Вдруг охотник выбегает

Юлия Яковлева «Вдруг охотник выбегает»

Издательство «Эксмо»

 

Настоящая находка для ценителей жанра — ретро-детектив, написанный честно и увлекательно. «Вдруг охотник выбегает» в Ленинград 1930 года и стреляет по нему молодой следователь Василий Зайцев. Умный, решительный, влюбленный в работу и уверенный в пролетарском своем происхождении (мать-прачка, отец — неизвестен, рос в детском доме, служит в милиции на благо советского народа). Впрочем, Юлия Яковлева сразу напоминает: «на четырнадцатом году революции» в Ленинграде ни в чем нельзя быть уверенным — машина ОГПУ, когда ей выгодно, с бешеной скоростью вращается в любую сторону.

Но преступники и в это страшное время были не только политическими. Так что на Елагином острове сотрудники советского уголовного розыска увидят картину очень похожую на ту, над которой ломала голову Сага Норен из криминальной полиции Мальмё, героиня скандинавского сериала «Мост». Четверо убитых в яркой одежде сидят в странных позах как причудливая скульптурная композиция. К тому же одна деталь связывает это вызывающее преступление с недавним нераскрытым убийством в ленинградской коммуналке на проспекте 25 Октября (проще говоря, на Невском) — гражданка Баранова тоже сидела в кресле в театральной позе, явно специально переодетая в нарядное платье. Кто затеял весь этот спектакль, почему из дела пропадают улики и как раскрыть преступление целиком, если расследование убийства на Елагином острове просил ускорить лично товарищ Киров, а коммуналка на бывшем Невском никого, кроме Зайцева, не волнует.

После написанного в стиле магического реализма исторического цикла «ленинградских сказок» о сталинском времени («Дети ворона», «Краденый город») Юлия Яковлева решилась перенести в тридцатые классический детективный сюжет. Василию Зайцеву приходится вести свое расследование в то страшное время, когда «связь между наказанием и виной окончательно распалась» и «следствие с рекордными соцобязательствами означает только одно: виновным во всем будет признан очередной «шпион», а не реальный убийца».

Юлия Яковлева прекрасно владеет историческим материалом, но главное, блестяще умеет работать с ним в рамках выбранного жанра. В ее книгах историческое время не просто картонные декорации, а то, что создает живое пространство романа. Так было с циклом «ленинградских сказок» (и, кстати, на недавней ярмарке детской литературы в Болонье «Дети ворона» Юлии Яковлевой получили престижную премию In Other Words с гарантией издания книги на английском, потому что «судьям хватило одного отрывка, чтобы загореться желанием узнать, что же случилось с детьми в этой истории, разворачивающейся в сталинской России»), и милицейский детектив Яковлевой написан с тем же мастерством.

«Вдруг охотник выбегает» — первый роман «зайцевского» цикла. В издательстве обещают, что Василию Зайцеву еще предстоит «разобраться в махинациях при разведении рысаков орловской породы в 1920-е, побывать в блокадном Ленинграде и на Лубянке, увидеть, как рождалась легенда о панфиловцах и как изобретательна была советская власть, выстраивая провокации против церкви».

Юлия Яковлева, автор «Детей ворона» и «Краденого города», написала настоящий взрослый детектив; сейчас как раз такая погода, что не стыдно провести с ним весь день. Вполне сегодняшняя детективная интрига — патологии плюс искусствоведение — врисована в интерьеры начала тридцатых, True Detective встречает «Моего друга Ивана Лапшина». Мало того что это жутко интересно (вернее. жутко и интересно), здесь ещё на редкость чётко прописана фактура времени — там, где обычно молодцеватые оперативники в гимнастерках прогуливаются на фоне рабочего и колхозницы, у Яковлевой никакой романтики, сплошная тактильность — запахи коммунальной кухни, тяжесть отсыревшего сукна, ветер, туман и снег. И ещё это очень ленинградская проза, сухая и прозрачная, и на весь этот комсомольско-гпушный антураж автор смотрит не с ностальгией или со страхом — а с аристократическим презрением, тоже очень петербургская позиция. Замечательная вещь, которая, по некоторым признакам, ещё и должна развернуться в серию.

Дважды в месяц «Горький» публикует обзор новинок современной русской литературы. В свежем выпуске — три романа за первую половину марта: полифоническая фантасмагория о судьбах России, история бизнесмена, собирающегося уехать на Донбасс, и ретродетектив про СССР 1930-х годов.

