Отрывок из нового романа Холли Смейл
Название новой книги Холли Смейл говорит само за себя. Ее главная героиня (Гарриет Мэннерс) может ответить на такие вопросы, как: «С какой скоростью бьется сердце колибри?», «Что такое гипервентиляция легких?», «Каковы были причины начала Первой Мировой войны?». Но она ничего не знает о моде и стиле. Совсем ничего. И вот ей выпадает счастливый билет: ей предлагают стать новым лицом фирмы «Baylee», что предполагает участие в модных показах и фотосессии в культовых глянцевых журналах. Сумеет ли Гарриет стать звездой моды, оставшись при этом самой собой?
Мы публикуем отрывок из нового романа Холли Смейл, который появится в продаже уже в августе.
Меня зовут Гарриет Мэннерс. Я гик.
Я знаю, что я гик: я это слово в «Оксфордском словаре английского языка» посмотрела. И галочки проставила напротив всех симптомов, которые мне знакомы. По-моему, все сходится.
Ну, скажем прямо: меня это не особо удивило. Взять хотя бы тот факт, что у меня на тумбочке лежит «Оксфордский словарь». Или то, что рядом со словарем лежат линейка и карандаш из Музея естественной истории, чтобы аккуратно подчеркивать самые интересные статьи.
Ну, и на наружном кармане моего школьного рюкзака красной ручкой написано «ГИК». Это было сделано вчера.
Выглядит надпись вот так, только менее аккуратно:
GEEK
Писала, естественно, не я. Во-первых, это глупо — что-то писать на собственном рюкзаке.
Если уж совсем начистоту, я на самом деле не знаю, кому пришло в голову писать на моем рюкзаке — хотя некоторые подозрения у меня имеются, — но могу вам сказать, что почерк у этого человека практически нечитаемый. Он явно не слушал, что нам говорили на той неделе на уроке английского: что почерк — важная составная часть самовыражения. Ну, оно и к лучшему. Если найду красную ручку подходящего оттенка, надо будет попробовать переделать это слово во что-нибудь другое, только я пока не придумала, во что.
В общем, я это все к чему: похоже, мой ранец, неизвестный хулиган и «Оксфордский словарь» сходятся на том, что я действительно гик.
Вот например: знаете ли вы, что в старину слово «гик» означало шута, который в ходе своего выступления откусывал голову живым курам или змеям?
Вот и я о чем. Такие вещи знают только гики. Думаю, это то, что называется «иронией судьбы».
Теперь, когда вы знаете, кто я такая, вы, наверное, захотите знать, где я живу и чем занимаюсь, верно? Персонаж, действие и место действия — вот составные части рассказа. Я про это читала в книге, которая так и называется: «Составные части рассказа». Ее написал человек, которому пока что рассказывать не о чем, но зато он точно знает, как надо будет рассказывать, когда ему наконец будет о чем рассказывать.
Так вот. У нас сейчас декабрь, я лежу в постели, закутанная в четырнадцать одеял, и ничего не делаю, только греюсь. С каждой секундой мне становится все жарче и жарче.
На самом деле не хотелось бы вас огорчать или тревожить, но, по-моему, я действительно больна. Руки у меня холодные и липкие, живот крутит, и я заметно бледнее, чем была десять минут назад. И кроме того, на лице у меня... это называется «сыпь». Красные такие точечки на лбу и щеках, распределенные совершенно случайно и отнюдь не симметрично. И на подбородке еще одна, здоровенная. И еще одна — рядом с левым ухом.
Я еще раз смотрюсь в оборотную сторону CD-диска, который использую вместо ручного зеркальца, и вздыхаю как можно громче. Ну да никакого сомнения: я явно очень, очень больна. Было бы неправильно подвергать чужие, возможно, более слабые иммунные системы риску подхватить эту заразу. Придется мне сражаться с этой болезнью в одиночку. Целый день. Лежать и никуда не ходить.
