Отрывок из романа известного турецкого писателя Зульфю Ливанели
Художественно смешанные краски заката дарили мне неимоверное наслаждение, когда я входил в свой сад, вовсе не надеясь никого там увидеть. Девушка сидела на ступеньках крыльца и что-то писала в телефоне. Услышав скрип калитки, она поднялась и направилась было ко мне, но мне надо было прежде привязать Кербероса, и я направился к его будке. Она сама подошла к будке, и стоя рядом, рассказала, что уже ехала в Стамбул, как в дороге получила некое послание, и из-за этого послания была вынуждена вернуться.
— Что же было в этом послании? — спросил я.
— Арестовали Светлану, — сказала она.
Я подумал, что в том полицейском фургончике, который проехал мимо меня, возможно, находилась Светлана. Я хорошо видел, как девушка взволнована. Она напала на след настоящей сенсации, разобралась в сути дела, замешанного на ревности и любви. Она хотела, чтобы я помог ей, чтобы рассказал все, что знаю. От прежней ее ярости не осталось и следа. Она сгорала от нетерпения.
— Хорошо, — согласился я. — Но ведь вы ни одного своего обещания не держите.
Она спросила, о каких ее обещаниях идет речь. Я напомнил ей, что в ответ на ее право задавать мне вопросы я тоже получаю право задавать ей вопросы, и она должна на них отвечать, однако она нарушает эту договоренность и ни разу ни на один вопрос толком не ответила. Она надула губки, на лице промелькнуло выражение безысходности.
— Но я же ответила на все ваши вопросы, — сказала она скучным голосом.
— Ответили вы не полностью, а кроме того, вы сами задавали мне гораздо больше вопросов, чем позволили мне, — возразил я. Некоторое время смотрел ей в глаза, а потом продолжил. — Вы нарушили уговор, но можно все исправить. Я могу рассказать вам о Светлане и обо всем, что происходило в том доме. С одним условием... Вы должны поужинать со мной.
На мгновение она замерла, было видно, что она колеблется. В ответ на это я сказал, что сейчас уже вечер, и ей все равно не удастся уехать из Подимы, что как бы то ни было, ей надо будет поесть, а разговаривать за ужином вполне разумно. К тому же, думала ли она, где остановится на ночь?
— Нет, еще не думала об этом, — призналась она. — Новости так взволновали меня, что я решила не забивать себе голову такими мелочами, как ночлег, решив, что наверняка в Подиме есть какой-нибудь отельчик или пансион.
— Есть, — сказал я и показал ей пансион на верхнем этаже у бакалейщика. В этот момент у нее зазвонил телефон.
— Мама, я опоздала на автобус, сегодня вечером приехать не смогу. Я в Подиме ради важного сюжета, осталась здесь, нашла пансион. Да, мамочка, не беспокойся, ничего не случится. Да, конечно, я поужинаю, а завтра утром позвоню, все, не могу больше разговаривать, все, мама, пока.
Потом снова повторила:
— Ну все, мама, пока уже, пока-а-а-а, целую-ю-ю-ю.
За этими прощаниями прошло около минуты и все это время мы стояли на пороге дома. Ясно, что женщина на другом конце провода была строгой матерью и спуску чаду не давала. Наконец, в очередной раз произнеся: «Покаааа, мама, целуюююю», она сумела повестить трубку. Во время ее разговора я отпер дверь, так мы и стояли. Когда она договорила, я произнес: «Прошу вас!», она возражать не стала, мы вошли в дом и пошли на кухню.
— Мне нужно всего десять минут, чтобы приготовить великолепный ужин, — сказал я ей. — А вы пока, если хотите, взгляните на книги. Я недолго, у меня есть чудесная фуа-гра, и к нему я открою бутылку белого.
— А что это такое? — спросила она.
— Фуа-гра — это гусиная печень, — объяснил я. — Ее привозят из Франции. В Стамбуле продается лишь в некоторых магазинах. Это деликатес. Вообще говоря, неправильно, что я, живя один, ем такое. Но ведь ко мне гости не ходят.
Она пожала плечами, не проявив особенного интереса к фуа-гра, и ушла в соседнюю комнату. Может, ей захотелось посмотреть на книги.
Я положил в тостер поджариться два кусочка хлеба, а из буфета достал консервированную фуа-гра, которую мой брат Мехмед привез из своих многочисленных путешествий, из которых он обычно возвращался с кучей разных гостинцев, и открыл ее. Положил по кусочку на две тарелки. Налил по бокалу основательно охлажденного белого вина. В дополнение к фуа-гра положил еще инжировое варенье. Затем пригласил девушку к столу. Они пришла и села, с кислой миной посмотрела на еду.
— Вот это и есть тот самый чудесный ужин, который вы обещали? — спросила она.
— Да, — ответил я.
Я заметил, что она смотрит на варенье. Вопрос светился в ее глазах, но видно было, что спрашивать ни о чем меня ей не хотелось. Я сообщил, что инжировое варенье отлично сочетается с гусиной печенью и начал рассказывать ей о том, как едят фуа-гра. Рассказывая, я взял на ножик немного варенья и намазал его на поджаренный хлеб с фуа-гра. Она в это время сделала несколько глотков вина и наморщилась. Я протянул ей кусочек хлеба, на который намазал варенье, и сказал, что ей очень понравится. Она взяла его с большим сомнением и какое-то время его разглядывала, затем с недоверием откусила кусочек, какое-то время пыталась распробовать, а затем выплюнула все в салфетку.