<...>

Юлия Яковлева. Вдруг охотник выбегает. М.: Издательство «Э», 2017

Ретродетектив — жанр не только по-своему благородный, но и компромиссный: его читатель получает возможность следить за криминальным сюжетом в нестыдной, даже как будто интеллектуальной форме, а автор — погрузиться в милую сердцу эпоху и поделиться с публикой соответствующими знаниями, не забывая толкать состав преступления по понятным сюжетным рельсам. В особых случаях сочетание убедительного исторического антуража, хорошо построенного сюжета и, чем черт не шутит, драматической линии расширяет рамки жанровой литературы до «большой». И хотя вопрос о том, нужно ли лояльному читателю это расширение, дискуссионный, некоторым писателям вполне убедительно удаются попытки прыгнуть выше жанровой планки. Роман Юлии Яковлевой, которая до сих пор была известна прежде всего как автор «Детей ворона» (книги о сталинской эпохе для аудитории 10+), как раз из таких удачных попыток.

Действие романа происходит в Ленинграде тридцатых годов. Следователь Зайцев и его команда служат в уголовном розыске, которому вот-вот предстоит слиться с ОГПУ и стать частью большой машины террора. Пока же следственной бригаде достается необычное, но все-таки чисто уголовное дело: серия убийств, где что ни место преступления, то диковинное зрелище — жертвы наряжены в нелепые костюмы и коченеют в причудливых позах. С уликами беда, любая версия ведет в тупик, зато дело привлекает внимание самого товарища Кирова. А тут еще какая-то чертовщина начинает твориться в Эрмитаже. Будь «Вдруг охотник выбегает» обычным детективом, двух проблем ленинградским сыщикам было бы достаточно. Но по ходу расследования разворачивается еще и история сложных отношений между коллегами в условиях всеобщей подозрительности, тянется любовная линия с межклассовыми осложнениями, а раннесоветский народ живописно теснится в коммуналках, обреченно толкается в очередях, зеленеет от плохой еды и старательно избегает необъяснимых арестов с помощью идеологически выверенных формулировок.

Эта полнота романа — и плюс, и минус книги. С одной стороны, очевидно, что Яковлева хорошо осведомлена о быте и нравах интересующей ее эпохи (в отличие от быта угрозыска, о чем писательница признавалась в интервью). Пишет она не только со знанием дела, но и просто хорошо. С другой стороны, эта осведомленность и заинтересованность временами задвигает на второй план собственно детектив: за тревогами и печалями персонажей читательское внимание рискует рассеяться и упустить нить разматывающегося клубка, а деталей, которые нужно держать в голове, у Зайцева и читателя хватает. Впрочем, серьезным недостатком жанровую размашистость «Охотника» все-таки не назовешь. Просветительский пыл автора, проявившийся в «Ленинградских сказках» (цикл романов для подростков, куда входит «Дети ворона»), теперь служит и взрослым, которым экскурс в тридцатые тоже не помешает. А если приключения Зайцева превратятся в серию, то вполне возможно, что у поклонников Бориса Акунина появится еще один любимый герой. Там, глядишь, и до телесериала рукой подать.

В начале марта в продажу выходят два детектива родом из Петербурга — винтажный роман Юлии Яковлевой о пропавших из Эрмитажа картинах и юмористическая антиутопия Фигля-Мигля о воскрешённых жертвах сталинских репрессий. В обоих случаях форма детектива — лишь маскировка, под ней кроются размышления о культурном контексте 1930-х годов и нашем времени. Как Яковлева и Фигль-Мигль увидели эпоху, о которой буквально недавно высказались лауреаты «Большой книги» Захар Прилепин, Леонид Юзефович и Гузель Яхина, рассказывает «Фонтанка».

Криминальное искусствоведение

Юлия Яковлева. Вдруг охотник выбегает. — Москва: Издательство «Э», 2017. — 384 с.

«Вдруг охотник выбегает» Юлии Яковлевой — литературное мокьюментари. Действие происходит в 1930 году, но автор создаёт обобщённый образ Ленинграда начала 1930-х, захватывая и конец эпохи НЭПа, и предвоенный сталинский террор. В этом Ленинграде одновременно правит Киров, убитый в 1934 году, и работает фабрика Крупской, основанная в 1938-м, а уголовный розыск ведёт тщательную фотофиксацию мест преступлений (чего, кажется, не происходит до сих пор).

