Исследуем самого неоднозначного персонажа русской литературы
Игорь Петренко в роли Григория Печорина в сериале «Герой нашего времени», 2006
Григорий Александрович Печорин — пожалуй, самый сложный персонаж русской литературы. Его поступки порой ужасны, иногда просто неприятны, но все же со времен Белинского его наделяют такими эпитетами, как «эпохальный», «лишний человек», «грандиозная личность», «разочарованный в жизни» герой. Мы тоже постараемся не давать однозначных оценок, но все-таки попытаемся разобраться в личности персонажа и его мотивах.
Лермонтов показывает своего героя глазами разных людей, что делает Печорина практически неузнаваемым. В «Бэле» Максим Максимыч так вспоминает первую встречу с будущим товарищем:
«Он был такой тоненький, беленький, на нем мундир был такой новенький, что я тотчас догадался, что он на Кавказе у нас недавно».
В глазах самой Бэлы Печорин выглядит уже более мужественным:
«Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду».
Тут внимательный читатель заметит, что пересказ слов черкесской княжны дан через оптику Максима Максимыча, явно симпатизировавшего Печорину. Это же стоит иметь в виду при чтении всей главы-повести, и особенно в моменты описания чувств Бэлы.
Наконец, в «Максиме Максимыче» мы видим «каноническое», транслирующееся почти во всех лекциях, учебниках и статьях описание, которое нам дает безымянный офицер-рассказчик:
«С первого взгляда на лицо его я бы не дал ему более двадцати трех лет, хотя после я готов был дать ему тридцать. В его улыбке было что-то детское. Его кожа имела какую-то женскую нежность; белокурые волосы, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую и, вероятно, обозначавшихся гораздо явственнее в минуты гнева или душевного беспокойства. Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были черные — признак породы в человеке, так, как черная грива и черный хвост у белой лошади. Чтоб докончить портрет, я скажу, что у него был немного вздернутый нос, зубы ослепительной белизны и карие глаза; о глазах я должен сказать еще несколько слов».
В итоге Лермонтов дает несколько противоречивых «портретов» своего героя. Зачем автору так запутывать читателя?
Возможно, Лермонтов исследует не только созданного им героя, но и его (своих!) «измельчавших» современников, помещая в их среду неординарную личность. Ни один из собеседников не может полностью понять личность Печорина, выдавая свою версию. И в этом смысле очень важным оказывается последовательность глав, которая не соответствует жизненной хронологии.
Согласно биографии Печорина, первой в романе должна была идти «Тамань», затем «Княжна Мери», «Фаталист», «Бэла», «Максим Максимыч» и только в конце — встреча рассказчика с Максимом Максимычем. Однако, как заметил литературовед и критик Александр Архангельский, Лермонтов намеренно отказывается от остроты сюжета: мы заранее знаем, что с Печориным ничего не случится ни в момент встречи с контрабандистами, ни во время дуэли. При этом автор выигрывает позиции, нагнетая характер своего персонажа. Читатель следует не за событиями, он проникает в подсознание героя.
Печорин — мастер самоанализа. Недаром, по мнению филолога Константина Поливанова, самой большой частью романа является «Княжна Мери», где персонаж анализирует не только собственные поступки, но и мотивы своих действий:
«Печорин в одной из записей говорит о злой судьбе, которой всегда было угодно приводить его к развязке чужих драм и превращать его в непременного участника завершающего действия трагедии, играть роль топора в руках судьбы».
Исследователь считает, что именно хронология помогает Лермонтову добиваться сочувствия публики к его персонажу, и предлагает смотреть на роман ретроспективно. И если до «Фаталиста» внимательные читатели способны возразить, что герой вполне мог не похищать Бэлу, не убивать Грушницкого и не флиртовать с Мери, то в последней главе автор прямо говорит о судьбе, фатуме, для которой Печорин лишь свидетель, а не деятельный участник:
«И тогда у нас появляется возможность чуть иначе посмотреть на остальные эпизоды. Может быть, и в истории с Бэлой все не было только лишь безответственностью Печорина, который не жалеет никого ради своего удовольствия. <...> Не чувствует ли Максим Максимыч своей ответственности за произошедшее? <...> Легко ли было Печорину остаться и поужинать с Максим Максимычем <после истории с Бэлой>?»
«Перетасовка» глав помогает нам постепенно погружаться во внутренний мир героя. Впрочем, с нею же связан и исторический анекдот: первое издание «Героя нашего времени» вышло двумя небольшими книжечками, которые попали прямиком на стол Николаю I. Прочитав первую, включавшую «Бэлу» и «Максима Максимыча», император одобрил роман, решив, что «героем времени» Лермонтов назвал старого солдата. Каково же было удивление и разочарование государя, когда он добрался до второй части!
Но вернемся к самому Печорину. Итак, он похищает девушку из семьи и быстро к ней охладевает (ее родственники при этом погибают или пропадают), отказывается почтить вниманием старого друга, подставляет людей, убивает армейского приятеля и бросает тень на репутацию сразу двух ни в чем не повинных женщин. И все это сходит ему с рук в глазах читателей. Почему?
