Рейтинги
Дарья Шум
2023-06-15
«Я считаю, что цензура помогает творить», – однажды сказал Мо Янь на одном публичном выступлении. Соглашаться с высказыванием или нет – решать творцам, но посмотреть, как грациозно писатель сам справляется с цензурой Поднебесной в своих книгах, очень хотелось.
Сначала о самом для меня интересном – о форме. Основа книги – игра слов и смыслов соответственно. Конечно, в оригинале наблюдать за этим интереснее, но, слава переводчику, межкультурному общению в пространстве текста способствуют качественные комментарии. Три слова-столпа, на которых держится игра: «ребенок», «кукла» – «лягушка» – «ва» (в произношении различаются только тонами, на письме отличаются одним ключом в иероглифе, проблемы возникают только с «ребенком» и «куклой» – тут уже поможет только контекст). Чтобы прочувствовать все кочки, где могла возникнуть двусмысленность по ходу повествования, особенно в переводе, придется вернуться к тексту как минимум еще раз.
Кстати о повествовании – в «Лягушках» присутствует несколько его пластов. Гениальным этот ход представляется именно в пьесе, так как здесь сложнее всего отличить правду от вымысла. Книга состоит из пяти писем драматурга Кэдоу («головастик») своему учителю и пьесы в девяти действиях. Письма – это подготовка драматурга к написанию пьесы, основной текст, поэтому я придерживаюсь мнения, что в отрыве от основной канвы она будет восприниматься искаженно и ограниченно. Если кратко говорить о пластах: Мо Янь пишет книгу, в которой рассказчик Кэдоу пишет письма, он же создает пьесу, в которой драматург Кэдоу пишет пьесу. Ну как, легче не стало? Что ж, придется прочитать самим, чтобы разобраться.
В Нобелевской речи автор говорил, что Кэдоу отчасти можно считать его прототипом, и какая же ирония сквозит в воспоминаниях драматурга, в которых он уже чувствует себя не крестьянином, не военным, а творцом! Вопрос о том, является ли он таковым на самом деле, остается открытым, но забавные сравнения, создаваемые в попытке «окультурить» свою речь, проскальзывают именно в последних письмах: «Беру с собой цифровую фотокамеру и помечаю каждое место, как оставляет метки собака, поднимая ногу». Узнали? Согласны?
О форме поговорили, что насчет содержания? Лукавить не буду, «Лягушки» приручились не сразу. Первое осознанное знакомство с китайской литературой как-никак. ХХ век, китайская глушь, политика «Одна семья – один ребенок». Тяжелыми оказались сцены деревенского быта. Голод, грязь, необразованность. И главное – две правды – государственная и народная. Мо Янь описывает конфликт как между людьми, так и совершающийся внутри одного человека, который встал на сторону системы, и теперь его не понимает даже родня. Всю книгу акушерка Вань Синь не останавливается не перед чем, выполняя приказы, ограничивая рождаемость в своей коммуне ценой жизни женщин и их семей. Сила ее характера пугает и восхищает, пока не становится понятно, что, уже будучи пенсионеркой, она слышит в кваканье лягушек.
Определенно знакомство с китайской литературой прошло крайне успешно и «Лягушки» займут почетное место на книжных полках.
Сначала о самом для меня интересном – о форме. Основа книги – игра слов и смыслов соответственно. Конечно, в оригинале наблюдать за этим интереснее, но, слава переводчику, межкультурному общению в пространстве текста способствуют качественные комментарии. Три слова-столпа, на которых держится игра: «ребенок», «кукла» – «лягушка» – «ва» (в произношении различаются только тонами, на письме отличаются одним ключом в иероглифе, проблемы возникают только с «ребенком» и «куклой» – тут уже поможет только контекст). Чтобы прочувствовать все кочки, где могла возникнуть двусмысленность по ходу повествования, особенно в переводе, придется вернуться к тексту как минимум еще раз.
Кстати о повествовании – в «Лягушках» присутствует несколько его пластов. Гениальным этот ход представляется именно в пьесе, так как здесь сложнее всего отличить правду от вымысла. Книга состоит из пяти писем драматурга Кэдоу («головастик») своему учителю и пьесы в девяти действиях. Письма – это подготовка драматурга к написанию пьесы, основной текст, поэтому я придерживаюсь мнения, что в отрыве от основной канвы она будет восприниматься искаженно и ограниченно. Если кратко говорить о пластах: Мо Янь пишет книгу, в которой рассказчик Кэдоу пишет письма, он же создает пьесу, в которой драматург Кэдоу пишет пьесу. Ну как, легче не стало? Что ж, придется прочитать самим, чтобы разобраться.
В Нобелевской речи автор говорил, что Кэдоу отчасти можно считать его прототипом, и какая же ирония сквозит в воспоминаниях драматурга, в которых он уже чувствует себя не крестьянином, не военным, а творцом! Вопрос о том, является ли он таковым на самом деле, остается открытым, но забавные сравнения, создаваемые в попытке «окультурить» свою речь, проскальзывают именно в последних письмах: «Беру с собой цифровую фотокамеру и помечаю каждое место, как оставляет метки собака, поднимая ногу». Узнали? Согласны?
О форме поговорили, что насчет содержания? Лукавить не буду, «Лягушки» приручились не сразу. Первое осознанное знакомство с китайской литературой как-никак. ХХ век, китайская глушь, политика «Одна семья – один ребенок». Тяжелыми оказались сцены деревенского быта. Голод, грязь, необразованность. И главное – две правды – государственная и народная. Мо Янь описывает конфликт как между людьми, так и совершающийся внутри одного человека, который встал на сторону системы, и теперь его не понимает даже родня. Всю книгу акушерка Вань Синь не останавливается не перед чем, выполняя приказы, ограничивая рождаемость в своей коммуне ценой жизни женщин и их семей. Сила ее характера пугает и восхищает, пока не становится понятно, что, уже будучи пенсионеркой, она слышит в кваканье лягушек.
Определенно знакомство с китайской литературой прошло крайне успешно и «Лягушки» займут почетное место на книжных полках.
