Рейтинги
Мы публикуем отрывок из мистического романа Екатерины Рождественской «Зеркало».
В общем, тогда постарались, обмотали одеялами, которые родственница выделила, завязали веревками, положили на мешки с мукой, чтоб помягче, и довезли кое-как. У нового московского, только что отстроенного дома его сняли, и Наташа со страхом стала его разворачивать сама, никого не допустив. Зеркало смотрело вверх и отражало небо. Небо оно видело впервые, в нем пролетали птицы и плыли облака.
Но это было много-много лет назад. Наташа уже давно превратилась в Наталью Матвеевну, вышла замуж за хорошего, но небогатого человека, родила ему дочку, и та тоже дочку, Сонечку, но умерла в родах. Наталья Матвеевна об этом старалась не вспоминать — как это было возможно потерять дочь и следом зятя почти в одночасье?
Зять, крепко выпив, повесился на единственном крепком крюке, на люстре, посреди гостиной сразу после гибели Александры, любовь у них была какая-то болезненно ненормальная, проходили всю недолгую жизнь, держась за руки, и дышать друг без друга не могли. Вот в смерти и не разлучились.
Наталья Матвеевна как раз спускалась из детской, где заснула новорожденная Сонечка, и осела, увидев в отражении зеркала грузно раскачивающееся тело зятя. Слаб оказался, по мнению Натальи Матвеевны, как дочку можно было оставить? Неправильный порыв был, не по-божески.
Сначала Наталья хотела дом бросить и найти другое жилье, без воспоминаний, но по каким-то затейливым обстоятельствам из усадьбочки этой в арбатских переулках семья так и не выехала, все откладывалось и откладывалось, а потом утихло все и смирилось. Наоборот, пристраивались флигельки и людские, дом надстраивался и толстел, и что-то тянуло в него, как магнитом.
А теперь зеркало смотрело на просторную гостиную с массивной дорогой люстрой, большие окна прямо перед собой и справа, углом, на прозрачную стеклянную дверь почти во всю стену, которая вела в столовую и дальше на кухню. Сбоку от зеркала была дверь в коридор, а дальше в спальни и каморку прислуги.
В комнате было много растений в неподъемных кадках (Сонечка очень любила ухаживать за цветами), а на стенах висели картины модных в то время передвижников и рамочки с редкими бабочками, которые Андрей Николаич привез из дальних стран. И мебель, легкая, модная, витая, фирмы братьев Тонет, из гнутого бука, крашенная черным лаком, очень выгодно смотрелась на фоне теплых бежевых стен. Столик посередине зеркала, конечно, пообтерся за все время, он очень был в ходу, и на него всегда что-нибудь да клали — пирожки ли родственникам, чтобы не забыть, цветы ли в гости, визитные карточки ли пришедших, свежие ли газеты.
В прихожей тоже висело зеркало, но им пользовались так, невзначай, чтобы взглянуть на себя краем глаза при выходе или улыбнуться во весь рот, когда что-то позабудешь и надо срочно вернуться, есть же такая примета. Поэтому то маленькое зеркало было даже не в счет. А это, парадное, старинное, так и стояло на своем месте, сколько существовал и сам двухэтажный дом в тихом московском центре, в Малом Власьевском переулке, среди цветущих садов и уютных двориков.
Его и привезли почти сразу после того, как дом был отстроен, году в 1830-м, да, так, скорее всего, и было. И встало оно на свое почетное место в большой гостиной, впитывая в себя все то, что происходило перед его лицом, — людей, уходящих и приходящих, страсти, которые кипели перед его серебряным полотном, быстро, почти мгновенно сменяющиеся времена года в окнах и простой семейный быт родителей и прародителей.
Теперь, в эту последнюю в месяце декабрьскую ночь, перед зеркалом, чуть в углу у окна, прямо рядом с камином, стояла яркая новогодняя елка с блестящим дождем и стеклянными шарами, а на стене за ней — большой подарочный календарь Брокара, на котором день — 31 декабря 1899 года.
Нет, новый год наступил уже как пару часов. Вдруг под окнами раздались скрип саней, возня, крики, и открылась входная дверь.
— Сонюшка, ну как же так, сейчас, Сонюшка, сейчас... — Андрей Николаич суетился возле жены, ведя ее под руки к дивану.
— О-о-ох, началось, м-м-м-м-м-м-м, — стонала Сонюшка, держась за живот. — Ведь воды отошли уже вон когда, должно уж скоро...
— За доктором и Семеновной послали, скоро будут, потерпи, родная моя... — Андрей Николаич провел ее прямо в гостиную, стянул с нее шубу, сапожки и устроил поудобнее в подушках. — Терпи, милая, подыши глубоко, вспомни, как мы с тобой за бабочками бегали.
— Больно, Андрюшенька, больно как...
— Сейчас, милая, сейчас... Ну где же доктор?
На шум из соседней комнаты прибежала бабушка Сони, Наталья Матвеевна, которая одна так и воспитывала ее с детства, наняв только кормилицу до года, а после обходилась сама. Сначала рассказывала внучке, что ее принес аист, большой и добрый, который ночью постучал в окно клювом и оставил на пороге сверток, а в нем прехорошенькая девочка. Но потом пришло время, и бабушка сказала правду. Сонечка не переживала, поскольку не очень-то и понимала, зачем нужны мама с папой, когда есть такая замечательная бабушка. Андрею Николаевичу Наталья Матвеевна была рада, видела, что тот полюбил ее внучку, а не просто так на девичью красоту польстился. А теперь уже, дай бог, прибавления дождется, хотя волновалась очень, конечно, роды, дело такое... Наталья Матвеевна как раз раскладывала пасьянс в гостиной, но карты обещали счастливое разрешение.
— Сонюшка, милая, началось? Не волнуйся, все будет хорошо, — Она кинула колоду на зеркало и краем глаза увидела, что открылось две карты — король пик и семерка треф — неожиданная встреча и рождение ребенка.
