Кого затмило «солнце русской поэзии»?
Если бы вас попросили сходу назвать пять-десять русских поэтов, какие фамилии бы прозвучали? Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Блок, Есенин, Маяковский, Цветаева, Ахматова... А дальше список пройденного в школьные годы, скорее всего, оборвется. Мы решили напомнить читателям о пяти поэтах, незаслуженно забытых в наши дни.
Сейчас многие знают о Боратынском лишь то, что он был другом Пушкина, а между тем в первой половине XIX века Евгения Абрамовича считали чуть ли не величайшим поэтом современности. Василий Жуковский, Николай Гнедич и сам Александр Сергеевич высоко ценили его изящный слог и оригинальность стиля. Критики отмечали в стихах редкое сочетание глубокой мысли и сильного чувства, а трагизм и надрывность строк обеспечили поэту необыкновенную популярность в светском обществе. Негативно к творчеству философствующего лирика относился разве что Виссарион Белинский: полемика с ним не прекращалась до самой смерти стихотворца.
Любопытный факт: до сих пор в литературе можно встретить два написания фамилии старшего сына отставного генерала. С легкой руки все того же Пушкина закрепился ее вариант «Баратынский», но на надгробии она написана в соответствии с семейной традицией: через «о». Сам поэт, хотя и в совершенстве владел тремя иностранными языками, по-русски писал с огромным количеством ошибок. И если остальные недочеты, как правило, исчезали после внесения редакторских правок, то подпись так и оставалась той, что оставлял под рукописью «Евгений Абрамов сын» — то «Баратынской», то «Боратынский».
Разуверение
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней!
Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь,
И не могу предаться вновь
Раз изменившим сновиденьям!
Слепой тоски моей не множь,
Не заводи о прежнем слова,
И, друг заботливый, больного
В его дремоте не тревожь!
Я сплю, мне сладко усыпленье;
Забудь бывалые мечты:
В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты.
Две трети произведений выдающегося деятеля просвещения, педагога и критика долгое время оставались неопубликованными. При жизни Иннокентия Анненского не знали как поэта и драматурга, скорее как директора Царскосельской гимназии и попечителя других учебных заведений. А ведь он не только талантливо перевел стихи Горация, Бодлера, Верлена и Малларме и все 19 пьес Еврипида, но и создавал собственные произведения.
По совету старшего брата Иннокентий Федорович не публиковал свои стихи до 30 лет, а первый его сборник «Тихие песни» вышел в 1904 году под псевдонимом «Ник. Т-о». Потом всеобщее внимание привлекли символисты: имена Брюсова, Бальмонта, Белого и Блока были на слуху, Анненский же, утверждавший, что поэзия «никакой другой, кроме символической, не была, да и быть не может», так и остался в тени. Вспомнили о нем, как водится, только после смерти. На вечере памяти Анна Ахматова читала стихи Анненского и называла его «единственным своим учителем», а Николай Гумилев — «последним из царскосельских лебедей». Поэты-акмеисты организовали мемориальное общество «Кифара», а футуристы (в особенности Владимир Маяковский) вдруг заинтересовались творчеством умершего поэта и стали считать его своим предшественником.
Среди миров
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Аметисты
Когда, сжигая синеву,
Багряный день растет неистов,
Как часто сумрак я зову,
Холодный сумрак аметистов.
И чтоб не знойные лучи
Сжигали грани аметиста,
А лишь мерцание свечи
Лилось там жидко и огнисто.
И, лиловея и дробясь,
Чтоб уверяло там сиянье,
Что где-то есть не наша связь,
А лучезарное слиянье...
Поэт-богоборец, создатель образа «Змия», Богодьявола. Певец запахов, верящий в переселение душ. Некоторые современники всерьез считали его колдуном, ведь он предсказал собственную смерть, Октябрьскую революцию и некоторые другие события, о которых никак не мог знать заранее.
Самый таинственный и загадочный из русских поэтов-декадентов родился в семье портного по фамилии Тетерников и, потеряв отца в четыре года, остался с матерью, которая беспощадно порола сына за малейшую провинность. Но книги читать не запрещала. В итоге Федор, с детства мечтавший куда-нибудь скрыться от жестокой реальности, прочел не только «Робинзона Крузо», «Короля Лира» и «Дон Кихота», но и всего Белинского, Добролюбова и Писарева. Он начал писать стихи в подростковом возрасте и, став учителем, не отказался от своего увлечения.