Я шмыгаю носом, забиваюсь поглубже под одеяло и смотрю на часы на противоположной стене (часы очень прикольные: все цифры нарисованы кучей внизу, как будто осыпались с циферблата. Правда, это означает, что, когда я тороплюсь, мне приходится наспех угадывать, который час).
Потом я закрываю глаза и принимаюсь считать про себя: «Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять,четыре, три, два...»
На счет «один», словно по заказу — как всегда, — дверь распахивается, и комната взрывается: волосы, сумочка, куртка, руки везде и всюду. Не девочка, а бомба просто.
Это явилась Нэт — словно по мановению очень пунктуальной волшебной палочки.
Нэт, к вашему сведению, моя лучшая подруга, и мы с ней так здорово друг друга понимаем, как будто у нас один мозг на двоих, только разделенный при рождении. Или наоборот (возможно, это более вероятно), два отдельных мозга, которые срослись воедино вскоре после рождения.
Хотя познакомились мы, только когда нам было пять лет, так что, очевидно, я говорю в переносном смысле — иначе бы мы просто не выжили.
В общем, я что хочу сказать: мы очень близки. Мы гармонируем друг с другом. Мы представляем собой единое целое. Мы просто идеальный поток сознания и никогда не противоречим друг другу ни единым словом. Между нами существует идеальное сотрудничество, не подвергаемое никаким сомнениям. Мы как два дельфина в дельфинарии, которые одновременно выпрыгивают из воды и перебрасывают друг другу мяч.
Как бы то ни было, Нэт делает шаг, смотрит на меня, останавливается и подбоченивается.
— Доброе утро! — сиплю я из-под одеяла и захожусь отчаянным кашлем. В среднем человек кашляет со скоростью примерно шестьдесят миль, или девяносто семь километров в час, я же, не хвастаясь, могу сказать, что у меня скорость кашля доходит до шестидесяти пяти, а то и до семидесяти миль в час (то есть целых сто тринадцать км/ч!). Очень сильный кашель.
— Не выдумывай мне тут! — бросает Нэт.
Я перестаю кашлять и смотрю на нее круглыми-прекруглыми, очень изумленными глазами.
— Что? — спрашиваю я с невинным видом.
И снова захожусь кашлем.
— Что слышала! Даже и думать не смей, ясно?
Вот понятия не имею, о чем это она. Наверно, у меня мозги опухли от жара...
— Нэт, — говорю я слабым голосом, закрыв глаза и прижав руку ко лбу. По-моему, у меня что-то ужасное. От того человека, которым я была когда-то, осталась одна оболочка. Высохшая шкурка.
— У меня плохие новости...
Тут я открываю один глаз и смотрю, что происходит. Нэт по-прежнему стоит руки в боки.
— Давай угадаю, — сухо отвечает она. — Ты заболела.
Я улыбаюсь слабой, но мужественной улыбкой — такой, какой Джейн улыбалась Лиззи в «Гордости и предубеждении», когда она слегла в постель с чудовищной простудой, но держалась очень достойно.
— Как хорошо ты меня знаешь! — с любовью говорю я. — Мы с тобой всегда были единомышленницами, Нэт...
— А ты меня очень плохо знаешь, если думаешь, будто я тебя не вытащу из постели за ноги!
Нэт делает несколько шагов в мою сторону.
— И верни-ка мне мою губную помаду!
Я откашливаюсь.
— Помаду?
— Ну да, ту, которой ты себе рожу размалевала!
Я открываю рот — и тут же закрываю его снова.
— Это не помада, — слабым голосом отвечаю я. — Это опасная инфекция!
— Ну да, Гарриет, только эта твоя опасная инфекция с блестками удивительно идет к моим новым туфлям!
Я зарываюсь поглубже под одеяло так, что видны одни глаза.
— В наше время инфекции стали такие сложные, — говорю я, собрав все свое достоинство.