Яковлевскому Ленинграду, тем не менее, веришь. Автор, известная подростковыми книгами о сталинских репрессиях и блокаде, умеет заглядывать в городское бессознательное и извлекать оттуда безотказно работающие архетипы. Вы вместе с героями пройдётесь по тесным коридорам коммунальных квартир, прокатитесь на скрипящем трамвае до рабочей Выборгской стороны, поднимете пенную кружку в пивной на набережной Фонтанки и покопаетесь в букинистическом развале на перекрёстке Невского и проспекта Володарского, нынешнего Литейного. Уже появилось ощущение, что оказались в городе, «знакомом до слёз, до прожилок, до детских припухлых желёз»? Оно удваивается, когда речь идёт о петербургской культуре — пространстве для автора (кроме писательства, Яковлева занимается балетной критикой и даже выпустила остроумную энциклопедию «Азбука балета» для детей) родном. Взять хотя бы Эрмитаж, «изнуряющий огромными широкими лестницами, гулкими залами, мощными колоннами, золотом, золотом, золотом». Или Публичную библиотеку: «Время здесь остановилось. Огромные стеллажи опоясывали стены целиком, уходили к высокому потолку. Бури истории, бушевавшие снаружи, ударялись в эти стеллажи и с воем отступали. Но и весна, солнце, юность отступали тоже. В окно напрасно постукивали ветки, покрытые первой, нежной и клейкой апрельской зеленью. Здесь, под защитой книг всегда пахло старостью: старым деревом, старой бумагой, но не разлагающейся, дешевой, пыльной, а благородно желтеющей. Напрасно лился в окна и день. Здесь всегда был ранний вечер, уютно размеченный светом настольных ламп под зеленым, целительным для глаз абажуром. Публичная библиотека шла сквозь время, как большой надежный корабль». Это о нашей, современной Публичке, или о библиотеке 1930-х?

На вечный образ города накладываются подлинные исторические детали — войлочные бахилы, в которых беззвучно скользят по паркету сотрудники Эрмитажа; зощенковское и уже вышедшее из употребления словечко «мильтон» вместо современного «мент». Автор осторожным пинцетом переносит в роман реальных персонажей — вот «оборотень в погонах» Леонид Петржак, разжалованный 1929-м из руководителей ленинградского угрозыска за воровство, а вот его преемник Александр Коптельцев, занимавший пост вплоть до 1933-го. В тексте воссоздаётся душная атмосфера эпохи — кадровые чистки в учреждениях и на предприятиях, бегающие по городу чёрные воронки, строительство «Большого дома» на Литейном.

В этом Ленинграде происходит серия леденящих кровь преступлений: счетовод промкооператива Фаина Баранова найдена мёртвой в собственной комнате на углу Садовой и Невского проспекта — в чёрном бархатном платье, с белой розой в руках, на фоне алой шёлковой шторы. Беспризорник Владлен Тракторов встретил смерть в подпольном казино — убийца не поленился построить на игровом столе рядом с покойником карточный домик. Темнокожего американского коммуниста Оливера Ньютона обнаружили на Елагином острове, одетым в кричаще-оранжевую рубаху — в окружении двух бездыханных девиц и старухи. У старухи на руках пищал живой младенец. Кто совершил эти убийства? Как они связаны с большой распродажей эрмитажных картин, предпринятой советской властью в 1929 — 1934 годы ради пополнения запасов валюты? В этом предстоит разобраться сотруднику ленинградского уголовного розыска Василию Зайцеву (отметим на полях, что Яковлева называет его «следователем», хотя следователи в угрозыске никогда не трудились — должность называется «оперативный работник») и его помощнику Нефёдову, маскирующему под неуклюжестью Санчо Пансы и туповатостью доктора Ватсона ловкость и сообразительность.

Сыщик в мировой литературе — как правило, чудак, обладатель букета странностей и экзотических привычек. Но у Зайцева нет ни шерлокхолмсовской трубки, ни фандоринской удачи в азартных играх, ни глебжегловской страсти до блеска чистить сапоги. Персонаж этот примечательно непримечательный — сын прачки; одинокий (не складывается с прекрасным полом), живущий в аскетической комнате в коммуналке. Член общества ОСОАВИАХИМ и обладатель читательского билета районной библиотеки. Даже портрет Зайцева («/.../физкультурной комплекции. Роста метр восемьдесят пять примерно») мы увидим только на 180-й странице. Откуда такая блеклость? А каким ещё может быть герой времени, когда залогом выживания стала незаметность; времени «бедных советских мышат», как его называет Яковлева? У Зайцева, однако, явно есть второе дно — иногда следователю на ум приходят английские песенки, вспоминается «гувернантка мисс Джонс», крёстная, детские игры в живые картины и шарады. Продолжение этой истории мы узнаем из следующий книги — автор намерена написать о Зайцеве детективную серию.

