РейтингиАлександра Маринина — один из самых известных авторов русского детектива. Профессиональный юрист, много лет проработавший в органах, она создает истории, основанные на служебном опыте. О том, почему она не считает себя писателем, чем отличалась литература 90-х и к какому виду детективов мы пришли сегодня, писательница рассказала сценаристу Александру Молчанову и слушателям его блога.
В каком возрасте у вас появилось осознание того, что вам хочется писать именно художественные тексты?
Конечно, в более сознательном, потому что в юности у меня была возможность делать то, что я хотела, никто не принуждал меня выбирать профессию, родители никак не давили. Ребенку интересно читать про кино — пожалуйста: подписали на журналы «Советский экран» и «Искусство кино», приносили из библиотеки книги. Ребенок перестал интересоваться кино, стал хотеть заниматься юриспруденцией — ради Бога, занимайся юриспруденцией. Но если бы в юности я захотела писать, то меня бы, наверное, заставили поступать в Литературный институт, на журфак или на филфак, поскольку у меня был очень строгий в этом смысле отец, который говорил: «Дилетантство недопустимо. Если хочешь что-то делать, надо делать, как следует этому научившись предварительно».
Был ли кто-то, у кого вы учились писать? Как происходило ваше превращение в писателя?
В писателя я не превращалась. Я автор, не разбираюсь в литературе и филологии. Я профессиональный юрист и умею я только это. И то уже 20 лет как этим умением не пользуюсь. Если я что-то делаю для своего удовольствия и это кому-то нравится, а также помогает мне зарабатывать деньги — замечательно! Я счастлива и считаю, что мне в жизни очень повезло.
Автор — это юридический факт. Есть авторское право, есть право на имя, есть право на текст, и я имею право заявить, что я автор своих текстов. Хорошие это тексты или плохие — не мне судить.
Но тем не менее, когда вы начинали писать, что было мотивом? Просто хотелось рассказать историю какую-то или...?
Нет. Когда я начинала писать, был только один мотив: не угодить в психушку. Я очень обиделась на своих начальников, начиная от руководителя научного центра, с которым были дружеские отношения, далее до министерства. Мне было 34 года, еще очень хотелось служить, делать карьеру, писать докторскую. Говорить в лицо начальникам все, что я о них думаю, нельзя, но куда-то это все надо было девать, потому что меня грызла обида. Я подумала: «Хороший есть способ, взять и все это написать. Выплеснуть, оформить это все в сюжет». Рукопись я отнесла в журнал «Милиция», с которым к тому времени уже несколько лет сотрудничала и писала для них публицистические статьи. Очень быстро мне оттуда позвонили и сказали: «Слушай, у тебя явно есть способности. Ты это дело не бросай, а мы это опубликуем в трех осенних номерах».
У меня есть ощущение, что ваши первые романы остановили вал бандитской романтики и выдвинули на первый план тех, кто служил в милиции. Так ли это? Что происходило в литературе 90-х?
Если бы не отменили в 91-м году цензуру, я бы в 92-м не стала придумывать свою книгу. Потому что цензурировалась художественная литература очень жестко, были вещи, о которых писать нельзя, то есть главный герой, представитель милиции или прокуратуры, не мог изменять жене, не мог употреблять спиртное сверх меры и, конечно, он не раскрывал преступление с помощью агентуры.
Само слово «агентура» нельзя было произносить вслух. Как ситуация изменилась, я подумала: «А что, если написать так, как теперь можно?», то есть так, как происходит на самом деле. Что и с личной жизнью у них такой же бардак, может быть, даже худший, чем у обычных людей, потому что работа не позволяет выстроить нормальные отношения, и с водкой у них любовь. Рассказать это стоило хотя бы для того, чтобы на них не так косо смотрели за то, что они иногда злоупотребляют, и за то, как раскрываются преступления, ведь без взаимодействия с криминалом, без той информации, которую ты получаешь от его организованной части, ты вообще ничего не раскроешь.
Сработал эффект маятника: делать главным героем бандита в советское время было нельзя, он мог быть только пассивным персонажем, а в 90-е вдруг стало можно, поэтому появилось множество так называемой бандитской литературы. Маятник качнулся, дошел до пика, вернулся, и сегодня мы опять пришли к классическому детективу, где должна быть тайна.
У вас есть какие-то ваши романы, которые более любимы, чем другие?
Ну, они же все мои дети, но больше всего, конечно, я люблю семейные саги, не являющиеся детективами. Я очень люблю «Фантом памяти», «Тот, кто знает», «Взгляд из вечности», «Обратную силу», в которую вложено, конечно, много знаний и чувства, пота и слез.
Кто из авторов детективов, на ваш взгляд, не «лепит горбатого» в описании деятельности работников правоохранительных органов?
Питерские авторы, Есаулов и Кивинов. Они хотя бы знают, о чем пишут. Я очень люблю фильмы по их сценариям.
В Москве их почему-то не жалуют, а ведь эти ребята сами из практических работников. В Москве авторов, которые понюхали порох, нет. Раньше абсолютно грамотно, безупречно и естественно писал Данил Корецкий, но на то он доктор юридических наук, на минуточку. Данил Аркадьевич вообще юрист с младых ногтей, поэтому он глупости писать не может.
А из современных московских авторов... Ну, себя называть неприлично, а так, больше и не знаю никого, но, наверное, это не показатель, потому что я вообще больше люблю зарубежный детектив.
А из зарубежных кто нравится?
Я очень люблю скандинавов. Мне нравятся Стефан Анхем, Камилла Лэкберг. Ну, вообще их очень много.
Еще Свейструп, очень мне понравился его «Каштановый человечек». Совершенно, как ни странно, не скандинавский, этот роман по-скандинавски жесткий, но в отличие от всех других, в нем ни грамма эмоций: ни межличностных, ни межслужебных, ни чисто профессиональных. Ни одной эмоции на всю книгу, и тем не менее она читается взахлеб.
