Алексей Макушинский: «Реальность не поддается определению»

Прозу и лирику Алексея Макушинского отличают глубина и психологизм. В 2014 году его роман «Пароход в Аргентину» вошел в шорт-лист премии «Большая книга» и тогда же завоевал престижную «Русскую премию». В настоящее время он преподает славистику в Майнцском университете в Германии, совмещая литературную и научную деятельность.

В ближайшее время в издательстве «Эксмо» выйдет новый роман писателя. О нем и не только о нем мы поговорили с Алексеем Анатольевичем.

Вы даете интервью различным изданиям, читаете лекции, проведите семинары в университете. Вам довольно часто задают самые разные вопросы: и журналисты, и студенты, и коллеги. А были ли ситуации, когда те или иные вопросы позволяли как-то по-новому взглянуть на привычные вещи?

Да, такое случается. Вообще, очень полезно говорить о чем-нибудь интересном не только с самим собой. Так на занятиях в университете — я преподаю славистику в Майнце — мне иногда приходят в голову мысли, которых я сам не ожидал от себя. По-видимому, внимательные глаза студентов — студенток в особенности — способствуют шевелению мозговых извилин. Я эти мысли потом записываю и в той или иной форме обязательно опубликую. Поскольку мне там не всегда бывает весело — Майнцский кампус представляет собой странную смесь казармы, промышленной зоны и большой стройки, — а для меня архитектурные впечатления всегда важны и сильно влияют на настроение, — то (рабочее) название этой книжки (если она вообще будет) — «Записки грустного доцента».

Вы не только прозаик, но и поэт. Но стихи пишете с довольно значительными перерывами, насколько мне известно. Вы писали стихи с основательными перерывами. Как Вы ощущали их отсутствие в Вашей творческой жизни?

Я писал стихи в юности, потом они перестали писаться, а затем я снова взялся за них их уже после сорока. И продолжал писать до пятидесяти. Два сборника стихов, которые я издал, — «Свет за деревьями» и «Море, сегодня» — написаны в это время, примерно за семь лет. Потом стихи меня снова оставили, зато опять началась проза, и я написал вот уже три романа подряд. Стихи хорошо уживаются с эссе (об этом гдето говорит Готфрид Бенн — что все поэты XX века были одновременно эссеистами), но не уживаются с прозой. Или проза ни с чем другим не уживается. По крайней мере, таков мой опыт. Все-таки отсутствие стихов мучительно.

А чем отличается Макушинский-поэт от Макушинского-прозаика?

Как я только что сказал, у меня это идет фазами. Была фаза стихов и эссе, теперь фаза прозы.

Вас неоднократно сравнивали с Владимиром Набоковым. Сразу же хочется спросить: как Вы относитесь к такому сопоставлению? Владимир Владимирович писал, что стихи — это черновики будущих романов, он считал себя прежде всего поэтом.

Мне совершенно все равно, кем себя считать — прозаиком, поэтом или еще кем-нибудь. Все это условности. Реальность не поддается определению. Иными словами, проблемы так называемой «идентичности» для меня не существует. А к Набокову я отношусь замечательно, обожаю его, иногда страшно ему завидую. Мне кажется, он жил в мире с самим собой. Это редчайшее свойство для писателя. «Дар», который Вы только что процитировали — это ведь слова Кончеева во втором воображаемом разговоре с Годуновым-Чердынцевым, не так ли? — я в юности помнил едва ли не страницами наизусть.

Считается, что создание лирики требует иного душевного состояния и настроя, нежели проза. Согласны ли Вы с этим утверждением?

Стихи, по-моему, это гораздо более непосредственный отклик на жизнь, чем проза. В прозу можно уйти и в ней спрятаться. Но с этим же непосредственным откликом на жизнь связано и гораздо более сильное переживание счастья, которое дают стихи.

Ваш новый роман «Остановленный мир», который скоро выйдет в издательстве «Эксмо», имеет дзен-буддийскую подоплеку. С чем связан Ваш интерес к этой теме и насколько разделяете установки этой философской школы?

Историю своего «увлечения» дзен-буддизмом я рассказываю в романе. В этих частях он довольно автобиографичен (хотя и не вполне, конечно; я всегда мешаю «правду» и «вымысел» — «поэзию и правду», как сказал бы Гете...). Не знаю, существует ли философия буддизма вообще? А философия христианства существует? Буддизм — это такое же огромное и разнообразное явление, как христианство, в нем есть и то, и другое, и третье. Хотя, конечно, есть и что-то общее, как есть общее и у всех направлений христианской мысли.

Для меня важен вопрос о личности. Наверное, я могу сказать, что я убежденный персоналист, последователь Бердяева, оказавшего на меня в юности огромное влияние. Кажется, что персонализм не совместим с буддизмом. Но и у буддистских авторов бывает остро поставлен вопрос о личности, и бывает сознание ценности отдельного человека («единство без множественности — это дурное единство, а множественность без единства — дурная множественность», сказано в одном дзен-буддистском тексте).

Наоборот, в христианстве встречается ярко выраженный антиперсонализм, отрицание отдельности и самостоятельности человека. То есть это бесконечно сложные, противоречивые вещи. Во всяком случае, антиперсоналистическая направленность, похоже — доминирующая в буддизме, мне безусловно чужда. Но мне близок буддизм в других отношениях, в том, что это — религия опыта, не заставляющая тебя ни во что верить, но предлагающая самому во всем убедиться. И мне очень нравится, конечно, что дзен, как и даосизм, может смеяться над собой. В общем, мне там многое нравится, всего сразу не перечислишь.

Книги каких современных российских писателей Вам понравились больше всего из недавно прочитанных?

Я не часто читаю книги современных авторов. Очень может быть, что я упускаю при этом что-то важное, или прекрасное, или просто хорошее. Но я не критик, и не чувствую себя обязанным «следить» за современной литературой. Литература не кажется мне каким-то «общим делом». «Литературный процесс» — вредная выдумка советских критиков. Литература — дело сугубо частное, и каждый писатель существует в своем собственном пространстве и собственном времени. Из ныне живущих русских писателей, которых читал в последнее время с интересом и симпатией, назову Юрия Малецкого, Владимира Сотникова, Марка Харитонова, Дмитрия Бавильского. Есть какая-то несправедливость в любом таком перечислении — называя одних, не называешь других. Кажется, что кого-то очень важного ты забыл. Все-таки ограничимся этими именами... Вот еще замечательная книжка, которую забыть ни в коем случае не хотелось бы. Артур Клинов, «Минск: путеводитель по Городу Солнца». Это такая нон-фикшн проза — об архитектуре, об истории, о собственном детстве, — с черно-белыми фотография-ми разных зданий и площадей. Все, как я люблю. Я купил ее случайно в галерее «Гараж». Эта книга, насколько я знаю, переведена на несколько иностранных языков — а вот что-то я не слышал, чтобы о ней много говорили в прессе. А всякой чепухе посвящают большие статьи, долгие дискуссии. Так, к сожалению, устроен мир.

Благодарю за интересную беседу!