Встречи с авторами Подбор подарка

Писатели-современники о творчестве Сергея Довлатова

Бродский, Рейн, Найман и другие известные поэты и литераторы о жизни и творчестве Довлатова

03 сентября, 2016

Произведения Сергея Довлатова давно уже разлетелись на цитаты, как в свое время рассказы и фельетоны Михаила Зощенко. К сожалению, признание и популярность на родине пришли к писателю лишь после смерти. Никто не скажет и не напишет про его жизнь и творчество лучше, чем его современники. Мы собрали их воспоминания.

 

Иосиф Бродский

Зависимость реальности от стандартов, предлагаемых литературой, — явление чрезвычайно редкое. Стремление реальности навязать себя литературе — куда более распространенное. Все обходится благополучно, если писатель — просто повествователь, рассказывающий истории, случаи из жизни и т.п. Из такого повествования всегда можно выкинуть кусок, подрезать фабулу, переставить события, изменить имена героев и место действия. Если же писатель — стилист, неизбежна катастрофа: не только с его произведениями, но и житейская.

Сережа был прежде всего замечательным стилистом. Рассказы его держатся более всего на ритме фразы; на каденции авторской речи. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование, и возможность собеседника для человека с таким голосом и слухом, возможность дуэта — большая редкость. Собеседник начинает чувствовать, что у него — каша во рту, и так это на деле и оказывается. Жизнь превращается действительно в соло на ундервуде, ибо рано или поздно человек в писателе впадает в зависимость от писателя в человеке, не от сюжета, но от стиля.

 

Соломон Волков

Я бы сравнил Довлатова с Высоцким, популярность которого была «от пионеров до пенсионеров», причем в самых разных кругах общества. Последними признали Довлатова те, кого в Америке называют «академиками», университетская профессура. Но в их кругу, конечно, популярность Довлатова не сравнится с таковой Бродского или даже Пригова, Сорокина и Пелевина. С Довлатовым происходит то, что Саша Генис обозначил так: «То, что трудно читается, легко объясняется, и наоборот».

 

Анатолий Найман

Он производил впечатление человека, которому доступно все, чего он ни пожелает: любая дружба, любая ответная влюбленность, свобода, деньги, элегантный костюм, беспредельная сила, любой талант. В действительности, однако, дела обстояли не так роскошно. Денег практически не было, влюблялись не только в него, друзьями становились, пусть на несколько дней, люди, которых он не знал по имени. Даже сила оказывалась достаточной лишь для перемещения в пространстве одного его могучего тела, и когда он помогал переезжать на новую квартиру моему брату, в ход пошли валидол и система длительных перекуров.

И талант. Он был наглядно талантлив, бесспорно талантлив, талантливо талантлив. Из всех своих возможностей проявить талант он выбрал литературу. Потому что это занятие ему в общем нравилось, потому что он литературу обожал, и еще потому, что талантливый человек, не привязавший себя ни к одному из предлагаемых ему стойл, считается «погубившим свой талант». Он был много одаренней писателя Довлатова, хотя он мог предъявить свои достижения «по гамбургскому счету» и в литературе. Подозреваю, что писательство было для него еще и средством отгородиться от порядков и людей, так или иначе терзающих каждого. Он был ранимый человек и своими книгами защищался, как ширмой. В конце концов всякая ширма берет на себя функции стены, как всякая маска — лица. Он ее украшению и укреплению отдавал почти все силы, публика таким его и воспринимала, таким и судила. Но жить ему было настолько же неуютно, как тем из нас, кто пользуется любой возможностью эту неуютность подчеркнуть и свою позицию отчужденности, то есть другую ширму, продемонстрировать.

 

Евгений Рейн

Он какое-то время в эмиграции писал на русские, советские темы, а потом остановился и долго не писал вообще. И это был мучительный для него период. Потом Серёжа написал два или три небольших и не самых удачных рассказа из эмигрантской русской жизни. Советский, русский материал был исчерпан, а на американские темы он писать не хотел или не мог — в общем, перед концом он был в ужасной депрессии, сильно пил.

 

Александр Генис

По-моему, Довлатов, заново открывший «средний штиль» Ломоносова, и сам не заметил совершённой им революции. Сергей просто физически не выносил, когда пишут «пах» вместо «пахнул», а за «представлять из себя» мог, как я выяснил, преследовать неделями.