— Господи, что это? — воскликнула она. — Дрянь-то какая, похоже на испорченное сливочное масло, только коричневого цвета. Тьфу!
В самом деле, казалось, будто ее сейчас стошнит. Сам того не желая, я рассмеялся. Она глотнула еще вина, чтобы перебить вкус, но и вино ей пришлось не по нраву. «Газировка какая-то! Совершенно непохоже на вино. Вы что, все время такое пьете и едите?»
— Ну не знаю, — пожал я плечами. — Все с ума сходят по фуа-гра. А особенно известной французской марки.
— Какая радость! Приятного им аппетита, но это жуткая дрянь.
— Теперь я не знаю, что делать, — сказал я. Что вы будете есть, в доме не слишком много еды.
— Да и ладно, — сказала она. — Можно просто брынзу с хлебом.
Я снова рассмеялся. Она удивленно посмотрела на меня, мол, чего смеешься.
— Вам, наверное, точно так же и сыр мой не понравится, — сказал я. — Куплю-ка я вам что-нибудь в бакалейной лавке. Сэндвич пойдет?
— Конечно, пойдет, но давайте не будем терять на все это время, — нетерпеливо сказала она. — Давайте лучше перейдем к новостям. Бросьте вы эту еду и рассказывайте.
— Ну уж нет, — сказал я. — Вы дали слово. Я все расскажу вам после еды, а сейчас оставлю вас одну на несколько минут.
Я отправился к бакалейщику за сэндвичем с овечьим сыром и колбасой. Стоял теплый мягкий летний вечер, море сильно шумело. На пути в бакалею до меня донесся разговор проходивших мимо рыбаков: «Завтра будет шторм». Так вот почему рыбаки вытаскивали на берег лодки. Странно, что вечер накануне шторма всегда бывал тихим, теплым и приятным. Так было и на этот раз.
Бакалейщик, усы которого были тронуты проседью, заметил: «Кажется, у вас сегодня гость! Бедная девочка долго под дверью стояла!»
— Да, — сказал я. — Журналистка из Стамбула. Это по поводу того убийства.
Пока бакалейщик делал сэндвич, я спросил у него, свободен ли у него пансион. Как я и предполагал, комната оказалась свободной, и я сказал ему, что девушка остановится у него.
Когда я вернулся домой, сэндвич девушка съела с аппетитом. «Вот это вкусно», — сказала она. После этого, когда мы пили кофе в Комнате Убийств, которая была просторнее других, я рассказал ей об Али, Арзу и Светлане.
Она спросила, как я понял, что Светлана влюблена в Али.
— У меня, — сказал ей я, — есть привычка спокойно и хладнокровно наблюдать, которой не мешают ни чувства, ни эго. Возможно, вы заметили — я наблюдаю за всеми и за всем. Многие этого не делают, потому что слишком сильно заняты своими чувствами и собственным эго. Они не интересуются другими людьми.
Было видно, что девушка не верит мне; в ее глазах светилось выражение: «Оставь ты уже эти россказни, переходи к делу!»
— Но вы мне не верите, — сказал я. — Давайте проведем эксперимент. Например, я попытаюсь узнать вас.
— Ой, ну хватит уже!
Все эти молодежные словечки и присказки, наполовину из жаргона, наполовину из молодежного сленга, должно быть, сохранились у нее с университетских лет.
— Смотрите, — продолжал я. — Помните, я спросил вас, есть ли у вас возлюбленный, а вы рассердились. Теперь я больше не задам этот вопрос, потому что ответ и так знаю: возлюбленного у вас нет. Возможно, вы с кем-то и флиртуете, но серьезных отношений у вас ни с кем нет.
Я заметил, что теперь она испытывала нечто среднее между растерянностью и яростью. Поджав нижнюю губу, она была похожа на маленькую девочку, готовую расплакаться.
— Это несложно понять, — вел я свою речь дальше. — Из вашего телефонного разговора я узнал, что вы живете с родителями и постоянно отчитываетесь им о том, где находитесь. Кроме них и ваших коллег по газете вам никто не звонит, да и вы не посчитали нужными кому-либо сообщить, что на ночь останетесь здесь. Некоторое время назад вам пришло сообщение, но вы даже не посчитали нужным его открыть. Значит, вы решили, что это неважно. Если бы у вас был возлюбленный, он бы постоянно вам звонил. А может быть, даже приехал бы сюда.
— Мы что, сейчас о моей личной жизни речь ведем? — возмутилась она. — Вам-то какое дело? Я ничего не стану вам говорить, правы или нет. Кто вы мне такой, чтобы отважиться говорить со мной на подобные темы? Может, есть возлюбленный, может нет, может вот-вот будет, может, совсем никогда не будет! Вам какое дело? Просто удивительно!
— Ладно, — сказал я. — Продолжу-ка я свой рассказ, поведаю вам о жизни в доме Али.
— О Светлане?
— Да, о Светлане. Я бы уже давно вам о ней рассказал, если бы вы в прошлый раз не разозлились и не ушли.