Детективная линия романа увлекательна, если вы не знакомы с подробностями распродажи эрмитажных полотен. Возможно, придётся постоянно держать под рукой смартфон и гуглить. Этот ненавязчивый искусствоведческий ликбез, в ходе которого вы увидите шедевры Боттичелли, Веласкеса, Ван Дейка, Рафаэля, Рембрандта, Рубенса — одно из главных удовольствий, которые может доставить книга.

У Зайцева с Нефёдовым смартфонов нет, поэтому они буднично опрашивают свидетелей и собирают улики, но к озарению героев приводит не логика, а везение и случай. В книге есть одна любопытная и подробная, но тупиковая линия (о фарфоровых фигурках «пастушков», найденных рядом с двумя из жертв), несколько сюжетных несостыковок (на протяжении одной главы Зайцев предстанет перед читателями в разных башмаках). Развязка, если судить строго с точки зрения детективного жанра, тоже небезупречна. Указав на убийцу, автор не объяснит, как совершались преступления. Хотя некоторые из них (убийство в закрытой комнате) требовали от злодея настоящей эквилибристики, усложняющейся ещё и советскими бытовыми реалиями (комната находилась в кишащей соседями коммунальной квартире).

Юлии Яковлевой важнее понять, не как убили, а почему, и разобраться, как большое, государственное зло порождает зло маленькое, частное. Ответив на этот вопрос, можно разгадать ещё одну загадку — так кто же тот самый «охотник» из заголовка книги, — и в кого он стреляет.

<...>

Интервью: Сергей Алексеенко
В конце февраля на полках книжных появится ретродетектив «Вдруг охотник выбегает...» Юлии Яковлевой. Две ее предыдущие книги — сказочные повести «Дети Ворона» и «Краденый город» — громко прозвучали: впервые отечественный автор заговорил о сталинских репрессиях не языком учебника истории или публицистического манифеста, а языком фэнтези, почти сказки. Новую книгу издательство анонсирует ни много ни мало как «революцию в жанре». Действие его происходит в 1930 году. Главный герой — Василий Зайцев — не зловещий энкавэдэшник, а честный «сыскарь», сотрудник угрозыска. Но... «Год Литературы» встретился с писательницей-«революционеркой».

Когда-то мы знали вас как балетного критика. Два года назад вышли «Дети Ворона». О новом успешном авторе хотелось бы знать побольше! Что связало вас с литературой? И главное, что побудило написать первую книгу?

Юлия Яковлева: Сложный вопрос! Но ответ, наверное, очень простой: я пишу то, что мне самой хотелось бы прочитать, только, к сожалению, никто такой книги не написал — вот я и взялась сама.

Тридцатые — и детектив. Само по себе сочетание не вызывает удивления, но начинаешь вспоминать — и правда, вы практически первопроходец. Советское ретро охотнее работало с послевоенным периодом, а ключевым тэгом эпохи все же была шпиономания (вот и Акунин, работая со сталинским периодом, выдал не свой коронный детектив, а все же «шпионский роман»).

Как вам пришла идея написать именно детектив?

Юлия ЯковлеваЮлия Яковлева:

Я страстно люблю детективы — как читатель.

У меня есть свои любимцы, новых книг которых я жадно жду. Как я уже сказала: а вот такого детектива не было, но мне очень хотелось такой прочесть, и... Немного трудоемкий способ получить желанную книгу, но другого не было. И потом, я видела книги, которые мне нравились, и напал задор: смогу я выступить не хуже? Есть и совсем смешная сторона у всего этого. Видите ли, мне кажется, мальчики пишут детективы лучше девочек; во всяком случае, я обратила внимание, что все мои любимые авторы детективов — мужчины. Деннис Лихейн, Ю Несбё, Роберт Уилсон, Дэниел Сильва, Юхан Теорин. Мужская сборная, сами видите. Женщины, как правило, пишут либо прямо «женский детектив», либо просто чувствуется: дама писала. Непременно есть некий «он», «а он ей», «а она ему», и дети с пеленками, и подруги... В самом жанре ничего неправильного нет, и есть в нем замечательные образцы. Просто меня задело. Захотелось самой себе, наверное, что-то доказать. А тридцатые... К тому времени как я начала писать детектив, я уже имела представление об эпохе — потому что для детских книг пришлось проделать огромную работу. Я чувствовала себя свободнее в этих «предлагаемых обстоятельствах», чем можно было опасаться.