— Светоотражающие тоже бывают.
— Ага, и с маленькими золотыми блестками, да?
Я вызывающе выпячиваю подбородок.
— Бывает и такое!
Нэт морщит нос и закатывает глаза.
— Ла-адно. А лицо у тебя, значит, теперь вырабатывает белую тальковую присыпку?
Я поспешно принюхиваюсь. Ой, сахарные печеньки!
— Больному человеку важно оставаться сухим, — отвечаю я как можно небрежнее. — Сырость создает благоприятную среду для развития бактерий.
Нэт снова вздыхает.
— А ну, вставай, Гарриет!
— Но я...
— Вставай давай!
— Нэт, я...
— Живо!
Я в ужасе смотрю на свое одеяло.
— Но я же не готова! Я в пижаме!
Надо же попытаться в последний раз...
— Нэт, — говорю я, меняя тон, серьезно и проникновенно, — ты просто не понимаешь. Ну вот как бы ты себя чувствовала, если бы была неправа? Как с этим жить, вообще? Я, наверное, умираю!
— Вот тут ты не ошиблась, — соглашается Нэт, делая еще пару шагов в мою сторону.
— Ты действительно на пороге смерти. Потому что я готова тебя убить, Гарриет Мэннерс! И если я тебя убью, то прекрасно смогу с этим жить! А ну, вставай давай, ты, притворщица!
— Я болею!
— Ни фига!
— Я умираю!
— Ничего подобного!
И не успеваю я ничего предпринять, как Нэт вдруг кидается на меня и сдергивает одеяло.
Воцаряется долгое молчание.
— Ох, Гарриет-Гарриет! — говорит наконец Нэт печальным и в то же время торжествующим тоном. Ответить мне нечего.
Потому что я лежу в постели полностью одетая и в обуви. В одной руке у меня коробочка с тальковой присыпкой, в другой — ярко-красная губная помада.
Ну да, ну соврала я немножко. И даже не один раз, а целых два. Я просто хотела произвести на вас впечатление своей способностью создать чрезвычайно тесные душевные узы с другим человеком, который во всем похож на меня, — затем, чтобы выглядеть более нормальной и популярной и, возможно, даже как-то сгладить впечатление от «Оксфордского словаря» и рюкзака.
Это все неправда. Никакой особой гармонии между нами с Нэт не существует. Да, конечно, мы близкие подруги, и, конечно, мы почти все время вместе, и, конечно, мы друг друга обожаем, но теперь, когда мы уже почти взрослые, бывают ситуации, когда наши взгляды и интересы чуточку расходятся.
Ну, или, знаете, чуть более, чем полностью. Очевидно, это нам не мешает оставаться неразлучными. Мы все равно лучшие подруги, потому что мы часто друг друга так смешим, что у нее однажды аж апельсиновый сок потек из носа (причем на белый ковер ее мамы, так что мы очень быстро перестали смеяться). Ну, и еще потому, что я помню, как она в шесть лет описалась на пол в танцевальном зале, а она единственный человек на свете, который знает, что у меня внутри гардероба до сих пор висит постер с динозаврами.
Но за последние несколько лет определенно появились ма-аленькие, микроскопические моменты, в которых наши желания и нужды... э-э... слегка вступают в конфликт.
Наверно, я поэтому утверждала, будто сегодня утром чувствую себя несколько более больной, чем на самом деле, хотя на самом деле я не очень больна.
На самом деле я вообще не больна. Прекрасно я себя чувствую. Вот почему Нэт слегка злится на меня, пока мы бежим к школьному автобусу с максимальной скоростью, на какую способны мои ноги.
— Знаешь что, — вздыхает Нэт, в двенадцатый раз останавливаясь меня подождать, — иногда я просто не могу тебе верить, Гарриет. Я же на той неделе ради тебя посмотрела этот дурацкий документальный фильм про русскую революцию, а он же тянется часов четыреста, не меньше! Так что ты просто обязана как минимум съездить со мной на познавательную экскурсию для изучения текстильных изделий с точки зрения непосредственного потребителя!
