Автор «Молота ведьм» — самого страшного, интригующего и многослойного триллера этой весны Константин Образцов в интервью «Эксмо» рассказал о мистическом Петербурге, охоте на ведьм и своих планах на будущее.
Триллер Константина Образцова «Молот ведьм» успел наделать шуму еще до своего выхода. И это неудивительно: название, отсылающее к знаменитому богословскому трактату, мрачный сюжет с элементами мистики и Петербург, каким его знают только те, кто успел познакомиться с первым романом автора — «Красные цепи». Накануне выхода книги Константин дал интервью нашему сайту.
— Идея романа возникла так же, как и все прочие идеи: неведомым образом. Много лет назад, еще во время работы над моей первой книгой, «Красные Цепи», появилась мысль о том, чтобы написать произведение о человеке, слишком близко принявшем к сердцу трактат Шпренгера и Инститориса и сделавшего его своим руководством к действию. На протяжении времени идея видоизменялась, я отказался от чрезмерной фантазийности, присущей первоначальному замыслу, и в итоге получился роман, основной темой которого является, на мой взгляд, не феномен ведьмовства, а драма человека, взявшего на себя роль судьи несовершенств окружающего мира.
— Как и многие, я познакомился с оригинальным «Молотом Ведьм» в самом начале девяностых, когда на книжных прилавках соседствовали Мандельштам и Микки Спиллейн, Рудольф Штайнер и Булгаков, «Молот Ведьм», Ахматова и Библия. Интерес к духовной сфере тогда был огромный, хотя книгу Шпренгера и Инститориса я приобрел, разумеется, в надежде найти там описания пыток и инфернальных кошмаров — а чего еще мог ожидать семнадцатилетний юноша, знающий о «Молоте Ведьм» понаслышке? Конечно, в то время этот довольно сухой богословский трактат я не осилил, зато вернулся к нему десятилетия спустя, а потом вновь — уже во время работы над своим романом, и тогда уже изучил очень внимательно.
— Об этом лучше спросить экспертов в данном вопросе: как уже упомянутых не раз авторов «Молота Ведьм», так и, например, Августа Монтегю Саммерса и многих других. Если употреблять термин «ведьма» в том смысле, как его понимали на протяжении многих веков, то станет очевидным, что объединяющим является принадлежность к определенной системе мировоззрения, культурно-религиозной парадигме, удивительным образом совпадающей с современными ценностями светского гуманизма.
— Верит главный герой моего романа, и ни до чего хорошего его это не довело. Я серьезно отношусь к метафизике и оккультизму, не отказываю в существовании различным потусторонним феноменам, но слово «верить» в отношении них не употреблял бы.
— «Проклятое место» — это Ваша читательская интерпретация, в романе нет такой оценки. В целом весь Петербург можно назвать местом проклятым — или благословенным, зависит от точки зрения. Все исторические факты, упомянутые в книге, максимально достоверны: первоначальное название Воронья глушь, возникновение Аптекарского огорода, особый статус закрытой городской территории, охраняемой караульными и находящейся под управлением смотрителя. Конечно, в чем-то я, как автор, позволил себе домыслы с целью придать дополнительной драматичности, но в целом — все точно. Это же относится и к упомянутой в романе Вилле Боргезе: такой дом есть, на настоящий момент он по-прежнему стоит заброшенный и разоренный, и его история, в том числе и современная, воспроизведена с документальной точностью, как и гнетущая атмосфера внутри, где я бывал, и не раз.
— Я живу в Петербурге всю жизнь, мне не нужно ничего находить. Что же до известных широкой публике так называемых «мистических» мест, то это просто некие неформальные туристические объекты, не более. Из других городов Петербург обычно видится меланхолично-прекрасным пристанищем художников, поэтов и бездельников, городом мансард, креативных пространств, зонтиков над переулками и цитатами из Бродского на стенах — собственно, за этим сюда и едут. Но на самом деле все иначе. Чтобы понять и почувствовать этот город, нужно здесь родиться и жить, любить его таким, какой он есть: холодным, надменным, жутковатым, с его обветшалым очарованием заброшенного склепа, вечной сыростью, стылой моросью с неба, коммуналками, всем этим страшноватым колоритом, прячущимся за парадными фасадами — и любить по-питерски, сдержанно, без восторженности, но всей душой. А еще не нужно забывать, что Петербург — это мегаполис, и как всякий мегаполис он, как правило, жесток и неприветлив.
— Из авторов прошлых веков мне очень близки Эрнст Теодор Амадей Гофман, Николай Васильевич Гоголь, Чарльз Диккенс, Густав Мейринк. Из современников — Тонино Бенаквиста, Нил Гейман, Йон Айвиде Линдквист, Карлос Руис Сафон. Как мастеров жанра «триллер» ценю Дэна Симмонса, Роберта Маккаммона, Стивена Кинга, Дугласа Престона и Линкольна Чайлда.
— Имя скандинавского писателя Линдквиста уже звучало в нашем разговоре: его роман «Впусти меня» является одной из тех немногих любимых книг, которые я могу перечитывать в любое время и с любого места. Конечно, тематически и сюжетно ничего общего «Впусти меня» с моей книгой не имеет, но настроение и атмосферу «Молота Ведьм» я действительно настраивал по произведению Линдквиста, как по камертону.
— Читателей ждут встречи с новыми героями и новыми городами. Конечно, так или иначе все мои романы связаны одной художественной реальностью, предполагающей появление знакомых персонажей, пересечение сюжетных линий, но я стремлюсь к тому, чтобы каждая книга могла жить самостоятельно, а не как продолжение предыдущей. Постоянно рассказывать об одних и тех же героях, которые действуют в одних и тех же декорациях, мне неинтересно, а значит, читатель тоже рано или поздно заскучает. Обязательно будут персонажи, за судьбой которых можно следить на протяжении нескольких романов, но в каждом произведении непременно будут появляться новые действующие лица, существующие в иной обстановке.