Что же осталось от детективной традиции после того, как вы ее пересадили на почву 1930-х?

Юлия Яковлева: Я много читаю, это накапливается, это откладывается — и прорастает. Но сказать, что я как-то осмысляю традицию, анализирую... Боюсь, нет. Я работала критиком. Сочинять — означает совершенно иной способ мыслить, не аналитический. Поэтому и мои ответы сейчас мне кажутся какими-то простенькими, даже наивными. Но поверьте, все именно так и обстоит на самом деле: растет из какого-то сора. Что же касается советской литературы, она вообще в официальной своей части была очень несвободной и зажатой. Стихотворения Ахматовой могут ходить переписанными от руки, но представить детектив в виде самиздата, рукописных листков как-то дико.

Он может быть только официальным. Поэтому советские образцы жанра кажутся такими картонными, неживыми. Даже для этого массового, «легкого» жанра нужна хотя бы толика внутренней — творческой и интеллектуальной — свободы, которая большому искусству необходима.

На что вы опирались, воссоздавая реалии 1930-х в своем романе?

Юлия Яковлева: На мемуары и дневники того времени. Я — повторю — очень много читаю. Еще фотографии. От Ленинграда 1930-х осталось много фотографий.

Описание милицейских будней тоже имеет документальную основу?

Юлия Яковлева: Честно? Книг по истории ленинградской милиции очень немного. Прочла ли я их? Да. Но быт, о котором вы говорите, придумала. Просто придумала. Возможно, ленинградская милиция была отчасти такой. Возможно — совсем не такой. Я же не исторический справочник писала, я это понимала. И просто старалась, чтобы герои, ситуации, места, события увлекали, то есть чтобы им верилось.

И конечно, Ленинград у вас интересный. С одной стороны, это город настолько прекрасный, что главный герой даже не понимает, как в нем можно совершать преступления. С другой стороны, он мрачен, грязен, густо населен уродливым людом... Вдруг охотник выбегает Юлия Яковлева: А это мой Петербург. Идешь мимо Летнего сада — а потом попадаешь, допустим, в подворотню на Моховой, и там сизые пьяненькие. Или Сенная, Крюков канал, вот эти все «углы». Это мой город. Он, конечно, не только уродливыми людьми населен — красивыми тоже. И даже прекрасными и героическими. В нем есть всё. Как этому городу такое удается — не знаю. И потом, не забывайте, что это Ленинград и те его стороны, которые видит милиционер. Если бы героем был балетный критик того времени, например, то он бы увидел пир искусства и красоту, а не темную сторону жизни. Не могу не вспомнить, как я однажды, давно-давно, лежала распластанная в кресле на приеме у врача. И врач мне: «О, балет, какая вы счастливая, каждый день видите прекрасное, праздник, а что вижу я?» Главный герой моих детективов, Василий Зайцев — милиционер, следователь, это его жизнь, вот ответ.

Уместно вспомнить о другой вашей серии — о «Ленинградских сказках», действие которых разворачивается в том же месте и в то же время. Какая из этих книг придумалась раньше? Связаны ли эти истории?

Юлия Яковлева: Они придумались почти одновременно, но «Ленинградские сказки» я начала писать раньше. Связаны они, конечно, — они же из одной головы родились.

В «Охотнике» я зарыла пару ключей из «Детей ворона».

Просто так. Для озорства, для развлечения читателей. Отыщутся — приятно, а нет — ничего страшного.

Мне попадался даже отзыв, где читательница чуть не жаловалась, что ни один упомянутый в «Краденом городе» предмет не равен самому себе и грозит обернуться метафорой. Чем обусловлен сюрреалистический характер «Сказок»?

Юлия Яковлева: Сюрреалистическим, вернее, абсурдистским характером времени, действительности того времени. Это время Ахматовой — но и Хармса, Олейникова тоже. «Созвездья форму изменили», как сказал поэт.

