Дуэль на Черной речке: свидетельства очевидцев

8 февраля состоялась дуэль у Черной речки: поединок, во время которого был смертельно ранен Александр Пушкин.

Ссора Пушкина и офицера кавалергардского полка Жоржа Дантеса (приемного сына нидерландского посла барона Луи Геккерна) возникла из-за симпатии последнего к жене поэта Наталье Николаевне. Слухи и пересуды, а также анонимные пасквили сыграли в этой истории гораздо большую роль, чем реальные факты. Гибель строптивого поэта была нужна многим людям, занимавшим высокие государственные посты.

Условия дуэли у Черной речки были смертельными и не оставляли шанса выжить обеим сторонам. Секундантам в поединке были лицейский товарищ Пушкина и сотрудник французского посольства виконт д’Аршиак.

Домой раненого поэта привезли на санях. С самого начала за жизнь Пушкина боролись известные доктора своего времени, среди которых был талантливый хирург Владимир Даль, впоследствии — автор «Толкового словаря живого великорусского языка». Среди тех, кто находился у смертного одра поэта были и поэт Василий Жуковский, и жена знаменитого писателя и историка Екатерина Карамзина.

Мы собрали свидетельства очевидцев последних часов жизни поэта.

Дуэль

«Он оперся на левую руку, лежа прицелился, выстрелил, и Геккерн упал, но его сбила с ног только сильная контузия; пуля пробила мясистые части правой руки, он закрыл себе грудь, и будучи тем ослаблена, попала в пуговицу, которою панталоны держались на подтяжке против ложки; эта пуговица спасла Геккерна. Пушкин, увидя его падающего, бросил вверх пистолет и закричал: „bravo!“

Между тем кровь лила [изобильно] из раны; было надобно поднять раненого; но на руках донести его до саней было невозможно, подвезли к нему сани, для чего надо было разломать забор; и в санях донесли его до дороги, где дожидалась его Геккернова карета, в которую он и сел с Данзасом. Лекаря на месте сражения не было, Дорогою он, по-видимому не страдал, по крайней мере, этого не было заметно; он был, напротив, даже весел, разговаривал с Данзасом и рассказывал ему анекдоты. Домой возвратились в шесть часов. Камердинер взял его на руки и понес на лестницу. „Грустно тебе нести меня?“ — спросил у него Пушкин. Бедная жена встретила его в передней и упала без чувств. Его внесли в кабинет; он сам велел подать себе чистое белье; разделся и лег на диван, находившийся в кабинете.»

Василий Жуковский

Ночь с 8 на 9 февраля

«Если Бог не велит уже нам увидеться на этом свете, то прими мое прощение и совет умереть по-христиански и причаститься, а о жене и детях не беспокойся. Они будут моими детьми, и я беру их на свое полное попечение».

Николай I — Пушкину

«И особенно замечательно то, что в эти последние часы жизни он как будто сделался иной... ни слова, ниже воспоминания о поединке. Однажды только когда Данзас упомянул о Геккерне, он сказал: «Не мстить за меня! Я все простил».

Василий Жуковский

«Он протянул мне руку, я ее пожала, и он мне также, и потом махнул, чтобы я вышла. Я, уходя, осенила его издали крестом, он опять протянул мне руку и сказал тихо: „перекрестите еще“, тогда я опять, пожавши еще его руку, я уже его перекрестила, прикладывая пальцы на лоб, и приложила руку к щеке: он ее тихо поцеловал и опять махнул. Он был бледен, как полотно, но очень хорош; спокойствие выражалось на его прекрасном лице».

Екатерина Карамзина

«Боль в животе возросла до высочайшей степени. Это была настоящая пытка. Физиономия Пушкина изменилась; взор его сделался дик, казалось глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодным потом, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку. Но и тут необыкновенная твердость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтоб жена не услышала, чтоб ее не испугать».

Владимир Даль

Смерть

«Умирающий несколько раз подавал мне руку, сжимал и говорил: „Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем“. Опамятовавшись, сказал он мне: „Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу по этим книгам и полкам высоко — и голова закружилась“. Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал: „Кто это, ты?“ — „Я, друг мой“. — „Что это, — продолжал он, — я не мог тебя узнать“. Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, протянув ее, сказал: „Ну пойдем же, пожалуйста, да вместе!“ Я подошел к В.А.Жуковскому и гр.Виельгорскому и сказал: отходит! Пушкин открыл глаза и попросил моченой морошки».

Владимир Даль

"«Тяжело дышать, давит!» — были последние слова его. В ту минуту я не сводил с него глаз и заметил, что движение груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха; но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали. Минуты через две я спросил: «Что он?» — «Кончилось», — отвечал мне Даль. Так тихо, так таинственно удалилась душа его. Мы долго стояли над ним молча, не шевелясь, не смея нарушать великого таинства смерти, которое свершилось перед нами во всей умилительной святыне своей.

Когда все ушли, я сел перед ним и долго один смотрел ему в лицо. Никогда на этом лице я не видал ничего подобного тому, что было на нем в эту первую минуту смерти. Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было за несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха после тяжелого труда. Но что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Оно было для меня так ново и в то же время так знакомо! Это было не сон и не покой! Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое! нет! какая-то глубокая, удивительная мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное глубокое, удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: «Что видишь, друг?» И что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть? Вот минуты в жизни нашей, которые вполне достойны названия великих. В эту минуту, можно сказать, я видел самое смерть, божественно тайную, смерть без покрывала. Какую печать наложила она на лицо его и как удивительно высказала на нем и свою и его тайну. Я уверяю тебя, что никогда на лице его не видал я выражения такой глубокой, величественной, торжественной мысли. Она, конечно, проскакивала в нем и прежде. Но в этой чистоте обнаружилась только тогда, когда все земное отделилось от него с прикосновением смерти. Таков был конец нашего Пушкина".

Василий Жуковский