Прочти первым: «Прогулка по лесам»

Автор «Краткой истории почти всего на свете» Билл Брайсон — потрясающий рассказчик. Самоирония, с которой он пишет о собственных злоключениях, даже самый постыдный провал превращает в литературный успех. И новая книга «Прогулка по лесам. Вдохновение нужно черпать в том, что тебя пугает» из этого разряда. Мы публикуем несколько отрывков из книги, которая выходит в «Эксмо» в июне.

***

В полдень 5 июля 1983 года трое взрослых и группа подростков разбили лагерь в достаточно популярном месте рядом с озером Канимина в сосновых лесах западного Квебека. Это примерно в ста километрах к северу от Оттавы, в парке заповедника Верендрай. Они приготовили ужин, а после этого, как положено, уложили еду в сумки и отнесли ее на примерно полторы сотни метров в лес, где подвесили над землей между двумя деревьями — чтобы медведи не достали.

Примерно в полночь к окраине лагеря пришел медведь гризли. Он унюхал мешок с едой, забрался на одно из деревьев, сломал ветку и достал еду. Медведь убежал вместе с едой, но через час вернулся и вошел в лагерь, привлеченный, скорее всего, запахом жареного мяса, который впитался в одежду и волосы подростков, а так же в ткань палаток и спальников. Для лагеря это была долгая ночь. С полуночи до половины четвертого медведь пришел в лагерь трижды.

Представьте себе, если можете, как вы лежите в темноте один в маленькой палатке, между вами и холодным ночным воздухом находится всего несколько микронов нейлона, и вы слушаете, как огромный медведь бродит по вашему лагерю. Представьте себе его тихое ворчание и непонятное шуршание, перестук опрокидываемых канов и мисок, влажное причмокивание, тяжелое дыхание, шорох его шерсти по вашей палатке. Представьте волну накрывающего вас адреналина, представьте, как начинают трястись руки, когда медведь мордой задевает палатку, а еще — пугающую дрожь вашего хрупкого убежища, в момент, когда медведь пытается добраться до рюкзака, стоящего в тамбуре ( Вы в ужасе вспоминаете, что оставили в кармане Сникерс. А вы слышали, что медведи обожают Сникерсы).

И вдруг непрошеная мысль: а что, если вы взяли этот самый чертов Сникерс с собой в палатку, что он где—то тут, под ногой или в кармане, или... О черт, вот же он! Еще раз его голова касается палатки, и вы слышите ворчание прямо около своего плеча. Палатка содрогается. Тишина, долгая тишина, и — подождите, тихо... «ДА!» — вы с облегчением осознаете, что медведь ушел в другую часть лагеря или даже в лес. Я вам прямо сейчас честно скажу, что я бы такого не вынес.

Представьте, как страшно было бедному двенадцатилетнему Дэвиду Андерсону, когда в половине четвертого ночи в третий раз пришел медведь и разорвал его палатку взмахом когтя, привлеченный дивным, невероятным запахом гамбургера, затем схватил мальчика за дрожащую руку и протащил его по всему лагерю в лес. За те несколько минут, пока товарищи мальчика выскакивали из палаток (представьте, как они вылезают из перекрученных спальников, хватают фонарики и дубинки, открывают палатки трясущимися пальцами и бегут за медведем), Дэвид Андерсон уже умер.

А теперь представьте себе, что вы читаете документальную книжку, переполненную такими историями, кстати, самыми что ни на есть настоящими, прямо перед тем, как в одиночестве отправиться в поход по Северной Америке. Книга, о которой я говорю, называется «Нападения медведей: как их избежать», а написал ее канадский академик по имени Стивен Герреро. Если это вам ни о чем не говорит, то я в общем уже боюсь продолжать. Долгими зимними ночами в Новом Гэмпшире, когда снег валил стеной, а моя жена мирно спала, я, выпучив глаза, лежал на кровати и читал клинически точные описания людей, которых погрызли прямо в спальниках, которых сняли с дерева, которых бесшумно преследовали (я даже не знал, что такое бывает!), когда они, ничего не подозревая, шли по лесным тропинкам или болтали ногами в горных потоках. Люди, единственной ошибкой которых было то, что они пригладили волосы ароматическим гелем, или съели сочное мясо, или положили Сникерс в карман рубашки, или занимались сексом, или даже то, что они пошли в лес во время менструации и поэтому потревожили обоняние голодного медведя. А иногда и того хуже — человек просто поворачивал и видел, что тропинку преграждает мрачный медведь, оценивающе покачивающий головой. Или человек случайно заходил на территорию медведя, который был слишком стар, чтобы преследовать кого-то более быстрого.