Дети из «Сказок» и товарищ Зайцев из «Охотника» переживают сталинские репрессии — и всё не могут до конца понять, что же происходит. Как вы сами для себя объясняете эти события?

Юлия Яковлева: Как катастрофу. В том смысле, в каком катастрофой был Холокост.

Темные стороны воспринимаются болезненно и по сей день. Почему вы считаете обязательным говорить о них — и особенно с детьми?

Юлия Яковлева: Не могу объяснить аналитически. Я вам лучше расскажу историю. Я была в Берлине, мы жили в прекрасном отеле — все очень чудно, мещански так, буржуазно: рестораны, магазины, кафе — мы приехали ведь насладиться временем в этом городе. И вот я потихоньку начала чувствовать раздражение. В Берлине же на каждом шагу — знаки, памятники жертвам фашизма, Холокоста, войны. Идешь, и тебя они постоянно теребят, жалят: помни! С тротуара, с угла дома, со стены вдруг окликнет: помни! Не хочу казаться лучше, чем я есть: я обычный, не лишенный суетности человек, я приехала насладиться приятно-мещанским настоящим в виде отеля «Хилтон», сумочек в магазине KaDeWe и торта «Черный лес», не говоря о сосисках. А мне: «Помни! Помни! Помни!», я сопротивлялась, раздражалась, я не хотела... И вдруг меня ошеломило понимание: да ведь только так и нужно. Только так это и должно быть. Мы должны помнить. Не просто помнить — а не забывать, напоминать. Да, мы точно так же будем тонуть в своих мирных житейских суетных — таких уютных! — заботах. Да, помнить — болезненно, этого не хочется, это «неприятно». Так надо. Очень-очень важно, чтобы и камни не умолкали, чтобы они нас одёргивали, напоминали о бремени коллективной вины, у которой нет срока давности: помни! Так и мы должны помнить о сталинской эпохе, о наших жертвах и преступлениях, о войне.

«Ленинградские сказки» выходят в независимом издательстве «Самокат». Новую серию, которую начинает «Охотник», издает гигант «Эксмо». Чувствуете ли вы разницу в работе с одним издательством и с другим?

Юлия Яковлева: Разумеется, ведь я работаю с разными людьми. Но в обоих случаях я совершенно счастлива: мои книги попали в хорошие руки, к знающим, неравнодушным людям. Авторы часто испытывают двойственные чувства к издательствам, редакторам, особенно если получают отказ или вроде того. Но поверьте, и я чуть ли не кровью готова под этим подписаться: никто, как редактор, так не мечтает, что однажды на стол ляжет книга, которую он полюбит, и никто так не желает книге хорошей судьбы. Равнодушных я в этой среде не встречала. Все, от редактора до сотрудников маркетинга — увлеченнейшие фанатики своего дела. Будь это независимое издательство или концерн. Просто поверьте.

Действие «Краденого города» происходит во время блокады. О чем будет следующая часть этой истории?

Юлия Яковлева: Следующая часть будет о войне. Вернее — части. А затем — о времени сразу после войны. О, я лучше ничего рассказывать больше не буду, а то вам неинтересно читать будет, а мне писать.

Ну а Василий Зайцев? Чего ждать от продолжения «Охотника»?

Юлия Яковлева: Следователь Василий Зайцев уже выехал на ленинградский ипподром: там во время забега разбился наездник вместе с лошадью.

24.02.2017

Литературный критик Галина Юзефович рассказывает о новинке издательства «ЭКСМО» — историческом детективе Юлии Яковлевой «Вдруг охотник выбегает», где главный герой — следователь угрозыска в Ленинграде 1930-х годов. И вспоминает еще пять жанровых книгах, по которым запросто можно изучать историю.

 

Юлия Яковлева. Вдруг охотник выбегает. М.: ЭКСМО, 2017

Любой детектив, как известно, конструкция трехчастная, и успех его зависит от того, насколько удачно организованы и надежно скреплены между собой эти части. Первое и самое главное в детективе — это фигура сыщика: неслучайно мы говорим «не роман об убийстве старого графа в дубовой гостиной», но «роман об Эркюле Пуаро», «Томасе Линли» или «Харри Холе». Второе — это антураж: экзотический или, напротив, подчеркнуто обыденный, он должен обладать эргономичностью, достоверностью и привлекательностью хорошего съемочного павильона. И, наконец, третье — это собственно сюжет, стройный, соответствующий канонам жанра и в то же время внутренне не противоречивый — то есть выстроенный с учетом личности главного героя и специфики антуража.