Еще во время учебы он переводил Шекспира, Гейне, Гёте, венгерских и польских поэтов, писал прозу. В 1884 году начал публиковаться, а в 1900-х на поэтических вечерах, регулярно проходивших в его квартире, побывали Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Александр Блок, Андрей Белый и Валерий Брюсов. До Первой мировой войны он вместе с женой переводил стихотворения Верлена и драмы Клейста, а за несколько лет до смерти перестал печататься из-за запрета советской власти. Большая часть трудов Сологуба остается недоступной для читателя, однако роман Мопассана «Сильна как смерть» и «Кандид» Вольтера, как и поэзия Верлена, до сих пор печатаются в его переводах.
Творчество
Темницы жизни покидая,
Душа возносится твоя
К дверям мечтательного рая,
В недостижимые края.
Встречают вечные виденья
Ее стремительный полет,
И ясный холод вдохновенья
Из грез кристаллы создает.
Когда ж, на землю возвращаясь,
Непостижимое тая,
Она проснется, погружаясь
В туманный воздух бытия, —
Небесный луч воспоминаний
Внезапно вспыхивает в ней
И злобный мрак людских страданий
Прорежет молнией своей.
Настоящая фамилия поэта, художника-авангардиста, искусствоведа и помощника всех творческих людей, попавших в беду, была Кириенко-Волошин. Лишившись отца в трехлетнем возрасте, Максимилиан с матерью переехал в Крым, где прошло его детство и куда он вернулся в 1917 году, чтобы «не будучи ни с одной из борющихся сторон, [...] пребыть в России до конца». Его дом в «Киммерийских Афинах» всегда был открыт для поэтов, художников, артистов и ученых. В разные годы в нем побывали Валерий Брюсов, Андрей Белый, Максим Горький, Алексей Толстой, Николай Гумилев, Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Евгений Замятин, Михаил Булгаков и многие другие.
Волошин мог бы стать юристом, но недоучился из-за участия во Всероссийской студенческой забастовке и уехал в Среднюю Азию — строить Ташкентско-Оренбургскую железную дорогу и размышлять, что делать дальше. Посетив затем и Европу, решил заняться самообразованием и целиком посвятить себя искусству: поэзии и живописи. В его первом сборнике, вышедшем в Москве в 1910 году, Брюсов увидел «руку мастера» и «ювелира». В советское время вышлииздаются «Иверия» (1918) и «Демоны глухонемые» (1919), но уже с 1923 года началась травля поэта, принявшего войну и революцию с ужасом и горечью, и его перестали печатать на родине вплоть до 1961 года.
***
Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.
Вдаль по земле, таинственной и строгой,
Лучатся тысячи тропинок и дорог.
О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!
Все видеть, все понять, все знать, все пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами.
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Все воспринять и снова воплотить.
Старший сын учительницы и агронома начал писать стихи в семь лет, подражая своим любимым символистам и акмеистам. В третьем классе сельской школы он уже «издавал» рукописный журнал, где публиковал и собственные творения. Так что к моменту поступления в Московский университет у Заболоцкого, по его же словам, была «объемистая тетрадь очень плохих стихов».
Проучившись два года одновременно на историко-философском и медицинском факультетах и пообщавшись с московскими футуристами и имажинистами, юный Николай бросил все и уехал в Петроград поступать в институт Герцена на филологический. Там он познакомился с поэтами-обэриутами — Даниилом Хармсом и Александром Введенским — и начал издаваться, называя себя «поэтом голых конкретных фигур, придвинутых вплотную к глазам зрителя». Но после того как скандальные «Столбцы» разошлись огромным тиражом, критики начали обращать пристальное внимание на творчество Заболоцкого. «Вторая книга» его стихов, вышедшая в 1937 году, была как следует «причесана» цензурой.
В 1938-м поэт попал в лагеря на пять лет по сфабрикованному делу, дома остались жена с двумя маленькими детьми. Вернулся в литературу он только в 1946-м, но прижизненный сборник «Стихотворения» (1957) и посмертное «Избранное» (1960) не включали и половины произведений, написанных в 1936- 1958 годах. Талантливый переводчик и первый поэт «Бронзового века» дважды составлял полное собрание своих сочинений (в 1952-м и в 1958-м), но книге так и не суждено было увидеть свет до смерти автора.
***
Во многом знании — немалая печаль,
Так говорил творец Экклезиаста.
Я вовсе не мудрец, но почему так часто
Мне жаль весь мир и человека жаль?
Природа хочет жить, и потому она
Миллионы зерен скармливает птицам,
Но из миллиона птиц к светилам и зарницам
Едва ли вырывается одна.
Вселенная шумит и просит красоты,
Кричат моря, обрызганные пеной,
Но на холмах земли, на кладбищах вселенной
Лишь избранные светятся цветы.
Я разве только я? Я — только краткий миг
Чужих существований. Боже правый,
Зачем ты создал мир, и милый и кровавый,
И дал мне ум, чтоб я его постиг!