Цитаты из книги Мясо. Eating Animals

Что же нам делать с этой ожидающей нас неизбежной и неминуемой реальностью? Прекращать разговор или найти способ выстроить его по-иному?

Если не можете их победить, примкните к ним? Нет. Вопрос в том, чтобы правильно определить, кто такие они.

Я могу придумать и бесчисленное количество способов сделать «нас» лучше, но того существенного, в чем мы действительно можем прийти к согласию и радикально изменить что-то в наших взаимоотношениях, не так уж много. А в реальности, даже когда кажется, что возможностей что-то изменить много, их совсем мало.

Итак, вопрос поедания животных означает не только наше врожденное свойство реагировать на живую жизнь, но и нашу способность ощущать свой собственный организм как часть родственной нам животной жизни.

Все мы знаем, что страдание существует, но точно выразить в словах, что это такое, невероятно трудно. В детстве мы узнаем значение слова «страдание», взаимодействуя с другими существами — как с людьми, особенно с членами семьи, так и с животными. В слове страдание кроется скорбный общественный опыт, драма, разделенная с другими.

Самая важная, сокровенная часть страдания не в его физиологической составляющей - нервном стрессе, не в болевых рецепторах, простагландинах, нейронных опиатных рецепторах. Главное, кто страдает и какое значение это страдание имеет для конкретной личности.

Что такое страдание? Я не могу с уверенностью сказать, ЧТО это, но я знаю, что страдание - это имя, которое мы даем источнику всех вздохов, криков и стонов - тихих и громких, простых и сложных, - которые нас тревожат. Слово в большей степени определяет наш взгляд, чем то, на то мы смотрим.

Философ Элейн Скарри заметила, что «красота всегда в конкретности». Жестокость же, напротив, предпочитает абстракцию.

Однако мир так изменился, что признание одних и тех же ценностей больше не служит основанием для одинаковых выводов.

Американцы употребляют в пищу менее 0,01 % из всего, что считается пригодным для еды на планете Земля

Вклад животноводства в глобальное потепление на 27 % больше, чем всего мирового транспорта вместе взятого; именно оно больше всего влияет на изменение климата.

Конечно, красоту можно обнаружить и в существах без мокрых носов. Но есть что-то необъяснимое в том, как и почему мы влюбляемся в животных. Неуклюжие псины, крошечные собачонки, длинношерстные и гладкие, храпящие сенбернары, астматические мопсы, складчатые шарпеи и депрессивно-унылые бассеты - у каждого найдутся преданные фанаты. Наблюдатели за птицами проводят холодные утра, уставившись в небо и пожирая его глазами в поисках пернатых объектов своего обожания. Любители кошек демонстрируют полное пренебрежение человеческими взаимоотношениями, принося их в жертву своим любимцам. Детские книжки кишат кроликами, мышками, медвежатами и гусеницами, не говоря уже о паучках, сверчках и аллигаторах. Ни у кого никогда не было плюшевой игрушки в виде булыжника, а когда самые заядлые филателисты ссылаются на любовь к маркам, это, согласимся, совсем иной вид привязанности.

Может быть, утверждение, будто заказ куриной котлеты или вегетарианского бургера - невероятно важное жизненное решение, прозвучит наивно (...) Так же фантастично прозвучало бы, услышь мы в начале 1970-х, до начала кампании Цезаря Чавеса за права рабочих, что отказ есть виноград повлечет за собой освобождение сельхозрабочих от рабских условий труда. Это может звучать фантастически, но когда мы дадим себе труд пристальнее вглядеться в окружающее, трудно будет отрицать, что тот или иной выбор изо дня в день формирует мир.

Стыд - это работа памяти против забывания. Стыд - это то, что мы чувствуем, когда почти полностью - если не абсолютно - забываем о будущем всего социума, связанным с надеждами и ожиданиями, и о наших личных обязательствах перед другими, предпочитая собственные сиюминутные удовольствия.

Людей волнует только, как убивают животных. Они говорят : «Какая разница, может ли оно ходить или двигаться, если его все равно убьют?» Если бы это был ребенок, хотели бы вы, чтобы он страдал три года, три месяца, три недели, три часа, три минуты? Индюшонок — не человеческий ребенок, но он тоже страдает.

Говорим ли мы о рыбах, свиньях или о других съеденных животных, неужели их мучения самая важная в мире вещь? Конечно нет. Но вопрос не в этом. Вопрос вот в чем: важнее ли это суши, бекона или куриных наггетсов?

Жизнь тонет в несовершенствах, но некоторые несовершенства имеют больше значения, чем другие.

Если мы когда-нибудь познакомимся с формой жизни более мощной и разумной, чем наша, и пришельцы станут рассматривать нас так же, как мы рыб, каковы будут наши аргументы против того, что нас можно есть?

Жестокость - не только умышленное причинение излишних страданий, но и равнодушие к ним.

Мы можем снова и снова рассказывать наши истории и делать их лучше, глубже и трепетнее. А можем и поведать новые. Наш мир устроен так, что всегда есть другой шанс.