Выбрав в качестве декорации для своего дебютного детектива Ленинград 1930-х годов, Юлия Яковлева, балетный критик и автор детской книги о сталинских репрессиях «Дети ворона», пошла на определенный риск. Придумать сюжет и героя, которые были бы органичны в этой макабрической реальности, да и саму среду описать так, чтобы она не выглядела неуместно в рамках легкого развлекательного жанра, очень сложно. Хорошая новость состоит в том, что, если оценивать результат по пятибальной шкале, Яковлева справилась со своей задачей на твердую четверку, а то и на четверку с плюсом. Созданный ею мир выглядит отталкивающим, пугающим и безысходным, но при этом убедительным и живым, а герой — обаятельным и способным к внутренней эволюции и изменениям (вещь для детективного жанра вообще исчезающе редкая). Что же до сюжета, то он закладывает две изящные запараллеленные петли, и если вторая — детективная в строгом смысле слова — имеет небольшие заусенцы и шероховатости, то первая — историко политическая — отработана идеально.

Следователь Ленинградского уголовного розыска Василий Зайцев молод, хорош собой и происхождение имеет самое пролетарское — вернее, сам он так думает: Зайцев беспризорник, вырос в детдоме, всем обязан советской власти и полностью ей лоялен. Другое дело, что его понимание советской власти довольно сильно отстоит от того, которое исподволь начинает клубиться вокруг, расползаясь из темных углов, отравляя воздух и, подобно дементору, убивая малейший проблеск радости.

Дело, которое предстоит расследовать Зайцеву, отдает самым настоящим ночным кошмаром: на Елагином острове — на территории, где совсем скоро предстоит возникнуть помпезному Парку культуры и отдыха, — найдена жуткая группа убитых: причудливо наряженные и причесанные трупы чернокожего американского коммуниста, двух женщин легкого поведения и старухи расположены так, словно разыгрывают какую-то театральную сцену. Убитых ничто не связывает, все улики оказываются пустышками, и единственное, что может помочь Зайцеву — это странное, чисто визуальное сходство нынешнего дела с несколькими другими: сыщику уже попадались такие же причудливо разодетые покойники в неестественных позах, убитые без видимых к тому причин...

На протяжении романа Зайцева арестовывает и, переломав ребра, отпускает ОГПУ, его предают близкие люди, а неблизкие неожиданно оказываются намного лучше, чем он смел надеяться. Зайцев прокатится в «мягком» вагоне из старой столицы в новую, побывает в московском «Метрополе» и в здании на Лубянке, в балетно-театральном закулисье (его Яковлева, понятное дело, опишет особенно подробно и с удовольствием), на партийной чистке и в кабинете всемогущего товарища Кирова. История с загадочными костюмированными убийствами переплетется с другой непонятной историей — из Эрмитажа пропадают бесценные полотна старых мастеров, и, похоже, никого, кроме музейных сотрудников, этот факт не тревожит... Словом, Юлия Яковлева проведет героя (а вместе с ним и читателя) всеми кругами советского ада и выведет в конце концов к эффектной развязке, дарующей приятное чувство сюжетной завершенности и вместе с тем оставляющей возможность для сиквела.

Разнообразная и разнонаправленная рефлексия на тему советской эпохи и в первую очередь ее сталинского периода в последнее время стала едва ли не главным трендом в современной русской литературе, — и «Вдруг охотник выбегает» определенно новый шаг в той же смысловой плоскости. Благодаря Юлии Яковлевой из области высокой или относительно высокой словесности разговор о нашем недопережитом, недоосмысленном прошлом переходит в область сугубо «народную», ориентированную на самого широкого читателя. Приживется ли он там, пустит ли корни, сможет ли тот самый широкий читатель воспринять предложенное автором видение сталинской эпохи (как некогда безоговорочно принял предложенное Борисом Акуниным видение эпохи дореволюционной) — все это настолько интересно само по себе, что вопросы о сюжетных заусенцах или мелких нестыковках в образе героя неизбежно отходят на задний план. Если коротко, то станет ли детектив Юлии Яковлевой бестселлером (а для этого у него, в общем, есть все необходимое) или нет, скажет нам о нашей стране больше, чем популярность или непопулярность многих других книг. Что называется, затаились и ждем.

<...>