Теперь, пожалуй, важно сказать, что все-таки на Аппалачской тропе сложно реально попасться медведю в лапы. Для начала, по-настоящему жуткий американский медведь гризли — Ursus horribilis — не встречается к востоку от Миссисипи. И это отличная новость, потому что гризли огромные, мощные и злобные. Когда Льюис и Кларк пошли в леса, они поняли, что ничего так не пугало индейцев, как гризли. И ничего удивительного — вы можете утыкать гризли стрелами, как дикобраза, но он все равно не остановится. Даже Льюис и Кларк с огромными ружьями были удивлены и взволнованы тем, как спокойно гризли переносит выстрел из ружья.

Герреро вспоминает случай, который отлично показывает силу и мощь гризли. Алексей Питка, профессиональный охотник, поехал на Аляску, там долго преследовал большого самца и в итоге выстрелил ему точно в сердце из ружья большого калибра. Питка должен был вспомнить, что сначала надо проверить, умер ли медведь, а потом уже убирать ружье. Но увы... Он осторожно подошел к медведю и минуту-другую смотрел, не двигается ли тот. Признаков жизни не было, так что он повесил ружье на дерево (огромная ошибка) и подошел к трупу, чтобы забрать добычу. Как только охотник подошел, медведь подпрыгнул и цепанул голову Питки когтями так, словно собирался его поцеловать, а после одним сильным рывком вырвал ему лицо.

Удивительно, но Питка выжил. «Я не знаю, зачем я прислонил чертово ружье к дереву», — сказал он позже. Точнее говоря, он сказал: «Ммммрфффф мммммммпг ннмммм мфффффффффффн», потому что у него не было губ, зубов, носа, языка и прочих частей голосового аппарата.

Если мне и суждено было попасть в лапы медведя (а чем больше я читал, тем более возможным мне это казалось), то этим медведем стал бы американский черный медведь или Ursus americanus. В Северной Америке обитает как минимум 500 тысяч особей данного вида (ну, максимум, семьсот). Они часто встречаются в холмах вдоль Аппалачской тропы (на самом деле они используют тропу, потому что это удобно), и их количество постоянно растет. Число же особей медведей-гризли насчитывает не более 35 тысяч во всей Северной Америке, и всего одну тысячу на материковой части США, в основном в Йеллоустоунском Национальном парке и вокруг него. Из этих двух видов американские медведи обычно меньше (хотя это весьма относительное сравнение, потому что самец американского медведя может весить до 650 фунтов) и гораздо менее агрессивные.

Американские медведи редко нападают на людей, но вот в чем закавыка — иногда они все-таки нападают. Все медведи проворны, хитры и невероятно сильны, и они всегда голодны. Если медведи хотят убить и сожрать вас — они способны это сделать в любой момент. Это случается не часто, но (и это важно) для вас лично и одного раза будет вполне достаточно.

Герреро подчеркивает, что учитывая количество особей, американские медведи совершают нападения не очень часто. За последние 80 лет к 1980 году произошло всего 23 нападения американских медведей на людей, закончившихся летальным исходом (вполовину меньше, чем нападений гризли), и большинство этих нападений произошло на западе или в Канаде. В Нью-Гэмпшире не наблюдалось ни одного летального исхода при отсутствии провокации со стороны человека с 1784 года. В Вермонте таких случаев не было ни разу.

Я очень хотел успокоиться, но так и не смог обрести заряда веры. Я прочитал, что с 1960 по 1980 год произошло всего 500 нападений американских медведей на людей, то есть 25 нападений в год при наличии примерно полумиллиона медведей. И хотя Герреро в своей книге сообщил, что большинство травм, полученных в результате нападений, не были серьезными. «Типичная травма после нападения черного медведя, — написал он, — невелика, обычно это несколько царапин или легкие укусы», мне от этого не стало легче.

