В «Эксмо» выходит роман Марии Вороновой «Ледяное сердце Северины» о сильной женщине, которая спустя много лет решает расквитаться с обидчиком. Накануне релиза писатель и практикующий врач Мария Воронова в интервью рассказала о своих героинях, о том, можно ли направить месть в конструктивное русло и почему врачи вынуждены примерять маску цинизма.
— Как появилась идея романа? Что натолкнуло на сюжет о сведении былых счетов?
— Честно говоря, идея о сведении счетов была вторичной, и чтобы рассказать, откуда она взялась, вынуждена похвастаться. Мне кажется, что я хорошо умею готовить, и как-то в процессе подумалось, а что было бы, если бы женщина реализовала талант повара не на уровне семьи, а в больших масштабах? Так появилась Северина, а потом встал вопрос, чем может заняться успешная бизнес-леди? Наверное, мстить!
— Тема мести в вашем новом романе одна из главных. А что такое месть для вас? И откуда берутся ее истоки — из старых обид или просто личной неустроенности?
— Для меня лично тема мести сугубо теоретический вопрос, потому что никто не наносил мне таких ударов, за которые стоило бы мстить. Не могу сказать, что мой жизненный путь был усыпан розами, часто решения принимались не в мою пользу, и я не получала того, чего, как была убеждена, заслуживала. Но я всегда могла объяснить действия своего оппонента и понимала, что они продиктованы не злобой по отношению ко мне, а объективными обстоятельствами. В этом, наверное, и надо искать истоки желания отомстить у нормального человека: когда его обидели или унизили незаслуженно, просто из желания насолить. Единственный случай, когда я оправдываю месть, — это предательство. Тут я бы назвала месть возмездием, только возмездие — дело рук не человека, а государства или Бога. Что такое месть? Это страстное желание изменить прошлое из-за невозможности примириться с каким-то событием. Надо отличать ее от ответного удара. На мой взгляд, отвечают с целью повернуть ситуацию в свою пользу, а мстят, когда событие уже случилось и изменить ничего нельзя. Другими словами, ответ — это удар по мячу во время игры, а месть — прокалывание мяча гвоздем после проигрыша. Личная неустроенность, мне кажется, не причина, а спутник желания отомстить. Мстительность — дочь зависти и нежелания принять на себя ответственность, а эти качества никого ещё до добра не доводили.
— Можно ли направить чувство мести в созидательное русло? Или месть всегда будет разрушительной?
— Изменить прошлое невозможно, поэтому конструктивного в мести, конечно, мало. Но обида — это пинок под зад, который может придать ускорение, если тело достаточно упругое и способно перемещаться. Например, ленивого работника обидел начальник. Работник хочет ответить, но понимает, что бессилен. У него ничего нет, он с зубочисткой против пушки. Но желание отомстить настолько сильно, что он предпринимает титанические усилия, дабы занять в обществе такую позицию, с которой можно было бы наказать обидчика. Чего здесь больше? Мстительности или нежелания мириться с собственным ничтожеством? Или девушку оставил молодой человек, и она срочно начинает заниматься собой, меняет прическу, обновляет гардероб и записывается на курсы английского языка. Ей кажется, она это делает, чтобы отомстить молодому человеку, чтобы он понял, какое сокровище потерял, а в результате через неделю забывает о вероломном возлюбленном. Такую «мстительность» можно только приветствовать! Есть очень мудрая пословица: лучший способ отомстить врагам — это жить хорошо.
— В романе рассказывается о судьбах трех женщин — Северины, Инги и Александры. Насколько они разные и что похожего есть в них?
Позволю себе привести цитату из стихотворения Александра Кронгауза:
Любовь? Казалось бы, безделица!
Но годы мимо, горе мимо.
Все женщины на свете делятся
На нелюбимых и любимых.
От счастья расцветешь, как деревце
В год засухи от струй дождливых.
Все женщины на свете делятся
На несчастливых и счастливых.
Когда я писала текст, меня немного даже смущало, что женщины получились похожи друг на друга. Все они целеустремленные, готовые пожертвовать многим ради любимых, способны на поступок. Разница не столько в характерах, сколько в жизненных обстоятельствах. Впрочем, предоставлю судить о них читателям.
— Существует стереотип, что врачи — довольно циничные люди. А вы — практикующий врач, который пишет сентиментальную прозу, — его разрушаете. Как так получилось?
— Цинизм медиков не мировоззрение, а маска, форма психологической защиты. Нам приходится не только помогать людям, не только дарить им выздоровление, но и каждый день мучительно осознавать собственное бессилие перед смертью и болезнью. Сострадание присуще нам не в меньшей степени, чем представителям других профессий, но в тот момент, когда оно мешает выполнению работы, мы заглушаем его показным цинизмом. К огромному моему сожалению, в последнее время появился еще один повод медикам быть циничными. Известно, что это мировоззрение характерно для людей, отчаявшихся найти средство против несправедливости и лицемерия общества, найти выход из своего бесправного положения. Медики сейчас находятся именно в таком положении.
— Ваши книги описывают жизнь и будни врачей. С учетом того, что сейчас происходит в отечественной медицине, тут впору писать социальную драму. Или все же вам ближе психологические романы?
— С учетом, что сейчас происходит в медицине, впору писать не социальную драму, а некролог. Я всю жизнь работаю практическим врачом, никогда не была ни руководителем, ни организатором здравоохранения, поэтому у меня просто нет нужного опыта, чтобы охватить картину в целом. Кроме того, объектом приложения моих профессиональных интересов всегда был конкретный человек, и в писательской работе у меня сохранился тот же подход. Мне интереснее личность, единица, а не множество. К сожалению, у меня довольно слабо развита способность к обобщению, поэтому как бы я ни возмущалась оптимизацией здравоохранения, написать об этом социальную драму не способна. Л.А. Авилова в своих воспоминаниях приводит слова А.П. Чехова, что женщина должна не писать, а вышивать на бумаге. Я стараюсь так и делать.
— Как ваша врачебная практика помогает в создании сюжетов для романов? Вдохновляют ли коллеги или пациенты на создание конкретных персонажей?
— Что касается пациентов, то тут надо проявлять максимальную осторожность и деликатность. Я связана врачебной тайной, и когда человек обращается ко мне, он вправе рассчитывать, что все останется между нами. Считаю неправильным, чтобы чужая беда служила для меня источником вдохновения, поэтому никогда не использую настоящих клинических случаев в писательской работе. Работаю в замечательном коллективе, с прекрасными людьми, и коллеги вдохновляют меня на создание образов хороших и самоотверженных врачей. Тут процесс идет по принципу: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича...», а когда нужен отрицательный персонаж, приходится фантазировать, поэтому, наверное, многие отмечают, что негодяи у меня получаются слишком «негодяйскими», без проблесков.
— Насколько сложно переключаться с работы врачом на писательство?
— Весь секрет — прийти в себя после дежурства.
— Ваша героиня Северина — женщина, которая сделала себя сама. А вам по духу какой тип женщины ближе?
— Я сама совершенно не пробивной человек, скорее созерцатель, чем деятель, но интересны мне все типы женщин и мужчин. Мне симпатичны и Скарлетт О’Хара, и Мелани Уилкс, условно говоря. Неинтересным в моих глазах человека делает только подлость.