Возделывая и пропалывая наш грамматический садик, Довлатов расчистил почву для всех. В «Новом американце» все стали взыскательными читателями других и настороженными писателями для себя. Боясь позора, мы, готовые отвечать за каждое лишнее, неточное или скучное слово, писали, озираясь, как в тылу врага.

 

Валерий Попов

Если ему не хватало жизни, он создавал искусственное поле напряжения, переживания. Проклятье писателя в том, что лоб себе разобьет, но историю расскажет. Осторожность тут неуместна. Кровь — и есть чернила. Он кровью писал. Своей и чужой тоже, потому что чужая кровь тоже на нем, он «вырезал» образы из окружающих. Начиная с образа собственного отца — и его он не пожалел «ради красного словца». В его руках все становилось ярче, интереснее, литературнее — и страшней. И с этим приходится смириться.

 

Лев Лосев

Довлатов знал секрет, как писать интересно. То есть он не был авангардистом. После многих лет приглядывания к литературному авангарду я понял его главный секрет: авангардисты — это те, кто не умеет писать интересно. Чуя за собой этот недостаток и понимая, что никакими манифестами и теоретизированиями читателя, которому скучно, не заставишь поверить, что ему интересно, авангардисты прибегают к трюкам. Те, кто попроще, сдабривают свои сочинения эксгибиционизмом и прочими нарушениями налагаемых цивилизацией запретов. Рассчитывают на общечеловеческий интерес к непристойности. Те, кто неначитанней, посмышленее, натягивают собственную прозу на каркас древнего мифа или превращают фабулу в головоломку. Расчет тут на то, что читателя увлечет распознавание знакомого мифа в незнакомой одежке, разгадывание головоломки. И этот расчет часто оправдывается. Чужое и общедоступное, не свое, не созданное литературным трудом и талантом, подсовывается читателю в качестве подлинного творения. Это можно сравнить с тем, как если бы вас пригласили на выступление канатоходца, а циркач вместо того, чтобы крутить сальто на проволоке, разделся догола и предложил вам полюбоваться своими приватными частями. Или вместо того, чтобы ходить по проволоке, прошелся бы по половице, но при этом показывая картинки с изображениями знаменитых канатоходцев.

Получите книгу в подарок!
Оставьте свою почту и получите в подарок электронную книгу из нашей особой подборки
Мы уже подарили 79614  книг
Получите книгу в подарок!
Оставьте свою почту и получите в подарок электронную книгу из нашей особой подборки
Мы уже подарили 79614  книг

Комментарии

Чтобы комментировать, зарегистрируйтесь и заполните информацию в разделе «Личные данные»
Написать комментарий
Написать комментарий
Спасибо!
Ваш комментарий отправлен на проверку и будет опубликован в течение 5 дней при условии успешной модерации

Читайте также

Великолепная семерка: цитаты из стихотворений Иосифа Бродского

Великолепная семерка: цитаты из стихотворений Иосифа Бродского

Важные строки о любви, надежде и жизни

Литературный канон Иосифа Бродского

Литературный канон Иосифа Бродского

Книги, которые, по мнению поэта, должен прочесть каждый

Горячие фотографии знаменитых писателей

Горячие фотографии знаменитых писателей

Такими вы их еще не видели

Выбор Анны Поляковой: детективы, которые скрасят ноябрь

Выбор Анны Поляковой: детективы, которые скрасят ноябрь

Богемный Париж 1910-х, жуткое происшествие в пансионате и похищение тел из морга

Грани безумного: о чем пишет Мария Скрипова

Грани безумного: о чем пишет Мария Скрипова

Рассказываем о психиатрических триллерах, способных лишить вас сна

Мертвецы, русалки, ведьмы: 5 книг, которые помогут вам ближе познакомиться с нечистью

Мертвецы, русалки, ведьмы: 5 книг, которые помогут вам ближе познакомиться с нечистью

Рассказываем о том, как народные страшилки попали в литературу и науку

Что почитать, если вам нравится «Жестокий принц»

Что почитать, если вам нравится «Жестокий принц»

Романы и циклы в духе трилогии Холли Блэк «Воздушный народ»

Вечная осень и тревожная нечисть: чем вас покорит «Самайнтаун»

Вечная осень и тревожная нечисть: чем вас покорит «Самайнтаун»

Роман Анастасии Гор, в котором мистический триллер объединяется с трагикомедией