Минуточку, а что вообще имеется в виду под «легким укусом»? Мы говорим о веселых играх и плюшевых мишутках? Нет. А 500 подтвержденных нападений — так ли это мало, учитывая, сколько людей гуляет по североамериканским лесам? И насколько глупым надо быть, чтобы успокоиться, услышав, что за последние 200 лет ни один человек не был убит медведем в Вермонте или Нью-Гэмпшире? Разве медведи подписали с нами договор? Никто не обещал, что завтра они не начнут кровавую жатву.

***

На четвертый вечер мы нашли нового друга. Кац и я сидели на маленькой полянке около тропы, с уже растянутыми палатками, ели лапшу, наслаждались тем, что можно просто сидеть, когда полненькая, очкастая девушка в красной куртке и с рюкзаком огромного размера вышла на нашу полянку. Она посмотрела на нас так, как смотрят люди, либо постоянно находящиеся в замешательстве, либо те, кто плохо видит. Мы поприветствовали друг друга, обменялись мнением о погоде и о том, где мы находимся. Затем она посмотрела на сгущающиеся сумерки и объявила, что поставит палатку рядом с нами.

Ее звали Мэри Эллен. Она была из Флориды, и, как Кац навсегда определил ее, используя особый, благоговейный тон, она была произведением искусства. Она говорила не останавливаясь, кроме тех моментов, когда прочищала евстахиевы трубы, что делала часто, защемляя себе нос и выдувая воздух через закрытые ноздри с такой силой, что любой пес, даже самый храбрый, выскочил бы от страха из-под дивана и спрятался бы под столом в другой комнате. Я давно знал, что часть божественного плана заключается в том, что в своей жизни я должен провести немного времени с самыми глупыми людьми в мире, и Мэри Эллен стала доказательством того, что даже в Аппалачах я от этого не избавлен. С самой первой секунды стало понятно, что она настоящая редкость.

— Что едим? — спросила девушка, присаживаясь на свободное полено и подняв голову, чтобы заглянуть нам в миски: — Лапшу? Глупо. В лапше ваще никакой энергии нет. Типа совсем. — И она прочистила ухо: — Это палатка Starship?

Я посмотрел на свою палатку:

— Не знаю.

— Глупо. Наверное, они тебе в магазине мозги запудрили. Сколько заплатил?

— Не знаю.

— Слишком много, вот сколько. Надо было брать всесезонную палатку.

— Это и есть всесезонная палатка.

— Прости уж за такие слова, но это типа дико тупо приходить сюда в марте без всесезонной палатки. — И она снова прочистила уши.

— Это всесезонная палатка.

— Хорошо, что ты пока не замерз. Надо тебе вернуться обратно и дать в рыло парню, который тебе ее продал, потому что он ну как бы вообще на тебя забил.

— Поверь мне, это всесезонная палатка.

Она опять прочистила уши и потрясла головой:

— Вот всесезонная палатка. — Иона показала на палатку Каца.

— Это абсолютно такая же палатка.

Она снова на нее посмотрела:

— Пофиг. Сколько километров сегодня вы прошли?

— Примерно шестнадцать.

На самом деле мы прошли 13, 6. Но мы еще поднимались на красивые скалы, включая высоченную вершину под названием Гора Проповедников, самую высокую после горы Спрингер. За этот подъем мы наградили себя дополнительными километрами — просто для того, чтобы поднять дух.

— Шестнадцать? И все? Вы, наверное, реально не в форме. Я сделала двадцать два километра.

— А рот твой сколько прошел? — спросил Кац, подняв голову от лапши.

Она пригвоздила его к месту очень суровым взглядом:

— Столько же, сколько и я, конечно. — Она посмотрела на меня так, словно спрашивала: «Твой друг совсем странный или что с ним?» И снова прочистила уши:

— Я начала от Гуч Гэп.

— Как и мы. Это 13,6 км.

Она потрясла головой, как будто отгоняя муху.

— Двадцать два.

— Нет, это правда всего 13,6 км.

— Извини, конечно, но я только что их прошла. Думаю, что я знаю, о чем говорю. — И потом безо всякого перехода: — Боже, это что, Тимберленды? Огромная глупость. Сколько ты за них заплатил?

Так оно и продолжалось. В итоге я пошел помыть миски и повесить на дерево еду. А когда вернулся, она готовила свой ужин, но все равно разговаривала с Кацем.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — говорила она. — Пардон, конечно, но ты слишком жирный.