— Шопинг! — я отдуваюсь, хватаясь за бока, чтобы они не лопнули. — Это называется «шопинг»!
— А в буклете не так написано. И вообще, это же школьная экскурсия! Должно же там быть хоть что-то познавательное.
— Нет! — пыхчу я. — Ничего познавательного там не будет!
Нэт снова останавливается, чтобы я хотя бы попыталась ее догнать.
— Это просто шопинг!
И откровенно говоря, думаю, что я права. Мы едем в Бирмингем на «Живой показ мод».
«Живой показ мод» называется так, видимо, потому, что там тебе показывают модную одежду. Живьем. В Бирмингеме. Чтобы ты ее потом купила. И увезла к себе домой.
Что, собственно, и называется «шопингом».
— Ну это же здорово! — говорит Нэт в нескольких метрах впереди меня. — Там же у них есть все, Гарриет! Вообще все что захочешь!
— Ой, правда? — говорю я самым саркастическим тоном, на какой только способна, принимая во внимание, что я бегу так быстро, что уже начинаю сипеть. — А череп трицератопса у них там есть?
— Не-ет...
— А модель первого оторвавшегося от земли самолета?
— Нет, наверно...
— Ну а рукопись Джона Донна, в комплекте с тонкими белыми перчатками, в которых за нее надо браться?
— Чего-чего?! — фыркает Нэт, потом, подумав, сознается: — Нет, пожалуй этого тоже нет.
— Значит, того, чего я хочу, у них нет?
Мы добегаем до двери автобуса. Ничего не понимаю. Мы обе пробежали одинаковое расстояние. Обе затратили одинаковое количество энергии. Я ниже ростом, чем Нэт, так что мне требуется перемещать меньшую массу при той же скорости (ну, в среднем). Обе мы ходили на одни и те же уроки физры. И тем не менее, вопреки всем законам физики, я вся красная и запыхавшаяся, а Нэт только чуточку раскраснелась и по-прежнему способна дышать носом!
Иногда наука все же не работает...
Нэт принимается в панике стучаться в двери автобуса: мы, благодаря моим непревзойденным актерским способностям, изрядно опоздали, и класс, похоже, вот-вот уедет без нас...
— Гарриет, — резко бросает Нэт, оборачиваясь ко мне, когда двери начинают издавать чмокающие звуки, будто целуются, — Ленин сверг царя Николая Второго в тысяча девятьсот семнадцатом году!
Я изумленно моргаю.
— Ну да, — говорю я. — Так и есть. То есть не Ленин, а...
— А как ты думаешь, оно мне надо — это знать? Нет! Именно! Этого даже в программе подготовки к экзаменам нет! Мне вообще незачем было об этом знать. Так вот: теперь твоя очередь надевать раскаленные башмаки и поддакивать мне, потому что Джо наелась креветок, а у нее на креветки аллергия, и теперь ей плохо, она не может поехать, и мне придется семь часов ехать в автобусе одной! Поняла?
Нэт переводит дух. Я смущенно отвожу глаза. Она права. Я ужасная эгоистка.
И жутко гламурная вдобавок: руки у меня усеяны золотыми блестками.
— Ладно, — говорю я очень тихо. — Извини, Нэт.
— Я тебя прощаю.
Двери автобуса наконец-то разъезжаются.
— А теперь заходи в автобус и хотя бы на один день сделай вид, что ты хоть чуточку, ну хоть капельку интересуешься модой! Договорились?
— Договорились... — отвечаю я еще тише.
Потому что — на случай, если вы вдруг сами еще не догадались, — это и есть тот самый ключевой пункт, в котором мы расходимся с Нэт.
Я не интересуюсь модой.