Как мы уже говорили, Лермонтов старается показать неординарную личность в кругу весьма посредственных, «мелких» людей. Филолог Борис Эйхенбаум проводит параллель между литературным героем и декабристами:
«Литературоведы давно высчитали (как по данным „Княгини Лиговской“, так и по „Герою нашего времени“), что Печорин родился около 1808 года, значит, во время декабрьского восстания ему было полных 17 лет — возраст вполне достаточный для того, чтобы мысленно отозваться на это событие, а впоследствии так или иначе, словом или делом, проявить свое отношение к нему. Как видно по вариантам к „Княжне Мери“, Лермонтов искал способа как-нибудь намекнуть читателям на то, что появление Печорина на Кавказе было политической ссылкой. <...>
В следующей записи (от 13 мая) доктор Вернер говорит Печорину, что его имя известно княгине: „Кажется, ваша история там <в Петербурге> наделала много шума!“. Отметим, что слово „история“ служило тогда нередко своего рода шифром: под ним подразумевалось именно политическое обвинение».
Эйхенбаум последовательно доказывает, что в философии Печорина есть черты фурьеризма в его русском изводе — идеологии, близкой декабристам и предполагающей некоторое равенство между людьми. Более того, в день дуэли с Грушницким Печорин читает «Пуритан» Вальтера Скотта — роман о борьбе шотландских бедняков с роялистами.
То, что в поступках героя ни равенством, ни героизмом даже не пахнет, оставим за скобками. Здесь нас интересует то, что и исследователи, и, возможно, сам автор пытались оправдать неприглядные поступки героя его мятущимся характером, великим предназначением и сильной натурой, не находящей выхода в условиях николаевского режима «кнута и палок». Ничего «настоящего» и «высокого» Печорин сделать не может, а значит, выражаясь языком молодежного сленга, вынужден «творить дичь».
Есть и еще одно объяснение неприглядным поступкам героя, которое дает он сам:
«Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть».
Итак, герой намекает на «травму» и одиночество, постигшие его еще в детстве и ставшие причиной всех следующих событий. Как заметила литературный критик Галина Юзефович, сегодня подобным приемом «оправдания» пользуются... авторы детективов, чтобы рассказать, как их герои-маньяки дошли до жизни такой.
Лермонтов почти не оставил свидетельств о начале работы над текстом. Надо сказать, что черновиков у «Героя нашего времени» тоже не так уж много. Все это несколько затрудняет анализ прототипов.
Наиболее яркую литературную параллель обычно проводят между лермонтовским героем и Онегиным, ссылаясь на сходство фамилий. Дело в том, что русский дворянин не мог называться «Печориным», и автор явно использовал пушкинский метод, превратив в фамилию название северной реки. Но не для того, чтобы показать преемственность.
«Он задуман не в согласии с пушкинским Онегиным, а в полемике с ним. Характер и основа этой полемики еще не совсем ясны (они вполне определятся в „Герое нашего времени“), но одно несомненно: Печорин задуман не как разочарованный скептик, а как глубокая, страстная и сильная натура. Недаром Лермонтов говорит о его „настоящей природе“, которая прорывалась сквозь „холодную кору“», — пишет Эйхенбаум.
Ровно так же, по мнению исследователя, Лермонтов полемизирует с Альфредом де Мюссе и его «Исповедью сына века». Герои обоих романов страдают особой «болезнью» их эпохи — меланхолией. Однако Мюссе, рассказав свою историю, не только констатирует диагноз, но и надеется на «выздоровление», а Лермонтов иронично заявляет:
«Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества!.. Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить — это уж бог знает!»
Среди реально живущих прототипов «героя нашего времени» биографы и литературоведы называют графа Андрея Шувалова и Алексея Столыпина, родственника и друга самого Лермонтова. Но более всего общих черт современники видели в Печорине и его авторе.
«В Лермонтове (мы говорим о нем как о частном лице) было два человека: один добродушный для небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение, другой — заносчивый и задорный для всех прочих его знакомых», — вспоминал князь Александр Васильчиков.
«Нет... сомнения, что если он не изобразил в Печорине самого себя, то по крайней мере идеал, сильно тревоживший его в то время, и на который он очень желал походить», — утверждал писатель и литературный критик Иван Панаев.
А Белинский и вовсе не сомневался в портретном сходстве — и в письме к переводчику и литературному критику Василию Боткину констатировал: «Печорин — это он сам и есть».
Отметим также, что, как и Лермонтов, главный герой романа — дворянин и офицер, сосланный на Кавказ. И он тоже писатель, ведь это Печорину принадлежат «Тамань», «Княжна Мери» и «Фаталист». И он так же, как и его автор, пережил любовную драму: возлюбленную Лермонтова Варвару Лопухину против ее воли выдали замуж за другого человека. По словам современников, писатель до конца жизни сохранял к ней теплые чувства. Судя по всему, нечто подобное пережили Печорин и Вера.
«Первый обаятельный гад в русской литературе, первая любовь читательниц-подростков, человек, развлечения ради насилующий черкесских княжон и убивающий людей. И все же — необъяснимо обаятельный», — считает журналист и литературный критик Сергей Лебеденко.
Пожалуй, о характере Печорина уже сказано так много, что давать какие-либо дополнительные оценки бесполезно. Роман Михаила Лермонтова по-прежнему актуальный, головокружительно прекрасный и затягивающий. Но, возможно, школьный подход, в котором все поступки и слова героя бесконечно оправдываются, сегодня все-таки стоит пересмотреть.
На все издания «Героя нашего времени» действует скидка 20% по промокоду ЖУРНАЛ.