Кац посмотрел на нее в тихом изумлении:

— Прости, что?

— Ты слишком жирный. Надо было худеть перед походом. Ну там, в зал ходить, а то знаешь, сердечко-то и пошаливать может.

— Пошаливать?

— Ну, знаешь, оно типа останавливается, а ты типа умираешь.

— Ты про инфаркт?

— Ага.

Надо сказать, что сама Мэри Эллен тоже худышкой не была, и в тот момент совершенно зря обернулась, чтобы достать что-то из рюкзака, обнажив часть тела, на которой вы могли бы, к примеру, проецировать картинки для военной базы. Это была увлекательная проверка Каца на терпеливость. Он ничего не сказал, но пошел пописать и, проходя мимо меня, уголком рта он произнес явное ругательство из трех слогов, голосом, похожим на гудок товарняка в ночи.

На следующий день, как всегда, мы проснулись замерзшими, и стали делать наши обычные дела, но теперь каждое наше движение проверяли и оценивали. Пока мы ели изюм и пили кофе с туалетной бумагой, Мэри Эллен наслаждалась переменой блюд. У нее была овсянка, пирожные, сухофрукты с орехами и 12 маленьких квадратиков шоколада, которые она разложила на бревне. Как беженцы-сироты мы смотрели на то, как она набивает свой живот едой и одновременно объясняет наш рацион диетой, а также недостатком опыта и мужественности.

***

Мы разделили первые три, а последний оставили на бревне на попозже. Мы лежали, прислонившись к бревнам, рыгали, курили, чувствовали себя отдохнувшими и довольными, немного болтали — короче, делали все то, что я представлял себе еще перед походом. И тут Кац испустил печальный вздох. Я проследил за его взглядом, и увидел, что Мэри Эллен торопится по тропе по направлению к нам.

— Было чертовски интересно узнать, куда вы, ребята, пропали, — сходу заявила она. — Знаете, вы просто жутко медленные. Мы могли бы еще километров восемь пройти. Кажется, мне теперь придется за вами следить. Что это, капкейк?

И прежде чем я что-то успел сказать, прежде чем Кац схватил полено, чтобы шмякнуть ее по голове, она сказала: «Я его съем, пожалуй», и сожрала в два укуса.

Прошло несколько дней, прежде чем Кац снова смог улыбнуться.

***

— Так кто ты по знаку зодиака? — спросила Мэри Эллен.

— Куннилингус, — ответил Кац, с абсолютно грустным видом.

Она посмотрела на него: — Я такого не знаю, — потом нахмурилась и сказала:

— Я думала, что знаю все. Я лев, — она повернулась ко мне, — А ты?

— Не знаю, — сказал я, пытаясь что-то придумать, — Некрофилия.

— Такого я тоже не знаю. Слушаете, вы что надо мной прикалываетесь?

— Ага.

Прошло два дня. Мы разбили палатки между двух задумчивых вершин на возвышенности, называемой Индиан Грейв. Одна из них будто пыталась вспомнить что-то, другая — отчаянно высмотреть.

Мы прошли 35 км за два дня — весьма достойное расстояние, особенно для нас, — но некоторая лень и чувство разочарования, своего рода горная усталость, одолела нас. Каждый день мы делали то же, что и за день до этого, и продолжали делать это на следующий день на таких же холмах, на протяжении той же извилистой тропы, через тот же бесконечный лес. Лес был такой густой, что мы практически ничего не могли рассмотреть, а когда нам это удавалось, то мы видели лишь бесконечные холмы, опять же покрытые деревьями. К своему сожалению я заметил, что снова воняю и голоден как собака. И, конечно, не стоит забывать о радости от постоянно болтающей и удивительно тупой Мэри Эллен.

— Когда твой день рождения?

— Восьмого декабря.

— Это значит Дева.

— Нет, вообще-то это Стрелец.

— Да без разницы!

И потом резко:

— Черт, ребята, от вас так несет.

— Ну да, мы же шли.

— Вот я не потею. Никогда. Снов я тоже никогда не вижу.

— Все видят, — сказал Кац

— А я вот нет.

— Видят все кроме людей с крайне низким интеллектом. Это научный факт, — подытожил Кац.

