Рейтинги
Недавно в издательстве Like Book вышел новый роман известной британской писательницы Кейт Хэмер «Похороны куклы». В книге рассказывается история тринадцатилетней приемной девушки по имени Руби, которая отправляется на поиски своих настоящих родителей. Мы публикуем из нее отрывок.
Торт
20 августа 1983
Мой тринадцатый день рождения, а еще я стала охотником за душами. Когда мама позвала меня, я сразу поняла: что-то должно случиться. Это было слышно по ее голосу.
— Руби...
Открытый глаз зеркала в коридоре следил, как я спускалась по лестнице, напевая себе под нос беспокойную мелодию. Моя праздничная блузка цвета желтка была застегнута под самое горло, а коричневая вельветовая юбка билась о ссадину на коленке.
Свет из распахнутой кухонной двери, за которой ждали родители, лужей разливался по грязному ковролину в коридоре.
На пластиковой столешнице стоял праздничный торт. В белой глазури, посыпанный цветными конфетками. Из него был вырезан большой треугольный кусок, рядом лежал острый нож, направленный острием в выемку.
Я на секунду зажмурилась. Я ждала наказания за какой-то мелкий проступок: за то, что разбила или не вымыла за собой чашку. За то, что не заперла или заперла дверь в сад — или что там постановил насчет нее отец в настоящее время. Но вместо этого мама и папа превратились, казалось, в кукол или марионеток. От носа к подбородку у них пролегли глубокие морщины. На маминых щеках горели тревожные пятна красной краски; из головы штопорами рвались кудри. Папа напряженно застыл у нее за спиной в своей серой фетровой куртке. Его рука поднялась, потерла нос. Мама переступила туда-сюда, и ее шлепанцы зловеще хлопнули по линолеуму.
Она открыла рот.
— Руби. Слушай, мы не хотим, чтобы ты устроила сцену или выкинула что-нибудь, но тебе пора узнать...
Папа из-за ее спины произнес сиплым голосом, какой бывает у тех, кто долго молчал:
— Да. Тринадцать, уже достаточно большая.
Конфетки на торте между нами оплывали яркими цветами, словно неслись куда-то или попали в капкан и теперь медленно истекали кровью.
— Руби, мы кое-что скрывали от тебя все эти годы, — сказала мама; она помолчала, а потом скороговоркой добавила:
— Ты нам не родная. Ты не у нас родилась.
— И это многое объясняет...
Мать оборвала отца.
— Прекрати, хотя бы сейчас, прекрати, Мик. Оставь девочку в покое.
Она повернулась ко мне:
— Руби, мы тебя удочерили, когда тебе было четыре месяца. Ты не наш ребенок, слышишь?
Она оглянулась.
— Честное слово, Мик, по-моему, до нее не доходит.
Но до меня дошло.
Я выбежала в сад и запела от счастья.
Вырвалась из двери черного хода под грозовое небо, на воздух цвета темного масла. На волю, на волю, в траву по пояс. За садом заслоняли даль деревья. В этот раз я не обратила внимания на Тень, сидевшую возле двери в сад. Я сорвалась с крыльца на туго пружинивших ногах и побежала по заросшей дорожке, раскинув руки, чтобы ощутить, как змеятся под моими ладонями перистые верхушки трав. Волосы волной неслись у меня за спиной. Я краем глаза увидела что-то красное — уголок игрушечного пластмассового автобуса, ушедшего наполовину в путаные заросли, и руку куклы, чьи короткие пальчики указывали прямо в небо, кипевшее серыми каракулями.
Длинные острия вечерней примулы, сиявшие ярчайшей желтизной, торчали из травы, я забрела в самую гущу, остановилась и понюхала сладкую пыльцу, осевшую у меня на ладонях. Потом, вскинув руки, запела грозовым облакам:
— Эй, мулатка, потанцуй, тра-ла-ла-ла. В хороводе потанцуй, тра-ла-ла-ла-ла.
И, наверное, когда я в десятый или в двенадцатый раз пела: «Она как на сливе сахарок, рок, рок», — голос Мика прорезал холодную дорожку от двери в сад.
— Руби. Прекрати и вернись в дом, сейчас же.
Ноги у меня не шли, пока я плелась к дому. Сразу же у порога кулак Мика взметнулся, как змея, и расколол мне голову.
— Сядь, — приказал Мик.
Я бросилась прочь и села по другую сторону стола, держась за голову.
— Боже мой, боже мой, — пробормотала Барбара.
Выглядела она присмиревшей, словно они спорили, пока меня не было.
— Господи.
Она села и скрестила руки на груди.
— Руби, ты была совсем малышкой, когда мы тебя взяли, — сказала она. — Сейчас и представить сложно.
— Настолько меньше, чем...
— Да, — поспешно отозвалась Барбара.
— Но совсем не такая, как она, — продолжал Мик.
Их дочь. Труди. Она умерла, когда ей было три. Только Мик все время звал ее «Душистым горошком». Он, когда напивался, плакал о ней; по его лицу текли крупные слезы и капали на пиджак.
— Нет. Ты была маленькая... — сказала мама. — Но сильная.
— Плакса, — перебил папа.
Он возился у плиты, стоя к нам спиной. Чиркнул спичкой, чтобы зажечь огонь под чайником, и в воздухе повис запах серы. Сзади, в три четверти, я все равно видела, как торчит над головой его чуб — словно рог. Теперь он был не так близко, и я отважилась расплести свои пальцы, защищавшие череп, хотя в виске все еще стучало.
Мамино лицо под взлохмаченными волосами выглядело напряженным. Итак, Труди не стало, и все, что ей досталось, — это я, вечно падавшая или что-то вытворявшая.
— Я родилась здесь? В смысле, в лесу?
Мысль, что я могла появиться где-то еще, казалась странной и невероятной.
Динский лес. Тут мы жили в одном из каменных домиков, и над нами простирались деревья, похожие на отпечатки рук детей, играющих в привидения, а вокруг медленно зарастали землей закрытые угольные шахты.
Барбара завела глаза под лоб, словно пыталась разглядеть, как я рождаюсь где-то вдали. Кивнула, точно что-то увидела.
— Да, здесь.
— А как меня звали? — спросила я.
— Флад — наша фамилия, но ты нам уже досталась с именем Руби, — сказала она. — Когда ты была маленькая, то верила, что это из-за...
Я не успела подумать, а моя рука рванулась к родимому пятну, покрывавшему левую сторону моего лица.
— Знаю.
Мик начал отковыривать конфетки с торта, и мама подхватила блюдо и понесла его к раковине.
— Ну вот и все, — пробормотала она, разглядывая ямки, оставшиеся от конфет.
— А... а что-нибудь еще?
— Да больше и нет ничего. — Она тяжело выдохнула, и торт задрожал у нее в руках. — Это все.
— Я могу перезагадать желание?
— А что не так с тем, которое ты уже загадала?
— Я его не договорила, — соврала я.
— Тогда давай. Мик, дай ей спички.
Я расставила желтые свечки; их головки уже пошли пузырями от огня. Коснулась спичкой с шариком пламени на конце каждой свечки, закрыла глаза и стала желать изо всех сил. Двойная звезда моих настоящих родителей кружилась у меня в голове, вспыхивала и гасла.
— Придите и заберите меня, — просила я.
