Рейтинги
Русская литература недаром считается одной из величайших в мире. Уже не первый век зарубежные писатели признаются, что именно произведения Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова и других классиков оказали на них наибольшее влияние и сформировали их авторский стиль. В нашей подборке — Фицджеральд, де Сент-Экзюпери, Буковски и Мураками рассказывают о своем знакомстве с произведениями русских авторов.
Томас Манн (из письма школьному товарищу)
В 23–24 года я никогда бы не справился с работой над «Будденброками», если бы не черпал силу и мужество в постоянном чтении Толстого. Русская литература конца XVIII и XIX вв. и вправду одно из чудес духовной культуры, и я всегда глубоко сожалел, что поэзия Пушкина мне осталась почти что недоступной, так как у меня не хватило времени и избыточной энергии, чтобы научиться русскому языку. Впрочем, и рассказы Пушкина дают достаточный повод восхищаться им. Излишне говорить о том, как я преклоняюсь перед Гоголем, Достоевским, Тургеневым. Но мне хотелось бы отметить Николая Лескова, которого не знают, хотя он великий мастер рассказа, почти равный Достоевскому.
Герман Гессе (из письма другу)
Внешне германский и славянский тип представляются родственными. У обоих — одна и та же склонность к мечтательности и мировой скорби. Но славянину недостаёт веры в свою мечту, в своё дело и прежде всего — в самого себя. Тургенев мастерски изобразил характеры такого рода в Нежданове, Санине и других.
Фрэнсис Скотт Фицджеральд (из письма дочери)
Если ты хочешь изучать эмоциональный мир — не сейчас — но, может быть, через несколько лет — прочитай «Братьев Карамазовых» Достоевского. И ты увидишь, каким может быть роман.
Эрнест Хемингуэй (мемуары «Праздник, который всегда с тобой»)
Достоевский был сукиным сыном. И лучше всего у него получились сукины дети и святые. Святые у него великолепны. Очень плохо, что мы не можем его перечитывать.
Антуан де Сент-Экзюпери («Воспоминания о некоторых книгах»)
В пятнадцать лет я напал на Достоевского, и это было для меня истинным откровением: я сразу почувствовал, что прикоснулся к чему-то огромному, и бросился читать все, что он написал, книгу за книгой, как до того читал Бальзака.
Альбер Камю (записные книжки)
Те, кто вскормлен одновременно и Достоевским, и Толстым, кто одинаково хорошо понимает их обоих, не испытывая затруднений, суть неизменно натуры опасные как для самих себя, так и для окружающих.
Чарльз Буковски (личный дневник)
Мой Достоевский — бородатый, тучный чувак с темно-зелеными таинственными глазами. Сперва он был слишком толст, потом не в меру тощ, потом опять поправился. Нонсенс, конечно, но мне нравится. Даже представляю Достоевского страждущим маленьких девочек. Мой Горький — пройдошливый пьянчуга. По мне, Толстой — человек, приходивший в ярость из-за пустяка.
Харуки Мураками
Моя цель — «Братья Карамазовы». Написать что-то подобное — вот пик, вершина. «Карамазовых» я прочел в возрасте 14-15 лет и с тех пор перечитывал четыре раза. Каждый раз это было прекрасно. В моем представлении это идеальное произведение.
Орхан Памук
Я хорошо помню, как читал «Братьев Карамазовых». Мне тогда было 18, я сидел один в комнате, окна которой выходили на Босфор. Это была моя первая книга Достоевского. С первых же страниц она вызывала во мне двоякое чувство. Я понимал, что не одинок в этом мире, но ощущал оторванность от него и беспомощность. Размышления героев казались моими мыслями; сцены и события, которые потрясли меня, я словно переживал сам. Читая роман, я чувствовал одиночество, словно был первым читателем этой книги.
Кадзуо Исигуро
До сих пор я больше интересовался Чеховым: точным, который тщательно контролирует тон. Но я иногда завидую полному беспорядку, хаосу Достоевского. В этом беспорядке есть что-то очень ценное. Жизнь беспорядочна. Я иногда думаю, должны ли книги быть такими аккуратными?.
Ю Несбё
В русских романах имена имеют так много вариантов. Я читал «Анну Каренину» и был вынужден составить список имен и их вариантов. Для иностранца это непривычно.
Ханья Янагихара
У меня есть теория, что каждый ценитель литературы любит какого-то одного русского писателя: поклонники Гоголя не любят Толстого, например, а толстовцы считают, что Достоевский — слегка дутая фигура. Я сама привержена Чехову (отчасти потому, что он был врачом, а я всегда интересовалась тем, как думают врачи). Недавно я перечитывала «Чайку», «Вишневый сад» и «Дядю Ваню» в переводе Майкла Хейма, но моя любимая интерпретация «Дяди Вани», которой я отдаю дань в «Маленькой жизни», — это адаптация Дэвида Мамета в постановке Андре Грегори, по которой режиссер Луи Маль снял фильм «Ваня с 42-й улицы».