Мэри Эллен выразительно посмотрела на него, затем внезапно, никому из нас специально не обращаясь, сказала:

— У тебя был сон, когда ты такой в школе, смотришь вниз, и на тебе типа нет одежды? — она аж передернулась. — Ненавижу его.

— Я думал, тебе не снятся сны, — сказал Кац

Она уставилась на него, будто пытаясь вспомнить, где видела его раньше.

— И когда падаешь, — невозмутимо продолжила она. — Его я тоже ненавижу. Вот когда ты типа проваливаешься в дыру и тупо падаешь и падаешь, — она опять немного передернулась и начала шумно продувать уши.

Кац смотрел на нее с легким интересом.

— Я знаю парня, который тоже так делал, и у него глаз вылетел, — сказал он.

Она взглянула на него с сомнением.

— Он прокатился через всю гостиную, и его собака съела его. Верно, Брайсон?

Я кивнул.

— Да ты всё выдумываешь.

— Нет, он прокатился через гостиную, и, прежде чем кто-либо сумел что-то сделать, собака его проглотила.

Я подтвердил его слова ещё одним кивком.

Она задумалась на минуту:

— И что ваш друг сделал с дырой в глазу? Он купил стеклянный глаз?

— Ну, понимаешь, его семья довольно бедная, ему пришлось просто взять мяч от пинг-понга и нарисовать на нем глаз.

— Фу, — тихо сказала Мэри Эллен.

— Я бы на твоем месте никогда больше не продувал уши.

Она опять задумалась.

— Да, может быть, ты и прав, — наконец ответила она и снова продула уши.

***

Поздним днем я вышел из-за деревьев на старую лесовозную дорогу. По центру дороги стоял мужчина постарше меня с рюкзаком на плечах. Он явно находился в шоке, как будто только что очнулся от гипноза и теперь не мог понять, где находится. Я заметил, что вокруг него жужжал целый рой мошкары.

— В каком направлении идет тропа, как вы думаете? — спросил он меня. — Это был весьма странный вопрос: тропа была видна, поэтому было очевидно, что она шла по другой стороне. Прямо напротив между деревьями находилась метровая расщелина, и если у путника оставались сомнения, путь ему указывала яркая белая метка.

Я помахал рукой перед лицом в двенадцатитысячный раз за день, отгоняя мерзких мошек, и кивком указал ему на путь к тропе:

— Я думаю, что она там. — Ох, да, — ответил он. — Ну конечно.

Мы вместе вошли в лес и немного поговорили о том, откуда шли и куда направлялись. Он был настоящим путешественником, первым, которого я встретил, забравшись так далеко на север. Он, как и я, направлялся к Далтону. На его лице застыло какое-то удивленное выражение, а еще он как-то странно поглядывал на деревья, вновь и вновь медленно осматривая стволы деревьев сверху и донизу, как будто никогда раньше не видал ничего подобного.

— Так как вас зовут? — спросил я его.

— Ну, меня называют Куриный Джон.

Сам Куриный Джон!. О, Куриный Джон был знаменитостью. Я был очень взволнован. Некоторые люди, путешествовавшие по тропе, благодаря своим выдающимся характеристикам приобретали почти мистический статус. Когда мы с Кацем только начали путешествие, нам поведали историю о парне, который тащил на себе невиданное высокотехнологичное снаряжение. Одной из его примочек была саморазбирающаяся палатка. Говорят, что когда он аккуратно открывал мешок, палатка вылетала из него сама, как игрушечные змеи из консервной банки. У него была система спутниковой навигации, и Бог знает, что еще. Проблема заключалась в том, что все его пожитки составляли 43 килограмма, и он сошел с тропы, когда добрался до Вирджинии, так что мы с ним так и не встретились. Примерно той же славы удостоился в прошлом году толстяк-ходок Вудроу Мерфи, Мэри Эллен тоже привлекла бы немало внимания, если бы не сошла с дистанции так рано. Куриный Джон был свежей звездой. И хотя я ни за что в жизни не смог бы вспомнить, за какие заслуги он удостоился такой чести, я помнил, что впервые услышал о нем несколько месяцев назад, еще в Джорджии.

— Так почему тебя называют Куриным Джоном? — поинтересовался я.

— Ну, знаешь, я и понятия не имею, — ответил он, как будто бы уже долгое время сам размышлял над этим вопросом.

