семистах баксах, немного — пригодились бы они мне сейчас. А я скормил их начальнику. «Глупо, — думал, жуя пирожок, — а зато красиво. Мир должен быть красивым, и я его таким сделаю, как бы он ни сопротивлялся».
Окружающий меня мир действительно изменился — красивым не стал, но вроде как истончился, отошел на второй план. Иду по улице и сам не пойму — то ли есть она, то ли нет. Люди кругом — будто тени. Только я есть, только я иду, и голова моя трещит, остывая от гнева, как горячий асфальт на морозе. Странное состояние, безумное. Темень кругом сгущалась, исчезала...
Хорошо, отец быстро подъехал. В машине отпустило немного: папа рядом — родной, любимый человек. И говорит тихо, все время слушая мой сбивчивый, лихорадочный рассказ.
— Правильно, сынок, сделал. Давить его, гада, надо.
Ну, конечно, надо. Чего он постоянно повторяет эту фразу? Кто бы сомневался, что гадов надо давить.
Всю дорогу до Зеленограда я по кругу твердил ему одно и то же. А отец отвечал мне, что все правильно. Правильно, правильно, правильно... Позже он признался, что реально опасался за мою психику, поэтому и говорил «правильно». Успокоить хотел, в чувство привести.
Когда приехали домой, нас встретила радостная Анька. На кухне был накрыт стол — вырезка, дыня, шампанское, виноград, зефир... Я увидел все это, захлебнулся смехом и... меня вырвало. Прямо на стол. Беременная жена с округлившимся пузом стоит. Дорогие, на последние деньги купленные продукты разложены красиво, а я блюю на них. Смеюсь и блюю.
— Где водка? — спросил отец у ошарашенной, чуть не родившей от шока Аньки.
— В холодильнике... — пролепетала та.
Он полстакана в меня влил, насильно. Только тогда я перестал блевать и смеяться. На меня в очередной раз за день напала жажда деятельности. Я начал судорожно собирать наши нехитрые пожитки. Вполне здраво командовал отцом и Анькой, попутно объясняя ей, что стряслось. Она попробовала меня жалеть, но я резко пресек попытку.
— Не надо, — сказал, — все будет хорошо, обещаю. И вообще, я получил колоссальное удовольствие, начистив рожу зажравшемуся ублюдку. Это того стоило, поверь.
Анька закусила губу, отвернулась и заплакала. Тут до меня, наконец, дошло, что я наделал. Так стыдно стало и жалко ее, что я бухнулся на колени и буквально завыл:
— Прости меня, прости дурака-а-а-а-а...
— Нет, нет, Витенька, ты что, ты с ума сошел? Я верю тебе, я за тобой куда угодно, все будет хорошо. Это же ты... ты такой... мне так повезло... ни у кого такого нет, а у меня есть. Я люблю тебя!
— Ах, — сказал я. Я только сказал «ах» и тут же почувствовал, как отрывается сердце у меня в груди. Голова закружилась, я потерял ориентацию, почти упал. Но вдруг опять ощутил прилив какой-то не моей, злой силы.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся я издевательски. — Аааа, ты и поверила, дурочка? Конечно, все будет хорошо. А ну, живо собирайся!