Отрывок из книги Надии Мурад о ее жизни в плену у боевиков «Исламского государства»
15 августа 2014 года прежняя жизнь Надии Мурад закончилась. Боевики «Исламского государства»Террористическая организация, запрещена в России. разрушили ее деревню и казнили односельчан — мужчин, отказавшихся принять ислам, и женщин, слишком старых, чтобы стать сексуальными рабынями. Мать, отец и шестеро братьев Надии были убиты. А ее саму вместе с тысячами других езидских девушек продали в сексуальное рабство.
«Последняя девушка» — рассказ Надии о жизни в плену у боевиков «Исламского государства». Мы публикуем отрывок из этой книги.
***
Сегодня в мире проживает всего около одного миллиона езидов. Сколько я помню себя — и насколько я знаю то, что было до моего рождения, — мы всегда определяли себя как единый народ именно через религию. Но она же делала нас целью для более могущественных народов и групп, от оттоманов до баасистов Саддама, которые нападали на нас или заставляли перейти на свою сторону.
Они оскорбляли нашу религию, утверждали, что мы поклоняемся дьяволу, называли нас нечистыми и требовали, чтобы мы отреклись от своей веры. Многие поколения езидов переживали гонения, которые должны были уничтожить нас, обратить в другую религию или просто согнать с земли и лишить нас нашего имущества. До 2014 года нас пытались уничтожить семьдесят три раза. Мы называли такие гонения османским словом «фирман» еще до того, как узнали слово «геноцид». Так что неудивительно, что вся деревня впала в панику, когда за двух похищенных фермеров потребовали выкуп. «Сорок тысяч долларов, — заявили похитители по телефону. — Или приходите к нам с детьми, чтобы всеми семьями принять ислам». Иначе этих мужчин, сказали они, убьют.
Но вовсе не деньги заставили их жен в слезах упасть на колени перед нашим «мухтаром», или деревенским старостой, Ахмедом Джассо; да, сорок тысяч долларов — совершенно нереальная сумма, но, в конце концов, это всего лишь деньги. Мы знали, что фермеры скорее согласятся погибнуть, чем перейти в другую веру, поэтому жители заплакали от радости, узнав, что заложникам удалось сбежать. Они вылезли через разбитое окно, пробрались по пустым полям и явились домой живые, в пыли по колено и задыхающиеся от волнения и страха. Но похищения на этом не прекратились.
Вскоре после этого пропал Дишан — человек, которого мое семейство Таха наняло пасти овец. Его похитили на поле неподалеку от горы Синджар. Это стадо моя мать и мои братья собирали годами, и каждая новая овца была для нас новой победой. Мы гордились этими животными, любили их и, когда они не паслись, держали их во дворе.
Ежегодная стрижка была настоящим праздником. Мне нравилось смотреть, как мягкая шерсть облаками падает на землю, чувствовать ее резкий запах, слушать, как тихо и покорно блеют овцы. Я обожала спать под толстыми одеялами, которые моя мать Шами делала из овечьей шерсти, набивая ее между лоскутками разноцветной ткани. Иногда я так привязывалась к какому-нибудь ягненку, что мне приходилось убегать из дома, когда его собирались зарезать. Когда похитили Дишана, у нас было более сотни голов — целое небольшое состояние. Вспомнив о том, что в прошлый раз похитители забрали курицу с цыплятами, мой брат Саид поехал к горе Синджар проверить овец.
— Уж конечно, они их угнали, — плакали мы. — Эти овцы — все, что у нас есть.
Но Саид позвонил матери и удивленно сообщил, что взяли только двух животных — старого малоподвижого барана и молодую овечку. Остальные мирно паслись, пощипывая буро-зеленую траву, и послушно пошли за братом домой.
— Не понимаю, — сказал он. — Эти деревенские жители небогаты. Почему они не забрали овец?
Ему казалось, что это неспроста. На следующий день после похищения Дишана в Кочо начался переполох. Жители и солдаты, дежурившие на блокпосту у стен деревни, присматривались к каждой незнакомой машине. Хезни, один из моих братьев, работал в городе Синджар полицейским. Вернувшись со службы, он присоединился к другим мужчинам, громко обсуждавшим ситуацию.
Дядя Дишана настаивал на мести. Он решил возглавить набег на деревню суннитов к востоку от Кочо.
— Заберем двух их пастухов! — в ярости кричал он. — Тогда им придется вернуть Дишана!
План был рискованным, и не все поддерживали дядю Дишана. Даже мои братья, унаследовавшие храбрость и вспыльчивость от отца, не пришли к единому мнению. Саид был всего на пару лет старше меня и всегда мечтал показать себя героем. Он тоже рвался к мести, но Хезни, самый старший и самый серьезный из нас, считал это опасной затеей. И все же дяде Дишана удалось найти себе союзников. Вместе они выследили и похитили двух пастухов из арабов-суннитов, привели их в Кочо, заперли в доме дяди Дишана и стали ждать.