— Когда ты начал свой поход"

— Двадцать седьмого января.

— Двадцать седьмого января? — пискнул я в восхищении и быстро подсчитал время на пальцах. — Это же почти пять месяцев.

— Я как будто не знаю, — сказал он с насмешливым укором.

Он шел по тропе почти полгода и все еще был в одной трети пути до Катадин.

— Каким образом... — я не знал, как корректно задать ему вопрос, — ...сколько километров вы проходите за день?

— Ох, примерно 22-25, если все идет по плану. Проблема в том, что, — он смущенно взглянул на меня, — я часто теряюсь.

Вот и разгадка. Куриный Джон постоянно терялся и попадал в самые неожиданные места. Один Бог знает, как можно потеряться на Аппалачской тропе. Это самая четко выделенная, хорошо проложенная туристическая тропа, какую только можно представить. Если вы можете отличить длинный коридор между деревьями от самих деревьев, то вы никогда не сможете попасть в передрягу на Аппалачской тропе. Там, где вас может подстерегать хоть какое-то сомнение — на боковых тропках или в местах пересечения главной тропы с шоссе — вы всегда найдете какой-нибудь указатель. И все же люди теряются. Например, знаменитая Бабуля Гейтвуд постоянно стучалась в двери местных домиков и спрашивала, куда, черт возьми, ее занесло.

Я спросил его, насколько сильно он когда-либо терялся.

— Я ушел на 59 километров, — ответил он почти с гордостью, а если не с гордостью, то точно с ностальгией. — Я сошел с тропы у горы Блад в Джорджии. До сих пор ума не приложу, зачем я это сделал. Я провел в лесу три дня, пока не вышел на проезжую дорогу. Какое-то время мне казалось, что я погиб. Но я попал в Таллула-Фолс, и мою фотографию даже напечатали в местной газете. На следующий день полицейские подвезли меня до тропы и указали правильное направление. Это было очень мило с их стороны.

— То есть, это правда, что однажды вы целых три дня шли в неверном направлении?

Он радостно закивал:

— Два с половиной дня, если быть точнее. К счастью, на третий день я добрался до города и сказал одному пареньку: «Простите, молодой человек, где это я нахожусь?» На что он ответил: «Ну как же, вы в Дамаске, штат Вирджиния, сэр». И я подумал, что всё это очень странно, ведь я прошел место с точно таким же названием три дня назад. И только потом узнал пожарную станцию.

— Как вы вообще умудрились..., — я решил перефразировать вопрос. — Как же это происходит с вами, Джон?

— Ну, если бы я знал, то думаю, не стал бы этого делать, — сказал он с усмешкой. — Всё, что мне известно, так это то, что иногда я оказываюсь очень далеко от того места, куда направлялся. Но, знаете, жизнь от этого становится только интереснее. Я встретил много приятных людей, очень часто ел бесплатно. Простите, — он вдруг прервал свою речь, — вы уверены, что мы идем в правильном направлении?

— Абсолютно уверен.

Он кивнул и продолжил:

— Мне очень не хочется сегодня потеряться. В Далтоне есть ресторан.

Я прекрасно понимал его. Если вы и собирались потеряться, то только не в ресторанный день.

Мы вместе прошли десять последних километров, но не очень много разговаривали. В тот день я прошагал 30 км — самое долгое расстояние, которое я преодолел за день на тропе, и даже несмотря на то, что угол подъема был совсем небольшим и мой рюкзак был довольно легким, я страшно устал уже к раннему вечеру. Казалось, что Джону нравится следовать за кем-то, и, в любом случае, он был занят пристальным осмотром деревьев.

Мы достигли Далтона лишь после шести. Джон знал какого-то мужчину с улицы Депорт, который позволял путешественникам ставить на своем заднем дворе палатки и пользоваться душем, так что я отправился с ним на заправку, чтобы узнать, где находится эта улица. Когда Джон вышел оттуда, то отправился в прямо противоположную сторону.

— Джон, нам туда, — воскликнул я.

— Ах, ну конечно, — согласился он. — Кстати, меня зовут Бернард. Понятия не имею откуда взялся этот Куриный Джон.

Я кивнул и сказал ему, что найду его на следующий день, но больше никогда его не видел.