Рейтинги
Поэзия Великой Отечественной войны знакома нам со школы. Но как, где и кем написаны знаменитые строки? У многих стихотворений глубокая и трогательная история. Убедитесь сами.
Жди меня. Константин Симонов
Врач Слава Менделевна Бескина, работавшая в прифронтовых госпиталях, вспоминала, что раненые бойцы в минуты отчаяния читали это стихотворение наизусть. «Жди меня» было своего рода заклинанием, в силу которого верили и офицеры, и солдаты.
Эти строки появились в 1941 году, когда поэт Константин Симонов отправил жене, известной актрисе Валентине Серовой, письмо с фронта. Вскоре послание в стихах с мольбой ждать «когда других не ждут» было опубликовано в газете «Комсомольская правда» и всю войну дарило надежду многим фронтовикам.
По мнению Мариэтты Чудаковой, появление «Жди меня» воспринималось как прорыв: еще никогда в официальной советской поэзии не было столь личного произведения, лишенного всякого упоминания политики и идеологии.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
В землянке. Алексей Сурков
Ноябрь 1941 года. Оборона Истры. Командный пункт, в котором находились советские офицеры и журналисты, оказался отрезан от батальонов наступающей танковой дивизией и германской пехотой. Чтобы добраться до своих, осажденным пришлось прорываться сквозь минометный огонь и бежать через минное поле и тонкому льду реки.
Среди журналистов был корреспондент газеты «Красноармейская правда» Алексей Сурков. Очевидцы вспоминали, что после счастливого спасения он сказал: «Дальше штаба полка не сделал ни шага. Ни единого... А до смерти — четыре шага». Это и было началом будущего стихотворения, а позже — песни. Уже ночью, в землянке, Сурков закончил текст и одну из первых копий отправил в Чистополь жене с пометкой: «Тебе, солнышко мое!»
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти — четыре шага.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.
Случайный вальс. Евгений Долматовский
«Стоит воинской колонне остановиться на ночёвку в прифронтовом селе или городке, и вот уже возникают знакомства, и откровенные разговоры, и влюблённость, и всё это носит грустный и целомудренный характер; а рано-рано — расставание, отъезд...», — вспоминал поэт Евгений Долматовский.
Однако Долматовский и его напарник, композитор Марк Фрадкин, уверяют, что в основе вальса лежит еще более конкретный случай: знакомство летчика Василия Васильева с девушкой Зиной. Молодому человеку пришлось быстро уехать, не оставив девушке адреса, но он рассказал эту историю Фрадкину и попросил его написать песню. Василий был уверен, что Зина услышит ее и откликнется. Вальс появился в 1943 году, и девушка действительно написала на радио. Это письмо передали родным Васильева, сам летчик уже не мог ей ответить: в одном из воздушных боев он погиб.
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
После тревог спит городок,
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок.
Хоть я с вами совсем не знаком,
И далёко отсюда мой дом,
Я как будто бы снова
Возле дома родного...
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чём.
Будем дружить, петь и кружить.
Я совсем танцевать разучился
И прошу вас меня извинить.
Утро зовёт снова в поход,
Покидая ваш маленький город,
Я пройду мимо ваших ворот.
Хоть я с вами совсем не знаком,
И далёко отсюда мой дом,
Я как будто бы снова
Возле дома родного...
В этом зале пустом
Мы танцуем вдвоём,
Так скажите хоть слово,
Сам не знаю о чём.
Я убит подо Ржевом. Александр Твардовский
Стихотворение посвящено событиям Битвы за Ржев — одного из самых драматичных эпизодов Великой Отечественной войны. О его создании много рассказывал сам Твардовский:
«...Впечатления этой поездки были за всю войну из самых удручающих и горьких до физической боли в сердце. <...> Вернувшись в редакцию своей фронтовой „Красноармейской правды“, которая располагалась тогда в Москве, в помещении редакции „Гудка“, я ничего не смог дать для газетной страницы, заполнив лишь несколько страничек дневника невеселыми записями...
Стихи эти продиктованы мыслью и чувством, которые на протяжении всей войны и в послевоенные годы более всего заполняли душу. Навечное обязательство живых перед павшими за общее дело, невозможность забвенья, неизбывное ощущение как бы себя в них, а их в себе, — так приблизительно можно определить эту мысль и чувство...»
Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.
И во всем этом мире
До конца его дней —
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.
Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.
Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.
Где — травинку к травинке —
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.
Летом горького года
Я убит. Для меня —
Ни известий, ни сводок
После этого дня.
Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.
Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю —
Наш ли Ржев наконец?
Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.
Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался он?
Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, — как?
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она —
Спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.
Мы — что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память —
Кто завидует ей?
Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава —
Невеселый резон.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам — отрада одна,
Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.
Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье —
Эта кара страшна.
Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно —
Это горькое право.
Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.
Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.
И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.
Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, —
Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить...
И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?
И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?
Может быть... Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.
Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!
Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.
О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!
В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.
Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.
Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.
Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, —
Были мы наравне.
И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,
Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.
Я убит подо Ржевом,
Тот — еще под Москвой...
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!
В городах миллионных,
В селах, дома — в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?
Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу...
Я вам жить завещаю —
Что я больше могу?
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Горевать — горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать — не хвастливо
В час победы самой.
И беречь ее свято,
Братья, — счастье свое, —
В память воина-брата,
Что погиб за нее.
Журавли. Расул Гамзатов
Единственное стихотворение в нашей подборке, написанное после войны. Расул Гамзатов вспоминал, что образ душ-журавлей ему навеял японский памятник двенадцатилетней Садако Сасаки, которая умерла от лейкемии, развившейся после бомбардировки Хиросимы в 1945 году. Садако верила, что выживет, если сделает 1000 журавлей из бумаги. Во время перелета из Японии в СССР Гамзатов думал о своей недавно умершей матери, братьях и других родственниках, погибших на войне. Вот они, «солдаты, не вернувшиеся с полей...» Первый вариант текста был написан по-аварски, на русский его перевел поэт Наум Гребнев.
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю эту полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времен тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Сегодня, предвечернею порою,
Я вижу, как в тумане журавли
Летят своим определенным строем,
Как по полям людьми они брели.
Они летят, свершают путь свой длинный
И выкликают чьи-то имена.
Не потому ли с кличем журавлиным
От века речь аварская сходна?
Летит, летит по небу клин усталый -
Летит в тумане на исходе дня,
И в том строю есть промежуток малый -
Быть может, это место для меня!
Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.