Большинство споров в поселке решал Ахмед Джассо, наш прагматичный и осторожный «мухтар», который стоял на стороне Хезни.
— У нас и так сложные отношения с суннитскими соседями, — сказал он. — Кто знает, что они сделают, если мы попытаемся решить это дело силой.
Он предупредил, что ситуация вокруг Кочо ухудшилась. Многие деревни захватила группа, называющая себя «Исламским государством», которая зародилась в Ираке и за последние годы набрала силу в Сирии. Мы уже видели ее людей в черных одеждах, разъезжающих в грузовиках по окрестным дорогам.
— Ты только сделаешь хуже, — предупредил Ахмед Джассо дядю Дишана, так что не прошло и дня, как пастухов-суннитов освободили.
Сам же Дишан оставался в плену. Ахмед Джассо был умным человеком, и его семья умела договариваться с арабами-суннитами на протяжении нескольких десятилетий. Все в поселке обращались к ней со своими проблемами, да и за его пределами эти люди славились как мастера переговоров. И все же некоторые решили, что на этот раз Ахмед проявил малодушие и показал террористам, что езиды не готовы защищать своих. Между нами и «Исламским государством» стояли лишь курдские военные отряды «пешмерга», которых Курдский автономный район послал охранять Кочо два месяца назад, после падения Мосула. Мы относились к этим пешмерга как к дорогим гостям. Они спали на тюфяках в нашей школе, и каждую неделю какая-нибудь семья забивала для них ягненка — большая жертва для бедных деревенских жителей. Я тоже смотрела на них с восхищением. Я слышала, что курдские женщины из Сирии и Турции воюют против террористов с оружием в руках, и эта мысль наполняла меня храбростью.
Некоторые, в том числе и мои братья, считали, что нам должны разрешить самим охранять деревню и дежурить на блокпостах. Брат Ахмеда Джассо, Наиф, попытался убедить курдские власти позволить ему сформировать езидский отряд пешмерга, но к нему не прислушались. Никто не хотел вооружать езидов и позволять им воевать против террористов. Пешмерга убеждали нас, что, пока они находятся тут, нам не о чем беспокоиться — они будут защищать езидов так же самоотверженно, как и столицу Иракского Курдистана. «Мы скорее позволим пасть Эрбилю, чем Синджару», — говорили они. Нас убеждали верить им — и мы верили.
И все же многие семьи в Кочо держали дома оружие — старые автоматы Калашникова и большие ножи, которыми по праздникам забивали животных. Езидские мужчины, в том числе и некоторые мои старшие братья, служили в пограничных патрулях или в полиции — после 2003 года их стали брать на эту работу. Мы знали, что наши мужчины смогут защитить свои семьи. Именно они, а вовсе не пешмерга после нападений 2007 года своими руками соорудили земляной вал вокруг поселка. Круглый год, днем и ночью, они патрулировали этот вал, останавливая проезжающие машины у импровизированных блокпостов и следя за незнакомцами. Со временем мы почувствовали себя в безопасности. Казалось, мы вернулись к нормальной жизни.
Похищение Дишана вновь разбудило панику. Но пешмерга не вмешивались. Возможно, они видели в этом эпизоде лишь мелкие дрязги между соседними деревнями и считали, что Масуд Барзани, президент Иракского Курдистана, не для этого посылал их охранять Курдистан и незащищенные области Ирака. Некоторые солдаты выглядели не старше Саида, самого младшего из моих братьев.
Но война изменила людей, особенно мужчин. Не так давно Саид играл в куклы со мной и с нашей племянницей Катрин, еще не зная, что это игра не для мальчиков. А теперь он был буквально одержим битвой, охватившей Ирак и Сирию. Однажды я застала его за просмотром видео по телефону. Он смотрел, как боевики «Исламского государства» обезглавливают своих пленников, и повернул телефон так, чтобы было видно и мне. Потом в комнату зашел наш старший брат Масуд и пришел в ярость.
— Зачем ты показываешь это Надие?! — кричал он на Саида, сжавшегося от страха. Но я понимала его. Трудно было не думать о мрачных событиях, происходящих так близко от нашего дома.
Когда я вспоминала о попавшем в плен пастухе, в моей голове то и дело возникали те сцены из видео. «Если пешмерга не помогут нам вернуть Дишана, придется что-то сделать мне», — подумала я и выбежала из дома. Я была самой младшей из детей, да еще и девочкой. И все же я привыкла, что к моему мнению прислушиваются, а рассердившись, чувствовала себя большой и сильной.